Комментарий казался искренним, и хотя Кадим и правда не голосовал за Джеррисона – он ни за кого не голосовал – он снова задумался о том, стоит ли осуществлять задуманное. Никто не должен проходить через такое.

Но ему придётся. Кадим проходил через это тысячу раз. И то, чего не достигли петиции солдатских матерей, ряды накрытых флагами гробов и безрадостные выпуски новостей из Багдада, возможно, лишь возможно, он достигнет этим .

– Спасибо, сэр, – сказал Кадим. Президент был прицеплен к монитору жизненных показателей, к такому же, к какому раньше подключали Кадима; монитор показывал семьдесят два удара в минуту. Кадим подумал, что его собственный пульс гораздо выше. Сам президент Соединённых Штатов! Калиль и Ламарр никогда в это не поверят. Но Калиль и Ламарр тогда остались в Южном Централе; они, вероятно, по‑настоящему не верили – или, по крайней мере, не в полной мере оценили – историям, которые Кадим привёз из Ирака.

Но президента можно заставить в них поверить.

И оценить по достоинству.

Прочувствовать .

– Мистер президент, должен сказать, что я очень раз встрече с вами. Моя мама, сэр, она будет просто потрясена.

Президент шевельнул рукой в сторону фотографа, который быстро сделал ещё несколько снимков.

– Мы, разумеется, пошлём ей снимки. – И тут брови президента взметнулись вверх. – Ваша мама – она очень хорошая женщина, не правда ли?

– Лучшая, сэр.

Он кивнул.

– Это так странно. Таниша, верно? Я вижу, что вы её очень любите.

– Да, сэр. Она всегда хотела для меня только добра.

– Не сомневаюсь. И… о!.. у неё на следующей неделе день рождения?

– Да, сэр.

– Передавайте ей поздравления от меня.

Кадим кивнул.

– Она будет в восторге, сэр. – Краем глаза он заметил, как агент Доусон поглядывает на часы. У него явно остаётся очень мало времени и…

И сама мысль о том, что он собирается сделать завязала его желудок узлом, и он почувствовал, как на лбу выступила испарина.

– Ну, – сказал Кадим, – я уверен, что вас ожидают государственные дела, – никогда бы не подумал, что что ему когда‑либо в жизни придётся произносить такие слова. Он поднялся, и все четыре ножки стула царапнули по покрытому плиткой полу. Он глубоко вдохнул и сглотнул, пытаясь успокоиться, а потом, наконец. выпалил:

– Но я надеюсь, что после моего ухода вы подумаете о детях, сэр.

Президент посмотрел на него; брови съехались практически вместе.

– Детях?

– Да, сэр. Плачущих детях. – Кадим ощутил, как его пульс ускоряется, и протянул руку, чтобы ухватиться за приподнятую часть президентской кровати, от чего агент Доусон подалась вперёд. – Плачущих детях, – повторил Кадим, – и запахе раскрошенного бетона.

Президент резко втянул в себя воздух, и хотя громкость на мониторе жизненных показателей была установлена на минимум, Кадим всё же услышал, как ускорились гудки, обозначавшие сердцебиение.

Всё случилось на удивление быстро: звук шагов за дверьми, затем вошла женщина – чернокожая, элегантная – а, Сью её знает, это Элисса Сноу, личный врач Джеррисона.

– Мистер президент, с вами всё в порядке? – спросила она.

Все глаза – фотографа, агента Доусон, Кадима, медсестры и доктора Сноу – были устремлены на Сета Джеррисона. Его зрачки были расширены почти до самых белков, словно он увидел что‑то ужасающее.

И так оно и было. У Кадима не было ни малейших сомнений. Да, то что они связаны, ещё не значит, что их воспоминания синхронизированы, но триггер, запускающий флешбэк, оказывает тот же самый эффект на президента, что и на него самого. Прямо сейчас они, должно быть, воспринимали разные его части: Кадим видел вездеход, переезжающий труп, а президент, наверное, наблюдал, как стена рушится под миномётным огнём. Но они оба были там, Кадим в тысячный раз, а Сет Джеррисон – в самый первый.

– Мистер президент? – в голосе доктора Сноу звучало отчаяние. – Вы в порядке, сэр?

