Тайлер помолчал, затем продолжил:

– Честно говоря, мне всё равно – правда всё равно – является скопированное сознание личностью или нет. Вы выясняем не это. Мы выясняем, является ли она той же самой личностью , что и оригинал. И в самой глубине моего сердца, моего интеллекта, в каждой клеточке моего существа я знаю, что нет. Моя мать умерла. Мне бы хотелось – о, как бы мне хотелось – чтобы это было не так. Но это правда. – Он закрыл глаза. – Правда.

– Спасибо, – сказала Лопес.

– Мистер Дрэйпер, – сказал судья Херрингтон, – вы можете вызвать следующего свидетеля.

Дешон встал. Он посмотрел на Тайлера, на Херрингтона, потом вниз на сидящую рядом Карен. И потом, несмого разведя руками, сказал:

– Ваша честь, сторона истца завершила опрос свидетелей.

Теперь, когда меня вылечили, я стал более энергично упражняться – теперь я мог это выдержать, и я не хотел, чтобы мои ноги стали непригодны для ходьбы по Земле, ведь я собирался туда вернуться. Каждый день в полдень мы с Малкольмом встречались на баскетбольной плошадке Верхнего Эдема.

Когда я пришёл туда сегодня, он уже был там – бросал мяч из неподвижного положения. Корзина висела невероятно высоко – на добрых десяти метрах – так что требовалось отличная координация, чтобы уложить в неё мяч, но у Малкольма неплохо получалось.

– Привет, Малкольм, – сказал я, выходя на площадку. Голос, как всегда в таких местах, отозвался гулким эхом.

– Джейкоб, – сказал он, оглядываясь на меня. Он был какой‑то встревоженный.

– Что? – спросил я.

– Просто надеюсь, что вы не станете отрывать мне голову, – сказал Малкольм.

– Что? А, вы про вчерашнее. Простите меня – вообще не знаю, что на меня нашло. Но, послушайте, вы не смотрите телепередачи с Земли?

Малкольм послал мяч свечой вверх. Он прошёл сквозь кольцо и начал долгое‑долгое падение на пол, словно в замедленной съёмке.

– Иногда.

– Видели новости?

– Нет. И весьма рад этому.

– В общем, – сказал я, – ваш сын попал на первые полосы.

Малкольм поймал мяч и повернулся ко мне.

– Правда?

– Ага. Он представляет в суде Карен Бесарян – мнемосканированную Карен Бесарян – на процессе, на котором её сын оспаривает её право на её личность.

Малкольм постучал мячом об пол.

– Это мой мальчик!

– Мне неприятно это говорить, – сказал я, – но я надеюсь, что он проиграет. Я надеюсь, что Карен проиграет. – Я поднял руки, и Малкольм бросил мне мяч.

– Почему?

– Ну, – сказал я, – теперь, когда меня вылечили, я хочу вернуться домой. Брайан Гадес говорит, что я не могу, потому что правами на мою личность владеет другой. Но если это окажется не так… – Я побежал через площадку, стуча мячом об пол, потом подпрыгнул, взлетев высоко‑высоко, выше Малкольмовой головы, и уложил мяч в корзину.

Я ещё спускался вниз, когда Малкольм спросил:

– Как далеко продвинулся процесс?

– Говорили, что решение вынесут всего через пару дней. – Я немного согнул ноги, чтобы смягчить удар, но по правде смягчать было особо нечего.

– И вы думаете, что это решение изменит ваши обстоятельства? – спросил Малкольм, наклоняясь, чтобы подобрать мяч.

– Ну, да, – сказал я. – Конечно. А почему нет?

Он развернулся и медленно стукнул несколько раз мячом об пол.

– Потому что в юриспруденции ничто не случается быстро. Предположим, Дешон выиграет – а он чертовски хороший адвокат, и, вероятно, и вправду победит. – Он прицелился и бросил мяч. Тот высоко взлетел и на пути вниз провалился в корзину. – Но победа в первом раунде ничего не значит. – Он побежал огромными длинными скачками и поймал мяч прежде, чем он стукнулся об пол. – Другая сторона подаст апелляцию, и им придётся пройти через всё это снова.

