В следующую секунду старик оказался на земле, сбитый с ног мастерским ударом Де’Уннеро. Размахивая плетками, разъяренные братья Покаяния заставили его подняться и вместе с другим бехренцем погнали в дом.

— Сжечь их всех, — велел Де’Уннеро.

Братья Покаяния с факелами бросились к дому и подожгли его со всех сторон, закрыв обреченным какую-либо возможность выбраться наружу.

Вскоре из горящего дома понеслись крики, мольбы и стоны. Братья Покаяния остались невозмутимы. Вместе со сторонниками Эвелина бехренские язычники были виновны в том, что розовая чума обрушилась на благословенные земли Хонсе-Бира. Эти смуглокожие дикари совершали чудовищные и богопротивные обряды. Как утверждал Де’Уннеро, они приносили в жертву своим божкам новорожденных младенцев. Слова магистра вновь взбудоражили толпу. Даже туповатые крестьяне, которых мало заботила религия, пришли в неописуемую ярость. Бехренцы представлялись им теперь не кем иным, как прихвостнями демона-дракона!

Де’Уннеро без устали твердил о зверствах, чинимых бехренцами, не переставая обвинять южан во всех смертных грехах. Но момент истинного торжества магистр испытал несколько позже. Это случилось, когда одной бехренской женщине каким-то чудом удалось вырваться из горящего дома. Толпа, доведенная до неистовства криками Де’Уннеро, знала, как надо поступить. Беглянку немедленно схватили и, не переставая бить и пинать ногами, поволокли обратно. Никто не обращал внимания на ее отчаянные крики и мольбы о пощаде. Толпа, охваченная зловещим ликованием, швырнула женщину прямо в огненный ад.

На следующий день братья Покаяния покинули избавленный от греха Джунипер и двинулись дальше по холмистым полям южной части Хонсе-Бира. Пятнадцать убитых, десятки раненых и искалеченных — такова была цена, которую пришлось заплатить жителям селения за осознание истины. Но были и те, кто провожал братьев Покаяния как героев, как святых, вышедших на битву с розовой чумой. Число самих братьев за один день возросло вчетверо. Множество молодых и сильных мужчин Джунипера захотели присоединиться к ним и тоже воевать с чумой. Мужчин, с радостью готовых взвалить на свои плечи ответственность за грехи человечества.

Мужчин, готовых страдать.

И… убивать.

— Констанция снова беременна, — объявил настоятель Джеховит королю Данубу и герцогу Каласу. — У нее мальчик.

Разговор происходил на другой день после дня осеннего равноденствия.

Король Дануб улыбнулся, а Калас громко рассмеялся.

— Опять наследник. Как говорят, один для нас, другой — про запас.

Дануб недовольно посмотрел на герцога. Первым побуждением короля было как следует отчитать своего дерзкого друга за бесцеремонность, но потом он подумал: а, собственно говоря, за что? Он до сих пор не объявил об отсрочке привилегии в отношении Мервика, своего первого сына от Констанции Пемблбери, хотя малышу уже семь месяцев. По сути, Калас имеет право скептически относиться к статусу детей Дануба.

— Посмотрим, как будут развиваться события, — спокойным тоном произнес король.

Калас тщательно обдумал свой ответ.

— Вы официально отказали в престолонаследии двум другим своим детям, — напомнил герцог, — но до сих пор не сделали никакого заявления относительно ребенка Констанции. Вы собираетесь на ней жениться?

Теперь уже настоятель Джеховит рассмеялся своим квохчущим смехом, заставив Дануба и Каласа обернуться в его сторону.

— И в самом деле, ваше величество, — сказал старик, — не намерены ли вы жениться на госпоже Пемблбери? Как ваш советник в вопросах духовных, должен вам сказать, что подобные зачатия, если только они не являются непорочными, подают дурной пример народу.

Все трое весело засмеялись, Дануб был рад, что удалось отойти от неприятной темы. Он, конечно же, знал, что вскоре ему придется принимать серьезные решения, но сейчас ему не хотелось об этом думать. Он нежно и заботливо относился к Констанции и никоим образом не хотел причинять ей боль. Но образ другой прекрасной и своевольной женщины продолжал жить в его сознании.

