Ничего страшного.

Начало положено.

Доктор Эрик Редекоп припарковал свой «мерседес» перед «Бронзовым щитом», который оказался гораздо бо́льшим зданием, чем он ожидал; Джен, видимо, привыкла к его размерам и не кодировала этот признак как достойный запоминания. Он смутно слышал, что ролевые игры – это большой бизнес, но всё равно удивился, что магазин оказался таким здоровенным, и…

И он оказался закрыт! Передняя дверь оказалась заперта; он едва не оторвал пальцы от ладони, когда потянул за ручку. Он взглянул на часы работы: в субботу магазин открывался лишь в полдень. Он выдохнул; изо рта вырвался клуб пара.

И тут возникло воспоминание – именно то, которое ему было нужно. Магазин открывается в полдень, но игровой зал работает с десяти, и игроки заходят в него через заднюю дверь.

Он огляделся по сторонам; левая сторона показалась знакомой. Он двинулся в ту сторону и – ага! – вот она, дверь, выкрашенная в розовато‑бежевый или, как называли его в старые времена легкомысленного расизма, «телесный» цвет. Он подошёл к ней и потянул – в этот раз осторожно – за ручку. Чёрт, и эта закрыта.

Ещё одно воспоминание: нужно постучать. Он так и сделал.

Примерно через десять секунд парень лет двадцати с длинными немытыми волосами и в футболке с изображением Робоцыпы (Джен знала, кто это, хотя он и понятия не имел) открыл ему дверь. Эрик приготовился объяснять, кто он такой, но парень лишь придержал дверь, пока Эрик переступал через порог и входил в обширное помещение с пятью длинными столами и сидящими за ними людьми, среди которых…

Да, вот она: Дженис Фалькони.

Она сидела к нему спиной, но было ясно видно тату с тигром, покрывающее её левое плечо и спускающееся вниз по руке.

Странно было находиться в помещении, где никогда не бывал, и при этом знать его. Туалет был вон там, за дверью с налепленным на неё постером с Невероятным Халком. Рядом с ней торговый автомат, известный тем, что в нём постоянно кончалась диетическая кола.

У парней, сидящих за столом Дженис, у всех были прозвища: Невезунчик, Бугага (это был её брат Руди) и Оптимус Прайм – настоящее имя последнего Джен и сама не знала.

Она смеялась – он слышал её смех и видел, как сотрясаются плечи. Он немного сместился так, чтобы увидеть её в профиль; было так приятно видеть её счастливой. Интересно, подумал он, а знает ли кто‑нибудь из тех, с кем она играет, что лишь в этот единственный день в месяц она чувствует себя счастливой вне работы?

Все игроки, похоже, были поглощены своим занятием. За одним столом открывали коробки с пончиками. За другим разворачивалась шумная дискуссия о чём‑то, что только что произошло в игре.

У бледно‑зелёной стены стояли штабеля стульев – металлические рамы, обтянутые серым ковролиновым материалом, того типа, что обычно покупают в «Стэйплз»[51]. Несколько дополнительных столов со сложенными ножками также стояли, прислоненные к стене. Эрик вытащил стул из штабеля и сел на него, ожидая, пока Джен закончит игру; все были так погружены в игровой процесс, что попросту не обратили на него внимания. Он вытащил из кармана айфон, прокрутил экран, пока не добрался до иконки «Кобо», ткнул в неё пальцем, открыв недавно приобретенную книгу Джека Макдевита и попытался погрузиться в чтение, но..

Но книга показалась ему такой… знакомой. Да, конечно, это был очередной том сериала про Алекса Бенедикта, но…

Но дело было не в этом. Он уже читал эту книгу, и…

Нет‑нет. Джен её читала. Он вызвал на экран список книг, ища, чего бы ещё почитать.

Внезапно игра в «Подземелья и Драконы» за столом Джен завершилась. Бугага откинулся на спинку стула, оживлённо обмениваясь впечатлениями с Невезунчиком. Оптимус Прайм убирал со стола все кости‑многогранники и свинцовые фигурки. Джен встала и подняла свой стул, чтобы вернуть его в штабель у стены, и, повернувшись, заметила Эрика; её глаза округлились, а рот раскрылся от неожиданности. Она подошла к нему.

– Эрик, что ты тут делаешь?

Остальные были заняты составлением стульев в штабеля. Бугага и Невезунчик подошли, неся к стене стол, за которым только что играли.

Он не знал, подходящий ли сейчас момент – не знал, настанет ли когда‑нибудь подходящий момент – и не хотел разбить ощущение счастья, которое она несомненно сейчас испытывала.