Он опять бросил мяч, но в этот раз, я думаю, намеренно промазал, будто иллюстрируя свои слова.

– Или, предположим, Дешон проиграет, – сказал он. – Ну, тогда его сторона подаст апелляцию.

Я пошёл подобрать мяч.

– Да, но…

– И тогда на апелляцию будет подана апелляция, и в громких процессах, подобных этому, так будет продолжаться, пока дело не дойдёт до Верховного Суда.

Я подобрал мяч, но просто держал его в руках.

– О, наверняка он не такой уж громкий.

– Вы шутите? – воскликнул Малкольм. – Это бомба! – Он дал эху двух последних слов затихнуть и продолжил: – Речь идёт о конце налога на наследство. Ведь бессмертные существа никогда не откажутся от своих состояний. Налоговая служба США обязательно присоединится к процессу, если ещё этого не сделала. Это будет тянуться годами… и, в любом случае, это всего лишь Штаты. Вы канадец; американские законы на вас не распространяются.

– Да, но подобные процессы пройдут и в Канаде.

– Послушате, если вы не собираетесь бросать этот мяч… – Я кинул ему мяч. – Спасибо.

Он начал стучать им об пол.

– «Иммортекс», может, находится и в Канаде, благодаря её либеральным законам. Но сколько канадцев до сих пор прошли через них? Большинство клиентов «Иммортекс» – богатые американцы и европейцы. – Он подпрыгнул, поднялся над корзиной и с силой зашвырнул в неё мяч. Опяскаясь вниз, он сказал: – А у вас ведь нет детей, не так ли?

Я покачал головой.

Опустившись на пол, он сказал:

– Тогда вряд ли будет борьба за ваше наследство.

У меня упало сердце.

– Может, это и так, но…

Он нагнулся за мячом.

– Плюс, даже если США запретит передачу прав личности, Канада не обязательно это сделает – вы с нами расходитесь по целому спектру вопросов. Господи, да в Канаде пудель может вступить в законный брак с тостером на четыре ломтика. Вы правда можете вообразить, чтобы ваша страна захлопнула дверь перед загруженными сознаниями?

– Возможно, – сказал я.

Он держал мяч в руках.

– Возможно. Но на это уйдут годы. Годы . Мы с вами можем и не дожить до того времени, как всё утрясётся. – Он бросил мяч мне, но я его не поймал. Мяч запрыгал по полу, и звуки его ударов раздавались в унисон с молотками, снова застучавшими у меня в голове.

На следующий день, когда мы все встали, чтобы поприветствовать входящего в зал судью Херрингтона, я отметил, что он выглядит так, словно накануне нему не удалось толком поспать. Конечно, я вообще не спал, и отвёртки Портера насчёт мнемосканов и сна меня тревожили.

Стоп – я сказал отвёртки ? Я имел в виду увёртки , ясное дело. Господи, все эти разговоры о том, что мы роботы, начинают действовать на нервы.

Все сели. Малкольм сидел радом со мной справа; в отдалении по левую руку сидела жена Тайлера с детьми.

– Миз Лопес, – сказал сулья, кивая своим длинным лицом, – можете начинать опрос свидетелей стороны ответчика.

Сегодня Мария Лопес была в оранжевом, и по какой‑то причине светлые пряди исчезли из её причёски. Она встала и поклонилась в сторону судьи.

– Спасибо, ваша честь. Мы вызываем профессора Калеба По.

– Калеб По, – выкрикнул клерк.

Щеголеватый белый мужчина средних лет представился и был приведён к присяге.

– Профессор По, – сказала Лопес, – кем вы работаете?

– Я профессор философии Мичиганского университета. – У него был приятный ровный голос.

– И в этом качестве задумывались ли вы о том, что означает обладать сознанием?

– Да, конечно. На самом деле, одна из моих книг так и называется: «Сознание».

Некоторое время было потрачено на представление его званий и научных достижений, затем:

– По вашему профессиональному мнению, – сказала Лопес, – действительно ли объект, присутствующий здесь и называющий себя Карен Бесарян, является ею?

По энергично замотал головой.

– Совершенно точно нет.

– И как вы можете это аргументировать?

С По явно всё хорошо отрепетировали, он включился в игру без запинок и колебаний.