Бесшумно ступая по тихим улицам, Энтрери доподлинно знал, что за ним следят.

Однако пришло время и самому кое-что разузнать – и он знал, с чего начать. Свернув несколько раз, он попал на авеню Парадиз, злачное место, где открыто торговали дурманящими травами и зельями, оружием, крадеными вещами и плотскими радостями. Это был предел роскоши для голытьбы и дешевая подделка в целом. Здесь нищий, если ему удавалось раздобыть пару монет сверх обычного дневного заработка, мог на несколько дивных мгновений почувствовать себя королем, окруженным благоухающими красотками, и вдохнуть достаточно дурмана, чтобы позабыть о гноившихся на его зловонном теле язвах. Здесь паренек вроде того, которому Энтрери заплатил утром, мог представить себе, что вправе пару часов пожить как паша Басадони

Конечно, все здесь было подделкой – блестящие декорации на фасадах, за которыми кишели крысы, яркие одежды на перепуганных девчонках и прожженных шлюхах, сильно надушенных дешевыми духами, чтобы заглушить запах потного тела, не мытого неделями. Но эта поддельная роскошь вполне удовлетворяла большинство обитателей улицы, чье каждодневное убожество было чересчур настоящим.

Энтрери медленно шел по улице, гоня прочь воспоминания и жадно вглядываясь во все мелочи. Он вроде бы узнал нескольких старых потаскух, но, по правде говоря, Энтрери никогда не уступал тем нездоровым соблазнам, какие предлагала авеню Парадиз. Плотские наслаждения, в те редкие моменты, когда он испытывал в них потребность (поскольку считал зависимость от них проявлением слабости для того, кто решил быть совершенным воином), он вкушал в гаремах могущественных властелинов, а всякого рода дурман, приглушавший остроту его чутья и ясность сознания, и вовсе не признавал. И тем не менее он раньше часто бывал на авеню Парадиз, где разыскивал людей, более подверженных слабостям и нестойких к соблазнам. Шлюхи никогда не любили его, как и он их, но у них можно было раздобыть очень ценные сведения. Энтрери просто не мог заставить себя довериться женщине, сделавшей подобное ремесло источником существования.

Поэтому сейчас он больше времени тратил на разглядывание разбойников и карманников. Забавляясь, он заметил, что один из карманных воришек тоже внимательно наблюдал за ним. Подавив ухмылку, убийца несколько изменил маршрут, постепенно приблизившись к незадачливому мошеннику.

Само собой, когда Энтрери и вора разделяло не больше десяти шагов, карманник пристроился за ним и пошел следом. Оказавшись за спиной у жертвы, он «поскользнулся», чтобы никто не заметил, как он потянулся к звонкому кошелю Энтрери.

Доли секунды хватило, чтобы поймать недалекого воришку, вывернуть ему руку и как тисками сжать кончики пальцев, причиняя парню жестокую боль. Молниеносно, но незаметно Энтрери выхватил драгоценный кинжал и самым кончиком сделал крошечный порез на ладони парня. Одновременно он развернул воришку таким образом, чтобы его плечом загородить то, что между ними происходит, и при этом чуть ослабил хватку.

Почувствовав, что его держат не так крепко, вор свободной рукой потянулся к собственному поясу и вцепился в длинный нож.

Энтрери не отрываясь смотрел на него и мысленно сосредоточил на кинжале всю свою волю, приказывая ему высосать жизнь из злосчастного карманника.

Парень обмяк, нож, звякнув, упал на мостовую, и он широко открыл глаза и рот в бессильной попытке закричать от боли и ужаса.

– Ты ощущаешь пустоту, – прошептал ему в самое ухо убийца. – Безнадежность. Ты понимаешь, что я – хозяин не только твоей жизни, но и твоей души.

Парень не мог даже моргнуть.

– Чувствуешь? – подстегнул его Энтрери, и едва дышавший воришка слабо кивнул.

– Говори, – велел убийца, – есть сегодня на улице хафлинга? – При этом он немного ослабил давление на острие, и парень недоуменно взглянул на него.

– Хафлинги, – повторил Энтрери, подкрепляя, слова нажатием на кинжал.

