– Сторона истца вызывает Тайлера Горовица, – вставая, произнёс Дешон.

Я видел, как Карен неловко заёрзала на своём месте рядом со стоящим Дешоном.

Тайлер с решительным видом занял свидетельское место, и Дешон начал опрос.

– Мистер Горовиц, ваш адвокат каким‑то образом узнала персональный идентификационный номер вашей матери. Это вы его ей дали?

– Гмм, я воспользуюсь пятой поправкой.

– Мистер Горовиц, знать чей‑то ПИН – не преступление. Если кто‑то был достаточно беспечен и допустил, чтобы его узнали другие, то это его проблема, а не ваша. Если, конечно, вы не воспользовались им для противоправного получения доступа к финансам вашей матери, в каковом случае, разумеется, ваша ссылка на привилегии пятой поправки целиком и полностью оправдана.

– Из денег моей матери я не тронул ни цента, – резко ответил Тайлер.

– Нет, нет, конечно, нет, – ответил Дешон, и выждал тщательно отмеренную паузу перед тем, как сказать: – Пока .

Лопес вскочила на ноги.

– Возражение, ваша честь!

– Принимается, – ответил Херрингтон. – Мистер Дрэйпер, осторожнее.

Денош склонил бритую голову в сторону судьи.

– Прошу прощения, ваша честь. Мистер Горовиц, если вы хотите, чтобы я оставил тему вашей способоности залезать в банковский счёт вашей матери, я это сделаю.

– Чёрт возьми, вы всё перекручиваете, – сказал Тайлер. – Я… послушайте, много лет назад моя мать упомянула, что её ПИН – это её рабочий телефон в те времена, когда она была беременна мной; она тогда занималась сбором средств для Университета штата Джорджия. Когда миз Лопес мпросила меня о нём, я позвонил в архив университета и попросил архивариуса заглянуть в старую телефонную книгу. Так что, как видите, ничего предосудительного.

Дешон кивнул.

– Разумеется, ничего.

Он замолчал, и через несколько секунд судья Херрингтон сказал:

– Мистер Дрэйпер?

Дешон начал было садиться, словно закончив опрос, но ещё до того, как его зад опустился на стул, снова поднялся и громко спросил:

– Мистер Горовиц, вы любите свою мать?

– Я любил её, да, очень сильно любил, – ответил он. – Но теперь она умерла.

– Так ли? – спросил Дешон. – Вы не признаёте, что женщина, сидящая сейчас рядом со мной – это ваша мать?

– Это не женщина. Это не человеческое существо. Это робот, машина.

– И тем не менее она содержит все воспоминания вашей матери, не так ли?

– Предположительно да.

– Насколько точны эти воспоминания? Вы когда‑либо замечали, чтобы она вспомнила какую‑то деталь не так, как её помните вы?

– Нет, никогда, – ответил Тайлер. – Все воспоминания действительно точны.

– Так в каком же отношении она не является вашей матерью?

– Во всех отношениях, – сказал Тайлер. – Моя мать из плоти и крови.

– Понимаю. Тогда позвольте задать вам конкретный вопрос. Ваша мать, как мы уже узнали, родилась в 1960 году – и, таким образом, росла при стоматологии двадцатого века. – Дешон содрогнулся от этой варварской мысли. – Я так понимаю, что в некоторых из её зубов у неё есть пломбы?

– Были пломбы, – поправил Тайлер. – Да, полагаю, это так.

– Значит, сам факт того, что часть естественной эмали её зубов была заменена чем‑то под названием «амальгама», сплавом серебра и ртути – ртути! – не сделал её в ваших глазах в меньшей степени вашей матерью, верно?

– Эти пломбы поставили ещё до моего рождения.

– Да, да. Но вам они не казались чужеродными или неуместными. Они были просто частью вашей матери.

Глаза Тайлера сузились.

– Полагаю, что так.

– И, насколько я понимаю, вашей матери пятнадцать лет назад заменили бедро.

– Да, это так.

– Но тот факт, что её бедренная кость искусственная не сделал её менее вашей матерью, нет?

– Нет.

– Также мне известно, что у вашей матери не было миндалин – снова варварская медицина двадцатого века, когда от вашего тела отрезали части, хотите вы того или нет.

– Это правда, да, – сказал Тайлер. – У неё не было миндалин.

– Но из‑за их отсутствия она не стала в ваших глазах менее полноценным человеческим существом, не так ли?

– Э‑э… нет. Не стала.

