– Я… э‑э…

– Ну же, миз Бесарян! Вам не хватает слов? Вам, профессиональному писателю?

– Это… гмм…

– Это очень простой вопрос: должно быть что‑то, чего у вашего ликвидированного плода не было, но есть у вас. Иначе вы оба были бы личностью – в соответствии с вашим собственным моральным кодексом.

– У меня есть жизненный опыт.

– Однако он не ваш. То есть, это не опыт, накопленный непосредственно тем… той конструкцией, что находится сейчас перед нами. Этот опыт был скопирован в вас из настоящей Карен Бесарян, ныне покойной, верно?

– Он был перенесён из той прежней версии меня с её согласия и по её явно выраженному желанию.

– Нам приходится верить вам на слово, верно? Ведь – простите меня, но ведь настоящая Карен Бесарян мертва, не так ли?

– Я знала, что моё тело приходит в негодность; именно поэтому я организовала перенос в это долговечное тело.

– Но было перенесено не всё, не так ли?

– О чём вы?

– Я о том, что воспоминания миз Бесарян были перенесены, однако тривиальные мелочи, скажем, содержимое её желудка на момент переноса, не были воспроизведены в копии.

– Ну… нет, не были.

– Конечно же не были. Ведь они несущественны. Как, скажем, морщины на лице оригинала.

– Я заказала более молодое лицо, – твёрдо ответила Карен.

– Ваша честь, вещественное доказательство ответчика номер двенадцать – фото Карен Бесарян, сделанное в прошлом году.

На телестене появилось лицо Карен. Я уже и забыл, какой невероятно древней она выглядела раньше: белые волосы, изрезанное морщинами лицо, полупрозрачная кожа, глаза, казалось, слишком маленькие для своих орбит, кривая улыбка жертвы инсульта. Я непроизвольно отвёл глаза.

– Это вы, не так ли? – спросила Лопес. – Ваш оригинал?

Карен кивнула.

– Да.

– Настоящая вы, вы, которая…

– Возражение! – воскликнул Дешон. – Ответ дан.

– Принимается, – сказал Херрингтон.

Лопес склонила голову.

– Хорошо. Простите меня за прямоту, миз Бесарян, но вы, очевидно, решили не пользоваться услугами пластической хирургии.

– Я не сликом тщеславна.

– Достойно восхищения. И всё же, вы явно считаете, что лишь некоторые части вас являются вами‑настоящей, правда? Итак, какая же, по‑вашему, часть имеется у вас, но отсутствует у плода, чьё развитие было прервано?

– Разум, – сказала Карен. – Если бы перед вами сидела копия нейронных связей плода, вы вряд ли наделили бы её каким‑то особым статусом.

– То есть личность создаёт интеллект, так по‑вашему? – спросила Лопес, приподнимая брови.

– Гмм… да.

– И поэтому плод не является личностью?

– Да. – Вот это моя Карен: семь бед – один ответ. Я услышал, как некоторые из присутствующих в зале резко вдохнули. – Я имею в виду, – продолжала Карен, – что он является сейчас, с точки зрения сегодняшнего закона, но…

– Но вы с этим законом не согласны, верно?

– Женщины долго и упорно сражались за право на контроль над собственным телом, миз Лопес. Я признаю, что вещи несколько изменились с тех пор, как я была молода, но…

– Нет‑нет‑нет, миз Бесарян. Вы не можете обвинять сегодняшнее общество в узости мышления; мы расширили понятие того, что является человеком, по сравнению со временами вашей молодости. Мы раздвинули рамки так, что теперь они включают и плод.

– Да, но…

– О да, мы их расширили в направлении, которое вам, видимо, не по душе. Мы защищаем новорожденных младенцев; вы бы это отменили и взамен позволили бы людям цепляться за некую разновидность псевдожизни на другом её конце, не так ли? Первые девять месяцев – это слишком много, а вот девять дополнительных десятилетий, и даже столетий, в синтетической форме, прилепленные с другой стороны – это разумно. Такова ваша позиция, миз Бесарян?

– Моя позиция, раз вы спрашиваете, состоит в том, что если закон признал за кем‑то права личности, то эти права являются неотчуждаемыми.

