– Я должен проконсультироваться с моими записями.

– Во время представления улик вы говорили, что это было двадцать четвёртого декабря.

– Звучит похоже на правду.

– Вы помните, какая тогда была погода?

– Сразу не вспомню.

– Ваша честь, я хочу приобщить к делу вот этот отчёт метеорологического центра Лос‑Анджелесского аэропорта, в котором сказано, что день двадцать четвёртого декабря выдался необычно жарким – семьдесят пять градусов в тени[224].

– Миз Зиглер?

– Не возражаю.

– Приобщено.

– Семьдесят пять градусов в тени, – повторил Дэйл. – Легко представить, что вам очень не хотелось ковыряться в мусоре в такую жару.

– Я делал мою работу.

– А запах – не будем забывать про запах. Даже в обычный зимний день свалка воняет, детектив. В жаркий зимний день вонь, должно быть, сбивает с ног.

– Я такого не помню.

– Конечно, никто не может винить вас за то, то вы не стали тратить слишком много времени на разгребание отбросов под палящим солнцем – особенно если учесть, что это был, в конце концов, канун Рождества. Вы без сомнения торопились вернуться домой, к своей семье.

– Я произвёл тщательный поиск.

– Разумеется, вы обязаны это сказать, не так ли?

– Возра…

– Разумеется я обязан это сказать. Я нахожусь под присягой и обязан говорить правду.

Дэйл улыбнулся.

– Отличный ответ, детектив. Просто отличный. Больше вопросов не имею.

– Обвинение вызывает тосока по имени Стант.

Стант поднялся с одного из тосокских сидений, установленных среди мест для публики, и вышел через калитку в колодец перед кафедрой судьи Прингл.

– Клянетесь ли вы, – сказал клерк, – что показания, которые вы дадите по делу, рассматриваемому сейчас судом, будут правдой, всей правдой и ничем, кроме правды, и да поможет вам Бог?

– Клянусь.

– Огласите ваше имя.

– Стант. По буквам: Эс‑Тэ‑А‑Эн‑Тэ.

– Садитесь. – Пока Станта приводили к присяге, бэйлиф убрал со свидетельского места обычный стул и заменил его на тосокский. Стант устроился на нём так, чтобы боковины удобно подпёрли его ноги в местах соединения с туловищем.

Линда Зиглер поднялась на ноги.

– Стант, прежде чем мы начнём, я думаю, необходимо немного поговорить о клятве, которую вы только что принесли. Вы понимаете разницу между понятиями «лгать» и «говорить правду»?

– Конечно.

– Вы ответили «клянусь», когда клерк сказал «и да поможет вам Бог»?

– Да.

– Среди тосоков распространена вера в высшее существо?

– Да.

– Это существо – оно считается творцом?

– Она является создателем вселенной, да. И некоторых форм жизни.

– И вы лично разделяете веру в это существо?

– Да.

– То есть когда вы просите Бога помочь вам говорить правду, вы, по сути, апеллируете к высшей силе, в существование который вы лично верите?

– Да.

– Вы понимаете то значение, которое мы придаём правдивости показаний, данных перед судом?

– Мне это было подробно разъяснено. Я буду говорить правду.

– Спасибо – и простите меня за эти вопросы. Теперь, Стант, расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с обвиняемым Хаском.

– Я его сводный брат.

Зиглер это явно застало врасплох.

– Я… прошу прощения?

– Я уверен, что употребил термин правильно. У нас одна и та же мать, но разные отцы.

Зиглер взглянула на Дэйла. Дэйл был так же потрясён этим открытием, как и сама Зиглер, но в лице не изменился. Потом она посмотрела мимо Дэйла на доктора Нобилио; на его лице также было выражение полнейшего изумления: брови вскинуты, рот приоткрыт и округлён. Это был простой вопрос, заданный для проформы, и она, несомненно, ожидала услышать что‑то вроде «мы сослуживцы» или «мы коллеги» или что‑то настолько же очевидное. По Зиглер было заметно, как она пытается взять себя в руки.

– Ваш сводный брат, – повторила она.

