Юсеф спрыгнул с дерева и приземлился рядом с изумленным поври, тут же накинув ему на голову плотный мешок. Подоспевший Данделион ударил карлика сзади, потом, сдавив его тело в своих медвежьих объятиях, подбежал к дереву и с размаху ударил свою жертву лицом о ствол.

Коренастый поври пытался сопротивляться и даже ударил локтем Данделиона в глотку. Рослый монах почти не ощутил его удара. Он еще сильнее придавил поври к дереву. Заметив подошедшего Юсефа, он задрал вверх руку поври, обнажив его ребра.

Юсеф метко ударил жертву кинжалом. Лезвие скользнуло между двух ребер и воткнулось упрямому карлику в сердце. Данделион, удерживая бьющегося в конвульсиях поври, ухитрился высвободить одну руку и перевязать рану, чтобы не пролилась кровь.

Кровь им понадобится в другом месте.

Тем временем Юсеф повернулся к гоблину.

— Свободен, — прошептал он, показывая рукой в глубь леса.

Гоблин, готовый вскрикнуть, изумленно взглянул на странного человека, затем на хворост, который все еще держал в руках. Дрожа от волнения, он швырнул охапку на землю, выдернул ногу из веревочной петли и опрометью бросился прочь в сумерки леса.

— Мертв? — спросил Юсеф, видя, как Данделион опускает обмякшее тело поври на землю.

Рослый монах кивнул и покрепче стянул рану. Это было исключительно важно, ибо ни капли крови не должно пролиться, когда они вернутся в Палмарис и в особенности — когда окажутся в стенах Сент-Прешес. Юсеф взял оружие поври — угрожающего вида кривой кинжал, лезвие которого было в зазубринах, а Данделион запихнул мертвеца в плотный мешок с подкладкой. Оглядевшись и удостоверившись, что оставшиеся поври не устроили им засаду, монахи вышли на дорогу и бегом пустились обратно в Палмарис. Крепкий и выносливый Данделион почти не ощущал тяжести мешка.

— Может, надо было взять гоблина? Сгодился бы для Коннора Билдебороха, — сказал Данделион, когда впереди показалась северная стена Палмариса и они замедлили шаг.

Юсеф изо всех сил постарался не рассмеяться: прошло более часа, как они отпустили гоблина в лес, а этот дурковатый медведь только сейчас вспомнил про него!

— Нам хватит и одного, — убедил его Юсеф.

Отец-настоятель с предельной ясностью рассказал Юсефу, что от них требуется. Что бы ни случилось с Добринионом, это должно выглядеть либо как обыкновенный несчастный случай, либо как нечто, никак не связанное с Марквортом. Если выявится хоть какая-то причастность Санта-Мир-Абель к этому делу, последствия для отца-настоятеля могут быть самыми трагическими. Поэтому любые подозрения нужно отвести как можно дальше от него.

Что касается Коннора Билдебороха, с ним будет меньше возни и осложнений. Даже если его дядя и заподозрит церковь в убийстве племянника, он, не зная о вражде монастырей, скорее всего, обвинит Сент-Прешес. А уж если он вздумает обвинить в этом Санта-Мир-Абель, рукам барона не дотянуться до залива Всех Святых.

Монахам-убийцам не составило труда вновь перебраться через городскую стену и пройти мимо изнывавшей от скуки городской стражи. Линия фронта была теперь далеко, и хотя вокруг города рыскали отдельные шайки, вроде той, что повстречалась Юсефу и Данделиону, они не представляли особой угрозы для палмарисского гарнизона, усиленного недавно полком королевских пехотинцев из Урсала.

Оказавшись в городе, Карающие Братья вновь облачились в монашеское одеяние и, смиренно склонив головы, неспешно побрели по улицам. Никто не обратил на них внимания, за исключением какого-то уличного попрошайки. Тот увязался за ними следом, клянча серебряную монету. Нищий настолько обнаглел, что даже стал им угрожать. Тогда брат Данделион спокойно схватил его и ударил о стену.

В Сент-Прешес давно прошло время вечерней молитвы, и обитель была темна и тиха. Но монахи знали: это только внешне, ибо люди их ордена были намного бдительнее горластых стражников. Правда, и здесь отец-настоятель все предусмотрел.