Больше о Констанции и ребенке не было сказано ни слова. Вскоре Джеховит отправился к себе в монастырь, а Калас вместе с Данубом — на прогулку верхом по окрестным полям. Король любил радости жизни, герцог тоже.

Но радоваться предстояло недолго.

Вести о зверствах, учиненных в селении Джунипер и в нескольких других местах, достигли Урсальского замка уже на следующей неделе. Кроме того, именно в этот день стало известно о первых заболевших розовой чумой среди жителей Урсала.

Король, герцог Калас и Констанция собрались в аудиенц-зале. Тут же находился и маленький Мервик. Ждали прибытия герцога Тетрафеля. Настроение было тягостным и совсем не напоминало о непринужденной обстановке прошедшего лета. Мир вновь стал мрачным местом. Облегчение, которое испытал королевский двор после окончания войны с демоном-драконом и его приспешниками и неурядиц внутри церкви Абеля, похоже, оказалось недолгим. Присутствующим розовая чума была известна лишь по историческим хроникам, но все знали, какой трагедией она обернулась для королевства в прошлые века.

— В городе чума! — послышалось за дверями, и в зал вбежал герцог Тетрафель. — Ваше величество, слухи подтвердились. Розовая чума!

Король Дануб жестом велел ему успокоиться и сесть на один из стульев, поставленных перед троном. Мельком взглянув на Мервика, забавлявшегося игрушками, Тетрафель сел напротив Дануба.

— Я только что говорил с одним из монахов Сент-Хонса, — попытался объяснить герцог, но король, подняв руку, прервал его.

— Мы уже знаем, — сказал король. — Утром я говорил с настоятелем Джеховитом.

— Розовая чума! — воскликнул Тетрафель, качая головой. — Что нам теперь делать?

— А что мы в состоянии сделать? — отозвался герцог Калас. — Поскорее да покрепче запереть свои двери.

— И продолжать то, что на нас возложено, — добавил король Дануб. — Для тебя, герцог Тетрафель, — это восстановление дневника. Нельзя допустить, чтобы плоды стольких трудов оказались бесследно утраченными.

Герцог Тетрафель вздрогнул, обожженный болью воспоминаний.

— И даже… Докальфар? — тихо спросит он.

— В особенности Докальфар, — ответил Дануб. — Они — наши вероятные враги, и мне необходимо знать о них все.

Герцог Тетрафель кивнул.

— Но продолжать свою работу тебе придется не здесь, — продолжал король. — Мне нужно, чтобы ты отправился в Палмарис и стал там моими глазами, ушами и устами.

Тетрафель снова вздрогнул.

— Но, ваше величество, вокруг чума, — возразил он.

— Чейзвинд Мэнор — надежная и уютная крепость, — уверил его герцог Калас. — Ты найдешь там все, что тебе необходимо. Там ты будешь защищен от чумы лучше, чем где-либо. Если, конечно, от нее можно защититься.

— Герцог Тетрафель, — заговорил официальным тоном король, видя, что тот все еще колеблется, — у меня большие замыслы относительно обширных и диких северных земель, что лежат к северу от Палмариса. Многие из них находятся под твоей властью. Разумеется, из-за чумы это предприятие пока придется отложить. Однако как только чума уйдет — а она всегда уходила, — мой взор обратится к Палмарису и дальше. Вплоть до Кертинеллы и границы Тимберленда. Это должно стать величайшим расширением Хонсе-Бира со времен завоевания Вангарда. И мне очень понадобится твоя помощь. Ибо кто, как не ты, отважный первопроходец наших дней, способен возглавить это грандиозное дело? Так что, не мешкая, отправляйся в Палмарис. Записи, оставленные герцогом Каласом, помогут тебе разобраться в тамошних делах. Пусть твое правление будет мудрым. И всегда помни о славном будущем, которое ожидает нас с тобой.

Реакция на эти слова превзошла все ожидания. Герцог Тетрафель вскочил со стула и припал перед Данубом на одно колено.

— Ваше величество, я не подведу вас, — сказал он, склонив голову.

Потом встал, вскинул руку в прощальном приветствии и стремглав вылетел из аудиенц-зала, едва не сбив с ног настоятеля Джеховита.