Сьюзан Доусон – тридцати четырёх лет, бледнокожая, с бледно‑голубыми глазами стояла рядом с президентской трибуной. Она произнесла в спрятанный в рукаве микрофон:

– Старатель выходит.

– Понял, – отозвался мужской голос у неё в ухе. Сет Джеррисон, белый мужчина с длинным лицом и крючковатым носом, над которым так потешались политические карикатуристы, взошёл на деревянную платформу, поспешно возведённую в центре широкой лестницы, ведущей к Мемориалу Линкольна.

Сьюзан была в числе тех, кто был недоволен решением президента выступить с речью здесь, а не в Белом Доме. Он хочет выступить перед толпой, сказал президент, дать миру понять, что американцев не запугать даже в эти ужасные времена. Однако по оценке Сьюзан с каждой стороны Зеркального пруда собралось не более трёх тысяч человек. Монумент Вашингтона был виден на дальнем краю пруда и – в перевёрнутом виде – в его неподвижной воде, окаймлённой по краям корочкой льда. В отдалении из‑за каменного обелиска робко выглядывал купол Капитолия.

Президент Джеррисон был одет в тёмно‑синее пальто, и его дыхание было ясно видно в холодном ноябрьском воздухе.

– Мои дорогие американцы, – начал он, – прошёл месяц с последней террористической атаки на нашей земле. Все наши мысли и молитвы сегодня с храбрыми жителями Чикаго, точно так же, как они были и остаются с гордыми жителями Сан‑Франциско, всё ещё приходящими в себя после сентябрьской атаки, и с патриотами Филадельфии после взрыва, потрясшего город в августе. – Он коротко оглянулся за левое плечо, туда, где на фоне дорических колонн виднелась девятнадцатифутовая мраморная статуя. – Полтора столетия назад на равнине под Геттисбергом Авраам Линкольн размышлял, долго ли ещё сможет держаться наша страна. Она выдержала тогда, выдержит и сейчас. Трусливым актам терроризма нас не поколебать, не сломить американский дух.

Публика – уж какая была – взорвалась аплодисментами, и Джеррисон повернулся от левого экрана телесуфлёра к правому.

– Террористам не удастся превратить граждан Соединённых Штатов в заложников; мы не позволим кучке безумцев разрушить наш образ жизни.

Снова аплодисменты. Осматривая толпу, Сьюзан думала о том, что речи предыдущих президентов содержали такие же утверждения. Однако невзирая на триллионы долларов, потраченные на войну с террором, положение лишь ухудшалось. Во время последних трёх атак были применены бомбы нового типа. Это были не ядерные бомбы, хотя они создавали сверхвысокие температуры, а их взрывы сопровождались электромагнитным импульсом – правда, в этом импульсе отсутствовали компоненты, необратимо разрушающие электронику. Можно себе представить, как бороться с угоном авиалайнеров. Но что можно сделать против лёгких, незаметных, и при этом чудовищно мощных бомб?

– Каждый год враги свободы получают всё новые средства разрушения, – продолжал Джеррисон. – Каждый год враги цивилизации наносят всё больше вреда. Но каждый год мы – свободные народы мира – также становимся сильнее.

Сьюзан была старшим агентом Секретной службы. В пределах её видимости было ещё семнадцать агентов. Некоторые, как она, стояли перед колоннадой; другие – по сторонам широкой мраморной лестницы. Огромный лист пуленепробиваемого стекла отделял Джеррисона от зрителей, однако она продолжала внимательно осматривать толпу в поисках тех, кто казался находящимся не на своём месте или был чрезмерно возбуждён. Её взгляд зацепился за высокого худого мужчину в первых рядах – тот полез за пазуху куртки, словно за оружием в спрятанную под ней кобуру, но достал лишь смартфон и принялся набирать на нём сообщение. Ну да, твитни, придурок , подумала она.

Джеррисон продолжал:

– Я заявляю всему миру от лица всех нас, кто ценит свободу, что мы не успокоимся, пока наша планета не будет свободна от бедствий терроризма.

Другой человек привлёк внимание Сьюзан – женщина, которая смотрела не на трибуну, а куда‑то в сторону, на… ага, на конного полицейского у мемориала ветеранов Вьетнама.