– А правда ли, что вашей матери провели лазерную коррекцию формы глаза с целью улучшения зрения?

– Да, это правда.

– Вы после этого не стали смотреть на неё по‑другому?

– Нет, это она стала видеть меня по‑другому.

– Что? Ах, да. Остроумно. Кроме того, в последние годы, как я знаю, вашей матери установили два кохлеарных импланта с целью улучшить её слух. Это так?

– Да.

– Это изменило ваше мнение о ней? – спросил Дешон.

– Нет, – ответил Тайлер.

– Как ваша мать показала ранее, она прошла генетическую терапию, которая переписала её ДНК с целью удаления генов, вызвавших у неё ранее рак груди. Но и это не изменило вашего мнения о ней, не так ли?

– Нет, не изменило.

– То есть, удаление части тела – например, миндалин – не изменяет вашего мнения о ней?

– Нет.

– И замена частей её тела, как, например, в ходе пломбирования зубов или имплантации искусственного бедра, также не меняет вашего мнения о ней, верно?

– Верно.

– И модификация частей тела, к примеру, изменение формы глаза с помощью лазерной хирургии, не меняет вашего мнения о ней, верно?

– Верно.

– И добавление новых частей тела, таких как кохлеарные слуховые импланты, также не меняет вашего мнения о ней, верно?

– Верно.

– И даже переписывание её генетического кода с целью избавления от вредных генов не изменило вашего мнения о ней, верно?

– Да.

– Удаление. Замена. Модификация. Пополнение. Переписывание. Вы только что показали, что ничто из этого неспособно заставить вас перестать считать Карен Бесарян своей матерью. Можете ли вы чётко сформулировать, почему именно Карен Бесарян, присутствующая в этом зале, не является вашей матерью?

– Это просто не она , – упрямо сказал Тайлер.

– В каком отношении?

– Во всех отношениях. Это не она.

– Это второй раз, мистер Горовиц. Вы собираетесь отвергнуть её и в третий раз?[84]

Лопес снова встала.

– Ваша честь!

– Снимаю вопрос, – сказал Дешон. – Мистер Горовиц, сколько именно вы лично унаследуете, если суд согласится утвердить завещание вашей матери?

– Много, – ответил Тайлер.

– Ну же, вы должны знать точную цифру.

– Нет, я не знаю. Обычно я не занимаюсь финансовыми делами моей матери.

– Будет ли верным сказать, что эта сумма измеряется в десятках миллиардов долларов? – спросил Дешон.

– Полагаю, да.

– Посущественней, чем тридцать сребреников, правда?

– Ваша честь, да сколько же можно! – воскликнула Лопес.

– Снимаю, снимаю, – сказал Дешон. – Ваш свидетель, миз Лопес.

После перерыва на ланч Мария Лопес поднялась, перешла «колодец» и повернулась лицом к своему клиенту. Тайлер выглядел одновременно усталым и взволнованным. Его тёмный оливковый костюм помялся, а редеющие волосы взъерошились.

– Мистер Дрэйпер попросил вас сформулировать причины, по которым истец на данном процессе не является вашей матерью, – сказала Лопес. – На перерыве у вас было время подумать об этом.

Мне хотелось закатить глаза к потолку, но я ещё не знал, как это делается. На самом деле она, конечно, имела в виду, что у них было время посовещаться, и она подсказала ему ответ получше.

Лопес продолжала:

– Не могли бы вы попробовать ещё раз объяснить, почему существо, называющее себя Карен Бесарян, не является вашей матерью?

Тайлер кивнул.

– Потому что она в лучшем случае копия некоторых аспектов моей матери. Нет никакой преемственности между двумя личностями. Моя мать родилась как существо из плоти и крови. Да, в какой‑то момент был сделан слепок её мозга, и это… это было создано из него. Но моя мать из плоти и крови не перестала существовать в момент завершения сканирования; это не было так, словно бы копия принимает эстафету от оригинала. Нет, моя мать из плоти и крови отправилась на космоплане на околоземную орбиту, оттуда на космическом корабле на Луну и поселилась в доме престарелых на обратной стороне Луны. Всё это произошло после того, как была создана копия, и копия не имеет никаких воспоминаний об этих событиях. Даже если мы допустим, что эта копия в любом материальном смысле идентична моей матери – а я этого не допускаю ни на секунду – их жизненный опыт уже различен. Эта копия является моей матерью не более, чем её сестра‑близнец, если бы она у неё была.