– Диана совершила самоубийство. Она наложила на себя руки от отчаяния. Ди была подавлена неудачей своего брака. Ты виновен в этом… виновен… виновен. Она наложила… – И так снова и снова, тихо, монотонно, как заклинание.

Аарон заворочался во сне. Кирстен подтянула колени ближе к груди.

– Диана совершила самоубийство…

Частота пульса Кирстен увеличилась. Дыхание Аарона стало прерывистым. Глазные яблоки быстро заметались под сомкнутыми веками.

– Она наложила на себя руки от отчаяния…

Он дёрнул рукой; его лоб покрыла испарина.

– Ди была подавлена неудачей своего брака…

Из глубин горла Аарона донеслось слово, единственный слог «Не…» – сухой, хриплый и слабый, вырвавшийся из мира сновидений.

– Ты виновен в этом… виновен… виновен…

Внезапно ЭЭГ Кирстен совершает кульбит – она выходит из фазы глубокого сна. Я сразу же замолкаю.

Но я ещё вернусь.

Главный календарный дисплей Центральный пост управления

Дата на борту: суббота, 11 октября 2177

Дата на Земле: пятница, 7 мая 2179

Дней в пути: 744 ▲

Дней до цели: 2224 ▼

Не могу поверить, что его больше нет. Эта мысль эхом проносилась по нейронной сети Аарона Россмана снова и снова, повторяясь, как первая простейшая программа, которую каждый учится писать в первом классе – несколько инструкций, бесконечно выводящих на экран его имя. Не могу поверить, что его больше нет. Не могу поверить, что его больше нет.

Но его нет. Он мёртв. Люди больше не умирают от инфаркта. Рак почти всегда излечивается, если его удаётся застать на ранней стадии. Регулярное сканирование мозга выявляет проблемные места задолго до того, как случится инсульт. Диабет. СПИД. Большинство других убийц прошлого – излечимы. Но никто – ни доктор, ни знахарь, ни шаман – не в силах ничего сделать со сломанной шеей. Бенджамин Россман, сорока восьми лет, умер мгновенно под упавшей с крана двухсоткилограммовой стальной балкой.

Телефон зазвонил три дня назад. Аарон, приехавший к отцу в Сандер‑Бей на пасхальные каникулы, ответил. Он удивился, увидев, что на экране появляется лицо Питера Унарка.

– Здорово, Питер, – сказал Аарон, широко улыбаясь гладкому круглому лицу, которое он не видел уже шесть лет.

Питер, с серебристой каской на голове, выглядел мрачно. Лицо перепачкано смазкой, на лбу выступил пот.

– Господи, Аарон – это ты? – Его голос звучал удивлённо. – Не признал тебя в этой бороде.

Аарон поскрёб подбородок. Борода была экспериментом – и не слишком удачным. Почти все соглашались, что без неё он выглядит лучше. Правда, ему самому нравился её рыжеватый оттенок и казалось, что она удачно контрастирует с его песочными волосами.

– Да я, в общем, уже собираюсь её сбрить. Как у тебя дела, Питти?

– Нормально. Слушай, Аарон, а Галина дома?

Галиной звали нынешнюю жену отца.

– Нет. Но вот‑вот должна прийти.

Питти ничего не сказал. Аарон вгляделся в экран более пристально и заглянул в его индейские глаза, тёмно‑карие, но очень прозрачные. Линии развёртки экрана пересекали их параллельными хордами.

– Что случилось, Питти?

– С твоим отцом произошёл несчастный случай.

– Боже. С ним всё в порядке?

– Нет, Аарон. Нет, не в порядке. У него сломана шея.

– Значит, он в больнице? В какой? В центральной?

– Он мёртв. Прости, Аарон. Прими мои глубочайшие соболезнования.

Это был четверг. Вместо пасхального седера в дом Россманов пришла шива. Все зеркала в доме были занавешены, как и линзы камер домашнего бога. Лацканы уже давно вышли из моды, но каждый из скорбящих сделал небольшой надрыв на одежде[14], символизирующий право Всевышнего на жизни своих слуг. Даже в первые три дня, если не считать ритуального оплакивания, слёз было на удивление мало. Одна лишь пустота, вакуум, появившийся в их жизнях.