– До того, как я стал вашим президентом, – говорил Джеррисон, – я преподавал американскую историю в Колумбийском университете. И если бы мои студенты могли бы выучить лишь один урок, я бы хотел, чтобы эти уроком была знаменитая максима о том, что тот, кто не учится на ошибках истории, обречён на их повторение…

Ба‑бах!

Сердце Сьюзан подпрыгнуло, и она завертела головой, пытаясь понять, откуда стреляли; мрамор производил сильное эхо. Она взглянула на трибуну и увидела, что Джеррисона бросило на неё – в него стреляли сзади . Она закричала в микрофон на рукаве; её каштановые волосы до плеч раздувал ветер:

– Старатель ранен! Фаланга Альфа, прикройте его! Фаланга Бета, в мемориал – стреляли оттуда. Гамма, в толпу. Быстро!

Джеррисон сполз на деревянный помост и застыл на нём лицом вниз. Ещё до приказа Сьюзан десять агентов Секретной Службы из фаланги Альфа образовали две живые стены – одну позади Джеррисона, чтобы защитить его от новых выстрелов с этого направления, другую – перед отделяющим его от слушателей пуленепробиваемым стеклом, на случай, если на Молле[22]притаился сообщник стрелка. Один из агентов наклонился, но тут же вскочил и закричал:

– Он жив!

Задняя группа на короткое время разомкнула строй, пропуская Сьюзан, которая присела рядом с президентом. Журналисты пытались к нему приблизиться или по крайней мере сделать снимки распростёртого тела, но другие агенты их не пускали.

Элиссса Сноу, личный врач президента, подбежала в сопровождении двух парамедиков. Она осторожно потрогала спину Джеррисона, нашла входное отверстие и – по‑видимому, установив, что пуля не задела позвоночный столб – перевернула президента на спину. Глаза президента подрагивали, уставившись в серебристо‑серое ноябрьское небо. Губы шевельнулись, и Сьюзан попыталась различить его слова на фоне криков и топота толпы, но голос был слишком слаб.

Доктор Сноу – элегантная негритянка сорока лет – распахнула длинное пальто президента, открыв взгляду пиджак и залитую кровью белую рубашку. Она расстегнула рубашку и обнажила выходное отверстие; этим холодным утром от него поднимался пар. Она взяла у одного из парамедиков марлевый тампон, сложила его и прижала к ране, пытаясь остановить кровь. Один парамедик считывал жизненные показатели президента, другой прикладывал ко рту Джеррисона кислородную маску.

– Когда будет вертолёт? – спросила Сьюзан в микрофон на запястье.

– Через восемь минут, – ответил женский голос.

– Слишком долго, – сказала она. Потом встала и крикнула: – Где Кушнир?

– Здесь, мэм!

– В «Зверя»!

– Есть, мэм! – Кушнир был сегодняшним хранителем ядерного чемоданчика с кодами запуска ракет; он был одет во флотскую униформу. «Зверь» – президентский лимузин – стоял в пятистах футах отсюда на Генри‑Бэкон‑драйв, в ближайшей к мемориалу точке.

Парамедики переложили Джеррисона на носилки. Сьюзан и Сноу заняли позиции по бокам и побежали вместе с парамедиками и фалангой Альфа вниз по широким ступеням к «Зверю». Кушнир уже был на переднем пассажирском сидение; парамедики откинули спинку заднего сиденья так, что она стала почти горизонтальной, и положили президента на него.

Доктор Сноу открыла багажник, где котором хранился запас крови президентской группы, и быстро подготовилась к переливанию. Доктор и двое парамедиков заняли сиденья, обращённые назад, а Сьюзан села рядом с президентом. Агент Дэррил Хадкинс – высокий бритоголовый негр – занял оставшееся обращённое вперёд место.

Сьюзан захлопнула дверь и крикнула водителю:

– Лима Танго[23], пошёл, пошёл!

Кадим Адамс знал, что он в Вашингтоне – чёрт побери, он точно это знал. Когда его везли сюда из «Рейгана», он видел, как Монумент Вашингтона показывает ему палец в отдалении, но…