Южная сторона главного монастырского здания являлась как бы продолжением общей стены вокруг Сент-Прешес, а потому не имела ни окон, ни дверей. На первый взгляд так оно и было. И все же здесь существовала одна потайная дверь, через которую монастырские повара выносили помои и объедки, остававшиеся после трапез. Брат Юсеф воспользовался гранатом и нашел эту дверь, которая была не только магическим образом спрятана от глаз, но и магическим образом закрыта от проникновения извне.

Дверь запиралась также и на обычный засов. По крайней мере, должна была бы запираться. Однако перед отъездом из Сент-Прешес брат Юсеф навестил кухню под предлогом взять провиант, а на самом деле — чтобы сломать замок. Теперь этот Карающий Брат мог лишь поражаться предусмотрительности отца-настоятеля: оказывается, Маркворт еще тогда знал, что им понадобится незаметно проникнуть в монастырь.

С помощью солнечного камня Юсеф снял слабенькую магическую защиту и осторожно распахнул дверь. В монастырской кухне находилась лишь молодая женщина, которая, напевая, терла кастрюлю, склонившись над лоханью с горячей водой.

Юсеф мгновенно оказался за спиной кухарки. Он подождал, слушая беззаботное пение и наслаждаясь злой ситуацией момента.

Внезапно женщина умолкла, почувствовав, что в кухне кто-то есть.

Ее испуг доставил Юсефу истинное удовольствие, однако время торопило. Поэтому он схватил кухарку за волосы и запихнул ее голову в лохань. Женщина отбивалась, только где ей было справиться с обученным убийцей! Когда ее тело безжизненно соскользнуло на пол, Юсеф улыбнулся. В монастыре из него готовили бесчувственного убийцу, послушное орудие для выполнения воли отца-настоятеля. Но Юсеф обнаружил, что ему нравится убивать. Он наслаждался страхом жертвы и своей абсолютной властью. Глядя на мертвую кухарку, он жалел, что у них времени в обрез; а то бы он мог вдоволь наиграться в удивительную игру, когда объятая ужасом жертва стала бы умолять о смерти.

По сравнению с предсмертными муками сама смерть была слишком легким и даже мягким действом.

В монастыре царила полная тишина, словно обитель отдыхала после всего, что учинил в ней отец-настоятель и его подручные. Юсеф и Данделион — Карающие Братья — неслышно крались по коридорам. Дюжий Данделион тащил на плече мешок с мертвым поври. На всем пути к покоям настоятеля Добриниона они увидели лишь одного монаха, но тот их не заметил.

Возле двери Юсеф припал на колено и достал небольшой ножик. Он мог бы легко выбить простенький замок, однако монах изрезал и исцарапал дерево вокруг замка, а сам замок выломал. Теперь все выглядело так, словно в дверь ломились.

Они вошли в переднюю и через другую дверь, обыкновенную и даже незапертую, попали в спальню Добриниона.

Настоятель мгновенно проснулся. Он закричал и вдруг умолк, увидев вошедших и щербатое лезвие кинжала, подрагивающее в нескольких дюймах от его лица. Металл блестел в мягком лунном свете, лившемся из единственного окна спальни.

— Ты ведь знал, что мы явимся за тобой, — издевательски произнес Юсеф.

Добринион покачал головой.

— Я могу поговорить с отцом-настоятелем. Здесь какое-то недоразумение, — умоляющим тоном сказал он.

Юсеф, злорадно улыбаясь, поднес к губам палец, но настоятель не унимался.

— Семейство Чиличанк — преступники, это очевидно, — запинаясь, лепетал Добринион.

Он ненавидел слова, которые произносил, и ненавидел себя за трусость. Сейчас в нем происходила ожесточенная битва между совестью и инстинктом самосохранения.

Карающие Братья созерцали его мучения, и Юсефу это зрелище явно нравилось.

Потом Добринион затих и в упор взглянул на Юсефа. С лица настоятеля вдруг исчез страх.

— Ваш Маркворт — злодей, — сказал Добринион. — Он никогда не был истинным отцом-настоятелем Абеликанского ордена. И сейчас я призываю вас во имя торжественного обета нашего ордена, во имя благочестия, достоинства — свернуть с пути злодеяний, чтобы вновь обрести свет…

Последние слова потонули в булькающих звуках. Юсеф, из которого давным-давно выбили способность выслушивать подобные взывания к совести, полоснул кривым кинжалом по горлу настоятеля.