Щупальца на голове Станта качнулись вперёд – тосокский эквивалент кивка.

– Да.

– Ваша честь, – сказала Зиглер. – Прошу разрешения считать свидетеля враждебным.

– Я не враждебен, – сказал Стант.

Судья Прингл взглянула на Станта.

– Под «враждебным» в данном случае имеется в виду выступающий против версии обвинения. Теперь, пожалуйста, не говорите ничего, пока я не вынесу решение по этому вопросу.

– Ваша честь, – сказал Дэйл, поднимаясь на ноги и разводя своими гигантскими руками, – защита возражает. Стант не демонстрировал враждебности.

– Ваша честь, – сказала Зиглер, – здесь была бы уместна расширительная трактовка.

Прингл задумалась.

– Быть чьим‑то братом не означает автоматически враждебного статуса. Кроме того, мы ничего не знаем о семейных отношениях у тосоков. Я откладываю решение до тех пор, пока мы не узнаем больше.

– Хорошо, – сказала Зиглер и повернулась к Станту. – Давайте тогда ненадолго на них остановимся. Стант, как получилось, что вы стали сводным братом Хаска?

– У меня мужские гениталии. Иначе я был бы сводной сестрой.

Присяжные засмеялись. Зиглер выглядела недовольной. Дэйл её понимал: она понятия не имела, к чему приведёт этот диалог, а это положение, в котором не хочет оказаться ни один ведущий процесс юрист.

– Вы происходите из распавшейся семьи?

– Наша семья цела.

– Я имею в виду, ваши родители разошлись? Как так получилось, что одна женщина имеет детей от двух разных мужчин?

– Моя мать, разумеется, имеет детей от четырёх разных мужчин.

– Четырёх мужчин, – моргнув, повторила Зиглер.

– Да.

Зиглер помолчала, формулируя вопрос. Наконец, она снова посмотрела на Дэйла, словно умоляя его воздержаться в этот раз от возражений, и сказала Станту:

– Возможно, если вы расскажете нам о тосокской репродуктивной практике… если, конечно, это не слишком интимная тема.

– Вовсе не интимная, хотя по обычаю мы не обсуждаем внутреннее устройство и функции наших тел, кроме как со жрецом‑терапевтом. За внешнюю сторону мы несём ответственность сами, но то, что внутри, принадлежит Богу.

Все ожидали, что Стант продолжит говорить, но он молчал. Через несколько секунд судья Прингл напомнила:

– Стант, вы должны ответить на вопрос.

Тосок ещё мгновение хранил молчание, потом щупальца на голове разошлись в стороны в эквиваленте пожатия плечами.

– Тосокская женщина способна к воспроизводству в течение одного короткого периода своей жизни. – Он отвёл глаза от остальных находящихся в зале суда тосоков. – В течение этого периода каждая из четырёх её маток оплодотворяется – обычно четырьмя различными мужчинами, но в некоторых девиантных случаях один мужчина может оплодотворить несколько. В большинстве же случаев у всех родившихся детей будет одна мать, но разные отцы.

– Понимаю, – сказала Зиглер. – Как же тогда…

– Миз Зиглер, – сказала судья Прингл, вмешиваясь в разговор с высоты своей кафедры, – нас интересует ответ на конкретный вопрос, так что давайте перейдём к нему. – Судья повернулась лицом к Станту. – Стант, на Земле люди обычно испытывают необычайно сильную привязанность к своим близким родственникам – настолько сильную, что склонны покрывать их, даже когда они совершили противозаконное деяние. Характерно ли такое поведение для обитателей вашего мира?

Стант секунду поразмышлял, затем ответил:

– Кроме Хаска, у меня есть ещё двое сводных братьев по материнской линии. Больше того, мой отец оплодотворил ещё четырёх женщин, и рождённые ими дети также мои сводные братья. Такого рода родство – довольно частое явление, и почти все, кого я знаю, в той или иной степени мои родственники. К примеру, Рендо, – он указал на тосока с голубой кожей, – также мой родственник по материнской линии, хотя и не настолько близкий, как Хаск. Это родство представляет для нас определённый интерес, но мало влияет на межличностные отношения.