Парню сразу стало настолько худо, что он и на ногах-то удержался только благодаря поддержке Энтрери. Свободной, дико трясущейся рукой он ткнул туда, где неподалеку располагались дома, хорошо знакомые убийце. Энтрери хотел задать воришке еще пару вопросов, но передумал, решив, что и так уже чересчур открылся парню, показав, на что способен кинжал.

– Увижу тебя еще раз – убью, – пообещал он с такой уверенностью, что вся кровь отхлынула от и без того не румяного лица незадачливого вора. Убийца отпустил его, парень упал на колени и пополз на четвереньках прочь. Энтрери скривился от отвращения и уже не в первый раз спросил себя, зачем он вернулся в этот паршивый город.

Он ускорил шаг и пошел по улице, не удосужившись даже оглянуться и удостовериться, что воришка убрался. Если тот хафлинг, которого он разыскивал, не умер и не уехал, Энтрери мог угадать, в каком из нескольких домов его искать. «Медный муравей» когда-то был любимейшим игорным домом большинства хафлингов этой части Калимпорта, главным образом потому, что в верхних его этажах находился бордель с девушками-хафлингами, а в задних комнатах – курильня для любителей дурманящей коричневой травки. И в самом деле, когда Энтрери вошел в большую гостиную, то увидел представителей маленького народца, рассевшихся за разными столиками. Он медленно осмотрел все столы, стараясь представить, как за несколько прошедших лет мог измениться его приятель. Наверняка раздался в талии, поскольку любил хорошо поесть, и достиг такого положения, что мог позволить себе вкушать пищу по десять раз на дню.

Энтрери уселся на свободное место за одним из столов, где шестеро хафлингов бросали кости, причем делали это так быстро, что новичок не мог понять, каковы были ставки и где чей выигрыш. Однако Энтрери все понял без труда и убедился, усмехнувшись про себя, но ничуть не удивившись, что все шестеро жульничают. Игра была похожа на соревнование, кто быстрее загребет больше монет, и все коротышки справлялись с этим делом так успешно, что скорее всего ушли бы домой приблизительно с той же суммой, с какой пришли сюда.

Убийца бросил на стол четыре золотые монеты, взял кости и вяло бросил. Едва кости перестали крутиться, ближайший к нему хафлинг потянулся к монетам, но Энтрери ухватил его за запястье и прижал руку хафлинга к столу.

– Но ты проиграл! – заверещал коротышка. Все сидевшие за столом уставились на Энтрери, а некоторые даже схватились за оружие. За соседними столами игра тоже приостановилась, посетители наблюдали, ожидая, что будет дальше.

– Я не играл, – спокойно заявил Энтрери, не отпуская хафлинга.

– Ты поставил деньги и бросил кости, – возмутился другой коротышка. – Это и есть игра.

Энтрери взглянул на него так, что говоривший съежился на стуле.

– Я начинаю играть, когда скажу об этом, и не раньше, – сказал он. – И отвечаю только на те ставки, которые были громко объявлены перед тем, как я метнул.

– Но ты же видел, как шла игра, – отважился возразить третий, но Энтрери прервал его, подняв руку.

Он взглянул на того, кто хотел взять деньги, и подождал, пока весь зал успокоится и все вернутся к игре.

– Хочешь взять деньги? Ты их получишь, и даже вдвое больше, – пообещал он, и глазки жадного хафлинга заблестели. – Я пришел не затем, чтобы играть, а чтобы задать один простой вопрос. Ответишь – деньги твои. – При этом Энтрери достал из кошеля еще несколько монет, даже больше, чем посулил, и добавил к лежавшим на столе.

– Что ж, господин…

– До'Урден, – неожиданно для себя подсказал Энтрери и закусил губу, чтобы не хихикнуть, – надо же, как забавно слышать это имя из собственных уст. – Господин До'Урден из Серебристой Луны.

Все хафлинги за столом с любопытством поглядели на него, потому что необычное имя показалось им знакомым. Потом один за другим они сообразили, что знают, кому оно принадлежит. Так звали темного эльфа – друга и защитника Реджиса, их соплеменника, который так высоко вознесся (пусть и мимолетно), самого известного из всех хафлингов, когда-либо ходивших по улицам Калимпорта.