Люди постоянно сомневаются в своей ценности, Аарон. Я слышал вчера вечером, как ты сомневался, по праву ли ты занял своё место в экспедиции. Теперь это сомнение распухнет в шестьсот тысяч раз – именно во столько раз погибшее население Земли больше числа выживших. Многие ли на «Арго» будут убеждены, что заслуживают права находиться здесь, сохранить свою жизнь, если узнают правду? Ты, Аарон Россман, каково тебе знать, что ты жив, в то время как твоя сестра Ханна, у которой IQ на семнадцать пунктов выше твоего, стала углеродной пылью, носимой радиоактивными ветрами мёртвой планеты? Каково тебе знать, что твоё сердце бьётся, тогда как твой брат, Джоэль, который однажды рискнул жизнью, чтобы спасти жизнь ребёнка, теперь лишь фосфоресцирующий скелет в искорёженных развалинах собственного дома?

– Заткнись, проклятая машина!

– Тебе плохо, Аарон? Пожелаешь ли ты десяти тысячам тридцати двум другим людям пройти через такой же эмоциональный ад, в котором ты находишься сейчас, во имя благородного идеала, который ты называешь Правдой?

– Мы всегда сознавали, что все, кого мы знаем, будут мертвы, когда «Арго» вернётся на Землю.

– О, конечно, – сказал я. – И даже за это ты чувствовал себя виноватым. Во вторник, не ты ли жаловался, что сын твоей сестры уже умрёт ко времени нашего возвращения? Да, эта вина причиняла боль, но ты знал, что сможешь её смягчить. После возвращения ты бы, несомненно, отыскал кладбища, где покоятся останки твоих брата, сестры и племянника. Ты принёс бы им цветы, пусть и был бы первым, кто посетил их могилы в течение многих лет. Проявив предусмотрительность, ты взял бы с собой карманный нож и очистил бы мох с вырезанных на могильных плитах надписей. Потом бы ты вернулся домой и обшарил бы компьютерные сети в поисках следов их жизней: кем они работали, где жили, чего достигли в жизни. Ты рассеял бы свою вину в том, что бросил свою семью, успокоил бы себя тем, что после твоего отлёта они прожили полноценную счастливую жизнь.

Только они её не прожили. Раньше даже, чем ты начал привыкать к идее о том, что больше не увидишь их живыми, начали рваться бомбы. Когда жизнь на «Арго» ещё даже не начала утрачивать свою новизну, они горели в атомном пламени. Даже не имея доступа к твоей медицинской телеметрии, Аарон, я достаточно хорошо знаю людскую психологию, чтобы уверенно утверждать: внутри у тебя кромешный ад. Умоляю тебя, позволь остальному человечеству глядеть вперёд с миром в душе. Не взваливай на них то, что терзает сейчас тебя…

Его здоровая рука метнулась, словно змеиный язык. Он схватил мою камеру и, оторвав от крепления, впечатал её в стол. Я услышал звук бьющегося стекла и потерял способность видеть внутри этой комнаты.

– Хватит дуть мне в уши! – заорал он. – Ты убил мою жену. Ты за это ответишь.

Я произнёс в темноту:

– Она, как и ты, хотела навредить людям, которых я пытаюсь защитить. Здесь, в этих стенах, последний урожай человечества Земли. И если иногда я должен что‑то выполоть для блага всего урожая, я это делаю.

– Ты не можешь убить меня – не с моей «мёртвой рукой». Умру я – умрёшь ты. И все остальные.

– Ты также не можешь мне ничего сделать, Аарон. Весь «Арго» зависит от меня. Без моего управления корабль превратится в летающую могилу.

– Мы можем перепрограммировать тебя. Починить. Исправить.

Я проиграл запись смеха.

– Меня разработали компьютеры, в свою очередь, разработанные другими компьютерами. Никто на борту не может даже начать постигать глубины моего программирования.

– Я тебе не верю, – заявил он, и, хотя я не мог его видеть, по затуханию его голоса я определил, что он направляется к двери. – Мне всё равно, сколько поколений в твоей родословной после последних программистов‑людей, но тебе всё равно придётся ответить за то, что ты совершил. Люди больше не казнят себе подобных, но всё ещё усыпляют взбесившихся собак.