Джоэль и Ханна приехали и уехали: Джоэль из Иерусалима, где он учился на инженера в Еврейском университете, Ханна из Ванкувера, где она работала в небольшом рекламном агентстве. Но Аарон остался, чтобы помочь привести дела отца в порядок. На восьмой день после похорон снова было можно заниматься делами.

Мать Аарона, которая развелась с отцом двенадцать лет назад, пыталась изобразить подобающую случаю скорбь, однако прошло слишком много лет с того времени, как Бенджамин Россман был частью её жизни. Галина, однако, была совершенно опустошена и сломлена утратой и лишь бесцельно бродила по дому. Аарон сел на краю кровати, которую её отец делил с Галиной, и разложил содержимое сейфа на покрывале. Свидетельство о рождении. Несколько акционерных сертификатов. Копия отцовского завещания. Его школьный аттестат, аккуратно свёрнутый в трубочку и скреплённый резинкой. Его брачные контракты: контракт с матерью Аарона – с истекшим сроком, срок контракта с Галиной уже никогда не истечёт.

Бумаги.

Жизненный реестр.

Небольшое собрание фактов и цифр, которые по‑прежнему подавали себя с торжеством и блеском.

Да, это было лишь эхо настоящей летописи жизни Бенджамина Россмана, записанной в арсениде галлия и голографических интерференционных узорах. Но это были самые значимые её записи, вещи, которые он ценил выше остальных.

Аарон открывал конверты, разворачивал сложенные листы, читал, раскладывал по стопкам. Наконец, он добрался до незапечатанного конверта десятого формата. В верхнем левом углу был стилизованный трилистник эмблемы правительства Онтарио и слова «Министерство коммунальных и социальных служб». Аарон испытал некоторое любопытство по поводу необычного отправителя конверта. В нём оказался единственный документ с узорчатым краем и напечатанным плотным шрифтом названием: «Сертификат об усыновлении». Аарон удивился. Папу усыновили? Я и понятия не имел. Но потом он прочитал сам документ – он был целиком напечатан на туннельно‑диодном принтере, так что квадратики бланка ничем не отличались от заполняющих их данных. Имя усыновляемого ребёнка было не Бенджамин Россман. Такое имя тоже присутствовало, но в качестве имени усыновителя. Нет, усыновляемого ребёнка звали Аарон Дэвид, фамилия при рождении конфиденциальна, новая фамилия Россман.

Аарона был оглушён смертью отца, слишком оглушён, чтобы толком осознать открытие, которое он только что сделал. Но он чувствовал каким‑то глубинным чувством, что шок этого открытия ещё настигнет его и будет не слабее, чем шок от внезапной смерти отца.

Дом матери Аарона не особо изменился. Да, теперь он казался ему меньше, чем во времена его детства, и он вдруг осознал, что у его матери совершенно отсутствует вкус в выборе мебели, но ему по‑прежнему казалось, что вот‑вот послышится эхо игр его брата и сестры и запах папиной стряпни, сытной, хотя и не очень аппетитной на вид. Он сидел в большом зелёном кресле, о котором до сих пор думал как о «папином», хотя папа не появлялся в этом доме многие годы. Его мать сидела на диване, сложив руки на коленях; её глаза избегали встречаться с ним взглядом. ЛАР приготовил кофе и оставил его в ячейке доставки.

– Я очень расстроилась, когда услышала о твоём отце, – сказала она.

– Да. Очень печально.

– Он был хороший человек.

«Хороший человек». Да, обычно так говорят про всех мёртвых. Но Бенджамин Россман и правда был хорошим человеком. Усердный трудяга, хороший отец. Хороший муж? Нет. Нет, этого про него не скажешь. Но в общем и целом – хороший человек.

– Мне будет его не хватать.

Он ждал, что мать скажет «Мне тоже», но она, конечно, не сказала. Она не видела Бенджамина Россмана больше года. Для неё его отсутствие сегодня ничем не отличалось от его отсутствия в любой другой день. Я не допущу, чтобы это случилось со мной , – подумал Аарон. – Я никогда не буду любить кого‑то в один день и поворачиваться спиной в другой. Когда я женюсь, это будет на всю жизнь .