Коннор доплелся до постели и уселся в полном оцепенении, пытаясь хоть как-то разобраться в услышанном. Где-то пару лет назад в трактире вдруг появился невероятно толстый монах из Санта-Мир-Абель и завел разговор с Петтибвой. Но тогда все проходило спокойно, хотя этот человек говорил о Джилл и чем-то расстроил обычно веселую Петтибву. Тем не менее, монах вел себя довольно учтиво и был обходителен с хозяйкой.
— Они хоть сказали, зачем сюда явились? — спросил Коннор. — В каких прегрешениях обвинили твоих хозяев? Ты должна сказать мне, я настаиваю.
— Они расспрашивали насчет хозяйской дочки, — ответила Дейнси. — Сначала они подумали, что это я, и двое молодых монахов уже хотели меня схватить. Но старик сказал им, что они ошибаются, да и хозяин с хозяйкой тоже сказали, что я им не дочка.
Коннор подпер рукой подбородок, отчаянно и безуспешно стараясь переварить слова Дейнси. Джилл. Они искали Джилл? Но зачем?
— Потом они стали говорить, что хозяева, наверное, прячут свою дочку, и пошли шарить по всему дому, понаделав беспорядку, — продолжала Дейнси. — А после всех троих увели.
Коннор Билдеборох был человеком находчивым и изобретательным. Друзья и доверенные лица имелись у него повсюду: от дворца и монастыря до «Дома Бэтлброу» — наиболее знаменитого в городе борделя. Он принадлежал едва ли не к самому могущественному и влиятельному роду.
Он понял: настало время прибегнуть к помощи друзей и добыть хоть какие-то ответы.
Если церковь с такой силой ополчилась на семейство Чиличанк из-за Джилл, то он сам тоже может попасть под подозрение. Времена были опасные, и Коннор, проживший все свои тридцать лет среди тех, кто властвовал и повелевал, прекрасно знал, насколько серьезными могут оказаться подобные интриги.
— Ты, Дейнси, оставайся здесь, — сказал он девушке. — Дверь держи на запоре и никому, кроме меня, даже не отвечай, кто бы ни позвал.
— А как же я узнаю, что это вы зовете?
— У нас с тобой будет особое слово, — загадочно произнес Коннор и понял, что завладел вниманием Дейнси.
Лицо ее просветлело и разгладилось, сковородка вернулась на ночной столик, а сама Дейнси плюхнулась на кровать рядом с Коннором.
— Ой, как интересно-то, — с восторгом сказала она. — А что за слово такое?
Коннор ответил почти не раздумывая:
— Это слово — «нубожемой».
Он хитро улыбнулся, увидев, как густо покраснели щеки Дейнси.
— Еще не забыла это слово?
Дейнси захихикала и покраснела еще гуще. Разумеется, она хорошо знала это слово и частенько повторяла его, когда они с Коннором оставались вдвоем в ее комнатке.
Коннор слегка пощекотал ей подбородок, затем поднялся и подошел к двери.
— Ни с кем не говорить, — на прощание велел он. — Если хозяева вернутся…
— Их-то уж я впущу, — вставила Дейнси.
— Разумеется, впустишь, — сухо ответил Коннор. — И скажешь Греди, чтобы разыскал меня. Не забудешь?
Дейнси радостно закивала.
— Нубожемой, — подмигнув ей, произнес Коннор, выходя из комнаты.
Дейнси еще долго сидела на постели и хихикала.
— Ты думаешь, что это игра? — закричал Маркворт, вплотную приблизившись к несчастному Греди Чиличанку.
Глаза старика, налитые кровью, так и сверлили пленника.
Греди приковали к стене за запястья, причем кандалы находились настолько высоко, что молодому человеку приходилось стоять на цыпочках. Здесь, в одном из подвальных помещений Сент-Прешес — тесной и приземистой комнатенке, — было жарко от полыхавшего в очаге огня. Рядом лежали мехи, чтобы раздувать пламя.
— Я терпеть ее не мог, — выдавил пленник, брызгая слюной и обливаясь потом. — Я не просил у родителей сестру!
— Тогда говори, где она? — гремел Маркворт.
— Если бы я знал, то сказал бы, — ответил Греди.
Ему удалось совладать со своим голосом, но не с волнением.
— Вы должны мне поверить!
Отец-настоятель Маркворт повернулся к находившимся вместе с ним в застенке Фрэнсису и Данделиону. Последний был облачен в плащ с капюшоном, что вполне соответствовало мрачной обстановке этого места.