– Гмм, Джен, можно с тобой кое о чём поговорить?

Она вскинула брови, но кивнула. Он отвёл её на дальний край комнаты, туда, где была дверь с Халком.

– Да? – сказала она.

Он сделал глубокий вдох.

– В Бетесде есть есть убежище для женщин. Они тебя примут, проконсультируют, защитят. И помогут тебе найти адвоката.

Она начала медленно качать головой.

– Я не могу.

– Не можешь чего? Не можешь его оставить? Я знаю , что он тебя бьёт. Я знаю, что было вчера вечером.

– Эрик… доктор Редекоп… это всё не ваше дело.

– Я хотел бы, чтобы это было не моё дело, но я не могу прекратить читать твою память.

– Это не даёт вам права что‑либо менять, – сказала она.

Эрик наклонил голову

– Я не пытаюсь что‑то изменить; я пытаюсь помочь.

– Мне не нужна помощь, – сказала Джен.

Снова в голове возник образ Тони; он кричал: «Думаешь, сможешь от меня уйти? Да ты же грёбаная наркоманка! Я им об этом расскажу, и тебя никогда больше не пустят в больницу ».

– Он не сможет разрушить твою карьеру, – сказал Эрик. – Существуют лечебные программы – ты сама знаешь. Я позабочусь, чтобы тебе оказали всю помошь, какая тебе нужна.

Джен задрожала.

– Вы должны уйти, – тихо сказала она.

– Нет, – ответил Эрик. – Мы должны уйти. Джен, пожалуйста, позволь мне помочь.

Невезунчик подошёл к ним.

– Всё в порядке? – спросил он, потом, глядя на Эрика: – Вы кто?

Эрик раздражённо уставился на него, однако воспоминания Джен тут же хлынули потоком. Невезунчик всё знал о том, как Тони обращается с Джен. Она ему нравилась – да что там, она всем нравилась – но хотя Джен не раз в буквальном смысле плакалась ему в жилетку, Невезунчик никогда не пытался воспользоваться её слабостью; в глазах Эрика это прибавило ему очков.

– Я Эрик Редекоп.

Невезунчик выпучил глаза.

– Тот самый, что спас Джеррисона?

– Мы с Джен работаем вместе, – пояснил он.

– А здесь что делаете?

Эрик посмотрел на Дженис, потом снова на Невезунчика. Это не будет нарушением конфиденциальности; ведь он знает, что творит Тони.

– Я хочу отвезти её в убежище для женщин.

И внезапно он узнал новые подробности о Невезунчике, включая происхождение его прозвища: его так звали не только из‑за способности выбрасывать на костях неправильные числа, но также и из‑за того, как он умудрялся устраиваться на работу в компьютерные фирмы, которые практически сразу после этого разваливались; к настоящему моменту он уже восемь месяцев сидел без работы.

Невезунчик посмотрел на Джен.

– Ты должна это сделать, – сказал он.

Кто‑то постучал в наружную дверь. Тот же самый тип, что раньше открывал Эрику, открыл её и в этот раз и…

Вот гадство.

Желудок Эрика завязался узлом, а к горлу подступил комок.

Он никогда раньше не видел его во плоти, но узнал его тут же. Волосы под машинку, оттопыренные уши, карие глаза и длинное худое лицо. Сомнений не было – это Тони. Но какого чёрта он здесь делает?

Эрик никогда не обращал внимания на одежду; не глядя он не смог бы даже сказать, что надето на нём самом. Но для Джен это было не так, и Тони, несомненно, был сейчас одет так же, как утром, когда она уходила из дома. Эрик сосредоточился на одежде: красная шерстяная рубашка с небесно‑голубой футболкой под ней, край которой виден через открытый ворот, джинсы, коричневые, а не синие, и…

И тут хлынули воспоминания Джен о сегодняшнем утре. Напряжённый разговор с Тони за завтраком. Тони говорит, что площадка, на которую он собирается сегодня утром, всего в паре кварталов от «Бронзового щита», так что он отвезёт её туда… а потом приедет на ланч. Тони предположительно не заметил, как это расстроило Джен – она очень старалась не показывать виду. Ей хотелось сказать, «пожалуйста, не надо»; хотела сказать, что это единственный её день в месяц; хотела сказать, что это её друзья; хотелось даже сказать, что он не нравится никому из них – потому что, разумеется, все они видели, как она спадает с лица в его присутствии. Но ничего этого она не сказала; она лишь покорно кивнула и снова занялась своими рисовыми хлопьями – Эрик живо ощутил их вкус, хотя сам их последний раз ел ещё в детстве.