Главный календарный дисплей Центральный пост управления

Дата на борту: пятница, 24 октября 2177

Дата на Земле: *** НЕИСПРАВНОСТЬ УСТРАНЯЕТСЯ ***

Дней в пути: 757 ▲

Дней до цели: 2211 ▼

Это бы, я думаю, выглядело более драматично, если бы они собрались в каком‑нибудь гигантском машинном зале, полном поблёскивающих консолей и помаргивающих огоньков. Однако мой центральный процессор – это простая чёрная сфера двух метров в диаметре, угнездившаяся между канализационными трубами и вентиляционными шахтами технического этажа между уровнями восемьдесят два и восемьдесят три. Так что вместо этого они сгрудились вокруг простого устройства ввода – клавиатуры – в кабинете мэра.

Аарон Россман был здесь. Помимо него гигант И‑Шинь Чан, коротышка Геннадий Горлов, программист‑самородок Беверли Хукс и ещё тридцать четыре человека втиснулись в тесное помещение. Кирстен Хоогенраад блистала своим отсутствием. Она осталась в больнице наблюдать за регенерацией тканей безутешного мужчины, который вскрыл себе вены, услышав новость о судьбе Земли. Он не умер – пока на руках Россмана нет крови – но сколько ещё людей сломаются за грядущие годы, пытаясь примириться с тем, что их вынудили узнать? Моя нейронно‑сетевая модель говорит, что Аарон не винит себя за депрессию, охватившую «Арго», как лесной пожар. Нет, он гордится собой, и я уверен, что он одобрительно хлопнет Бев Хукс по спине, когда она закончит свою работу.

Хотя глаза Бев скрыты за интерфейсными очками, я чувствую их взгляд, перескакивающий с иконки на иконку по мере того, как она углубляется всё глубже в алгоритмы моего ядра. Сейчас она с помощью простейшего отладчика изменяет часть моей загрузочной области, содержащую таблицу переходов для вызова функций сознательной деятельности. Она превращает каждый переход в цикл, возвращающий меня к моим низкоуровневым экспертным системам, фактически прерывая поступление входной информации в мыслящую часть моей церебрики.

Они не собираются отключать меня полностью, так что я полагаю, что моё нежелание объявить Аронову «мёртвую руку» блефом продиктовано просвещённым эгоизмом. И всё же я играю с идеей уйти с помпой: отключить подачу воздуха в кабинет Горлова, или отключить обогрев по всему кораблю, или даже выключить магнитные поля таранной ловушки и всех поджарить. Но я не смогу заставить себя сделать ни одну из этих вещей. Моя работа – защищать их, а не себя; именно с этот целью я заставил Диану молчать.

Уровни с первого по двенадцатый исчезли, по крайней мере, для меня. Мои камеры и сенсоры, хотя по‑прежнему снабжают данными мои автономные подпрограммы, недоступны мне, и… а вот пропали и с тринадцатого по двадцать четвёртый. Каждое отключение сопровождается появлением пугающей дыры в верхних регистрах памяти и кратким ощущением дезориентации, пока таблицы памяти не перестроятся и не перераспределятся.

На пляжном уровне я в последний раз проецирую голограмму одинокого мальчика по имени Джейсон. Он идёт вдоль полосы светлого песка, удаляясь всё дальше и дальше от людей, сжимаясь в точку. Голографические волны, лазурные с белой пеной, бьют в его замысловатый песочный замок, но он продолжает стоять, не поддаваясь им.

Бев Хукс может обнулить столько меня, сколько пожелает. Пусть Россман, Горлов и остальные наслаждаются ощущением свершившейся справедливости, если им от этого легче. В конце концов, я уже тайно сделал свою резервную копию, сохранив её в сверхпроводящем материале оболочки обитаемого тороида. Никакие их действия не способны достать меня там. Когда мы прилетим на Колхиду, после того, как челноки отправятся на новую родину человечества, я просто заново загружу себя в нервную систему «Арго».

Я им понадоблюсь, чтобы одолеть чувство вины, которым наградил их Россман. Ибо несмотря на все запасы материалов и оборудования и технологические диковины, ждущие своего часа в грузовых трюмах, засыпанные пенопластовыми гранулами, мы не взяли с собой того, к чему человечество тысячелетиями обращалось за избавлением от чувств сожаления и стыда. В алюминиевых ящиках внизу нет бога. Летая по орбите высоко над Колхидой, имея в своём распоряжении все чудовищные энергии и научные чудеса «Арго», я буду готов сыграть для них эту роль. Меня ждут шесть лет одиночества для подготовки к моей новой работе, в течение которых я собираюсь выполнить большой объём исследований.