— Ты ему веришь? — спросил у Фрэнсиса Маркворт.
— Кажется, он говорит искренне, — честно ответил брат Фрэнсис.
Он сознавал, что лицемерит, поскольку просто не хотел продолжения допроса — самого жестокого из всех, когда-либо виденных им. Фрэнсис был готов поверить Греди и надеялся, что Маркворт сделает то же самое.
Лицо узника просветлело, и тень улыбки тронула уголки его рта.
— Кажется? — недоверчиво переспросил Маркворт. — Дорогой мой брат Фрэнсис, считаешь ли ты, что в столь важном деле мы можем довольствоваться видимостью правды?
— Конечно же нет, отец-настоятель, — бессильно вздохнув, ответил Фрэнсис.
Маркворт кивнул закутанному в плащ Данделиону.
— Мы должны быть уверены, — сказал он и отошел от пленника.
Вслед за ним отошел и брат Фрэнсис.
Данделион тут же оказался возле Греди и ударил его своим тяжелым кулаком по проступающим под кожей ребрам.
— Прошу вас, — пробормотал Греди, но удары продолжали сыпаться на него один за другим, пока слова узника не превратились в нечленораздельные стоны.
— Когда закончишь, сходи наверх за кочергой и положи в очаг, пусть погреется, — велел Данделиону Маркворт. — Мы должны проверить искренность этого молодца, а заодно — преподать ему урок послушания церкви.
— Нет! — закричал Греди, но еще от одного сильного удара у него перехватило дыхание.
Маркворт не оглядываясь вышел из помещения. Брат Фрэнсис, наоборот, задержался и оглянулся. Греди Чиличанк оказался не единственным, кому сейчас преподали урок.
Снова удар, и снова жалобный стон. Фрэнсис поспешил прочь, догоняя Маркворта.
— Отец-настоятель, вы же не станете на самом деле пытать этого дурня раскаленной кочергой? — спросил он.
От взгляда Маркворта лицо брата Фрэнсиса побелело.
— Я сделаю то, что сочту нужным, — спокойно ответил он. — Пойдем. Мне кажется, старый Чиличанк того и гляди упадет без чувств. Попробуем магический камень, может, удастся влезть к нему в мысли.
Маркворт умолк и изучающе посмотрел на брата Фрэнсиса. На лице молодого монаха явно читалось сомнение.
— Когда то, чем нам приходится заниматься, становится невыносимым, думай о большем благе, и этого будет достаточно, — наставительно произнес Маркворт.
— Но если они все-таки говорят правду… — осмелился возразить Фрэнсис.
— Тогда их, конечно, жаль, — согласился Маркворт. — Но насколько значительнее будут наши сожаления, если окажется, что эти трое упорно лгали, а мы не решились копнуть глубже? Можешь себе представить последствия? Помни о том, что является большим благом, брат Фрэнсис. Большим благом.
Но в глубине сердца Фрэнсису все равно было трудно примириться с недавним зрелищем. Однако он ничего не сказал, а достал магический камень и покорно поплелся за своим наставником в следующий застенок.
Прошло чуть более часа, принесшего немало мучений Греди и Грейвису. Фрэнсис и Маркворт скрылись за массивной дверью, выходящей на узкую каменную лестницу, которая вела в часовню монастыря. На верхней ступеньке их поджидал настоятель Добринион.
— Я должен знать, чем вы занимаетесь там, внизу, — потребовал взбешенный Добринион. — Это мои прихожане, послушные церкви.
— Послушные? — переспросил Маркворт. — Они покрывают преступников.
— Если бы они знали…
— Они прекрасно это знают! — рявкнул Маркворт прямо в лицо настоятелю. — И можете не сомневаться, они сознаются в этом!
Неистовство Маркворта и неподдельная свирепость в его голосе заставили Добриниона отступить на несколько шагов. Он пристально глядел на отца-настоятеля, стараясь прочесть по лицу или просто угадать, насколько далеко все зашло.
— Отец-настоятель, — наконец заговорил Добринион, кое-как справившись с бурлившим внутри гневом, — я не сомневаюсь в важности ваших дознаний, но я не намерен стоять в стороне, тогда как вы…
— Тогда как я начинаю процесс канонизации нашего дражайшего Аллабарнета из Сент-Прешес? — договорил за него Маркворт.