Лопес, по‑видимому, ждала именно этих слов Карен. Она практически прыгнула к своему столу и схватила планшет.

– Вещественное доказательство ответчика номер тринадцать, ваша честь, – провозгласила она, показывая его судье. Потом она перешла через «колодец» и положила планшет перед Карен. – Миз Бесарян, будьте любезны коснуться иконки «Информация о книге» и сказать суду, какая книга в данный момент открыта?

Карен подчинилась.

– «Словарь английского языка американского наследия», девятое полное издание.

– Очень хорошо, – сказала Лопес. – Теперь, пожалуйста, закройте это примечание и прочитайте текст в окне, что находится под ним.

Карен коснулась экрана, потом сказала:

– Это определение слова «неотчуждаемый».

– Именно так. Пожалуйста, зачитайте его.

– «То, что не может быть передано другому либо другим: неотчуждаемые права».

– То, что не может быть передано, – повторила Лопес. – Вы согласны с этим определением?

– Гмм… я уверена, что для большинства людей «неотчуждаемый» означает «то, что нельзя отнять».

– Правда? Не хотите проконсультироваться с другими словарями? Скажем, «Мерриам‑Уэбстер»? «Энкарта»? Оксфордский? Все они загружены в этот планшет. Миз Бесарян, уверяю вас – они все дают одно и то же определение: нечто, что не может быть передано. И тем не менее вы сами только что сказали, что, по вашему мнению, права личности являются неотчуждаемыми.

Дешон развёл руками.

– Ваша честь, возражение – отношение к делу. Вы велели мне в первый день избегать мелочных семантических придирок, но…

– Простите, мистер Дрэйпер, – сказал Херрингтон. – Отклоняется. Аргумент миз Лопес бьёт прямо в цель.

Лопес кивнула в сторону судьи.

– Спасибо, ваша честь. – Она снова повернулась к Карен. – Ну так что же? Или мы в Стране чудес, где слово означает все, что мы хотим, чтобы оно означало?

– Не перегибайте, – предупредил Херрингтон.

– Простите, ваша честь, – ответила Лопес. – Ну так как, миз Бесарян? Должны права личности допускать передачу, или они, как вы сами сказали, являются неотчуждаемыми?

Карен открыла рот, но потом снова его закрыла.

– Всё в порядке, миз Бесарян, – сказала Лопес. – Ничего страшного. Я готова оставить этот вопрос риторическим. Я уверена, что достойные мужчины и женщины нашего жюри знают, как на него ответить. – Она повернулась к судейскому столу. – Ваша честь, сторона ответчика закончила опрос свидететей.

Внутри лунобуса, понятное дело, были камеры. Предполагалось, что сейчас они выключены.

Ага. Как же.

Я взял тюбик пасты для заделывания пробоин в скафандре и залепил объективы всех камер, проследив, как паста твердеет, и её поверхность становится матовой и гладкой. Незалепленной я оставил лишь камеру видеофона рядом со шлюзом – и он скоро загудел, сообщая о входящем звонке. Я нажал кнопку ответа, и на экране появилось лицо Габриэля Смайта.

– Да, Гейб, – сказал я. – Вы связались с искусственным мной?

– Да, Джейк, связались. Он, конечно, в Торонто, но согласился с вами поговорить.

– Давайте его сюда.

И вот он – я – передо мной. Я видел это искусственное тело перед сканированием, но ни разу с тех пор, как его оживили. Это была слегка упрощённая версия меня, с несколько более молодым лицом, казавшимся слегка пластмассовым.

– Привет, – сказал я.

Он какое‑то время не отвечал, и я уже хотел было возмутиться, но тут он сказал:

– Привет, брат.

Ну конечно. Задержка сигнала: одна секунда с третью, чтобы мои слова достигли Земли; ещё одна секунда с третью, чтобы ответ добрался до меня. И всё‑таки подозрения не покидали меня.

– Откуда я знаю, что это действительно ты? – спросил я.

Один Миссисипи. Два Мисс…

– Это я, – ответил андроид.

– Нет, – ответил я. – В лучшем случае один из нас. Но я должен быть уверен.

Пауза.

– Так задай мне вопрос.