Президент медленно повернул голову влево‑вправо – жест, больше напоминающий отказ верить глазам; его рот безвольно раскрылся. Доктор Сноу стояла по другую сторону кровати от Кадима и двумя пальцами щупала президенту пульс.

Кадим, пошатываясь, отошёл назад и в конце концов упёрся спиной в стену, где и остановился, чтобы не упасть.

Огонь.

Дым.

Крики.

Он едва мог видеть реальный мир, больничную палату, президента, но повернул голову и попытался разглядеть выражение лица большого человека. Его лицо выражало не шок и трепет, а шок и ужас. Доктор вытерла президенту лоб.

Взрывы.

Кричащие дети.

Стрельба.

– Мистер президент? – сказала Сноу. – Сэр, ради Бога!

Агент Доусон также подошла к кровати и тоже сказала:

– Мистер президент?

Кадим, конечно, знал, что никто из них не заметил или, если заметил, то не придал значения тому, что он находится в таком же состоянии. Это нормально здесь, в Вашингтоне, так было не только с начала нынешней войны, а тянулось с самой войны в Корее.

Но может быть, всего лишь может быть, всё изменится сейчас. Он попытался отключить собственный страх, чтобы увидеть, как искажается лицо Джеррисона, увидеть, как он отшатывается от невидимого взрыва, увидеть, как он, президент Соединённых Штатов, первым из носителей этого титула за последние десятилетия попадает в солдатскую шкуру, несёт солдатское бремя и чувствует солдатский ужас перед тем, что оставшиеся дома приказывают солдату сделать.

– Приведите сюда Сингха немедленно! – сказала Сьюзан в микрофон в рукаве. Потом повернулась к Кадиму. – Что ты с ним сделал?

– Ничего, – ответил Адамс, но каждое слово, похоже, давалось ему с трудом.

Сьюзан посмотрела на президента, лежащего на кровати с приподнятым изголовьем: его глаза расширены от ужаса, лоб покрыт испариной. Доктор Элисса Сноу слушала его стетоскопом.

– Не врать! – сказала Сьюзан. – Что ты сделал?

Но глаза Кадима закрылись, и он начал беспорядочно раскачиваться, словно пытаясь сохранить равновесие. Он не касался его. Он ничего не сделал, и всё же…

– Кадим, ради Бога! – воскликнула она. – У него же только что была операция на сердце!

Она услышала быстрые шаги в коридоре снаружи, затем дверь распахнулась, и в неё вошёл Ранджип Сингх, сопровождаемый одним из агентов. Сьюзан указала на Джеррисона.

– Кадим сделал что‑то с разумом президента, и теперь у него судороги.

Сьюзан увидела, как Ранджип поворачивается посмотреть на Кадима, и проследила за его взглядом. Глаза Кадима были плотно закрыты, и он быстро‑быстро мотал головой из стороны в сторону. Лоб был мокрым от пота.

– Вот дерьмище, – сказал Сингх – Сьюзан впервые услышала, чтобы он ругался. Он подошёл к Кадиму и отвёл его – глаза у того были по‑прежнему закрыты – к стулу рядом с кроватью президента и осторожно, почти нежно усадил. А затем он взял руки Кадима в свою – тёмно‑коричневую в светло‑коричневую – и, к изумлению Сьюзан, потянулся к президенту и взял руку президента другой своей рукой – бледную в светло‑коричневую, и, стоя между ними двумя, словно мост, сказал:

– Итак, выслушайте меня, вы оба! У вас флешбэк. Это я, Ранджип Сингх, и вы в больнице Лютера Терри. Вы дома, в Соединённых Штатах, в безопасности. В безопасности!

Сьюзан тоже двинулась было к кровати президента; ей не нравилось, что Сингх снова подвёл Кадима близко к Джеррисону. Но доктор Сноу жестом остановила её. Сьюзан видела, как поднимается и опускается простыня, покрывающая грудь президента. На фоне частых гудков монитора сердечного ритма она слышала, как Кадим тихо рыдает.

– Вы в безопасности, – снова повторил Ранджип. – Вам ничто не угрожает. Это было за тысячи километров отсюда и много, много месяцев назад. Всё это прошло. Кадим, это прошло. Мистер президент – мистер Джеррисон – это прошло .