– Господи! – воскликнула Бесси.

– Поэтому на данный момент вы находитесь под защитой Секретной Службы.

Сет ожидал, что она ответит что‑то вроде «О, я уверена, что в этом нет необходимости», или, может быть, «Ну, я лишь надеюсь, что меня они защитят лучше, чем вас», но в реальности она сказала:

– И моего сына тоже, пожалуйста.

– Простите?

– Моего сына, Майкла. Он здесь, в больнице; это из‑за него я приехала в столицу. Если кто‑то начнёт охотиться за мной, то может и на него тоже напасть.

Сет сподобился на ещё один крошечный кивок.

– Конечно. Мы защитим и его тоже.

– Спасибо вам, сэр.

Ему показалось забавным, что его называет «сэром» женщина на четверть века его старше, но он решил не заострять на этом внимание; в конце концов, миссис Стилвелл была с Юга, а там манеры всё ещё имели значение.

– И, – сказал он, – раз речь зашла о Секретной Службе, там есть такой агент по имени Гордо Данбери.

Бесси нахмурилась.

– Вы хотите сказать, был такой агент.

– Именно. Вы знаете, кто такой Леон Хексли?

Снова сморщенный лоб, затем:

– Директор Секретной Службы.

– Правильно. Несколько дней назад я встретил его в Овальном кабинете, когда он разговаривал с кем‑то по телефону… – Сет замолчал, чтобы перевести дыхание, и продолжил: – …и я думаю, что он говорил о Гордо Данбери. Вы помните, как я услышал этот разговор?

– Это так странно, – сказала Бесси.

– Да, – согласился Сет. – Но вы это вспомнили?

– Я не помню разговора о Гордо Данбери.

– Нет, Леон не упоминал его фамилии. Просто «Гордо». Он сказал «Скажи Гордо, чтобы он…» и что‑то ещё. Вы это помните?

– Нет.

– Пожалуйста, постарайтесь вспомнить.

– Гордо. Забавное имя.

– Это сокращение от «Гордон». «Скажи Гордо, чтобы он…»

– Я вроде припоминаю, – сказала Бесси. – Он сказал «Скажите Гордо, чтобы он ме́тил…»

Метил! Да, так оно и было! На одно слово слово больше, чем он сам смог вспомнить. Но надо же: метил!

– Там было что‑то ещё, – сказал Сет. – Может быть, какие‑то цифры?

– Это всё, что мне вспомнилось, – сказала Бесси.

– Если всплывёт что‑то ещё…

– Конечно, – сказала она. – Только…

– Да?

– Я пытаюсь не вспоминать то, что знаете вы, – сказала она. – Мне не нравится знать ваши мысли, сэр. Мне это вообще не нравится. Я голосовала за вас. Скажу вам правду: я надеялась, что один из двух других получит республиканскую номинацию; вы на мой вкус слишком средний . И всё же я всегда голосовала за республиканцев – всегда голосовала, и всегда буду голосовать. Однако многое из того, что вы говорили во время кампании, было враньём.

– Я признаю, что не всегда говорил правду, но…

– Это было враньё, – сказала Бесси. – Во многих, очень многих случаях. Вы говорили то, что надо было сказать, чтобы быть избранным. И когда я это вспоминаю, мне становится стыдно. – Она посмотрела прямо ему в лицо. – А вам?

Сет не смог посмотреть в глаза женщине, которая могла заглянуть ему голову.

– Это очень непросто – добиться избрания, – сказал он. – Приходится идти на компромиссы.

– Это грязное дело, – сказала Бесси. – И мне оно не нравится.

– Сказать по правде, мне тоже. Я не жалею, что всё это затеял, и я собираюсь сделать как можно больше добра, находясь в должности. Но вы правы: чтобы попасть сюда, я шёл на компромиссы. И знаете что? Это было верное решение.

– Компромисс – одно дело, – сказала Бесси. – Враньё – совсем другое.

– Тот, кто всегда говорит правду, никогда не будет избран – и поэтому мы немного кривим душой в мелочах ради свершения больших дел. Плохой политик врёт всегда; хороший – тщательно выбирает, когда и где сказать неправду.

– Чепуха! – сказала она.

Он помолчал.

– Посмотрите на это вот с какой стороны, Бесси – я могу называть вас Бесси? Подумайте вот о чём: теперь вы – моя совесть, с этого момента и до тех пор, пока между нами существует связь. Я не смогу лгать, потому что вы будете знать, когда я лгу. Из‑за вас мне придётся быть честным.

Она ответила без паузы.

– Можете на это рассчитывать.

Эрик Редекоп был в восторге, когда отменили изоляцию. Он направился к служебному выходу на первом этаже и…

И там была Дженис Фалькони; она тоже шла домой.

Она ещё его не заметила, и он воспользовался этим, чтобы посмотреть на неё и подумать. Поток её воспоминаний продолжался, не стихая. Он теперь знал, как у неё прошла вторая половина дня, что она ела на ужин – кто бы мог подумать, что свиные шкварки? – и…

И она была чиста, по крайней мере, сейчас. Она не кололась с…

О, она молодец. Прошло уже три дня, но…

Но она боялась идти домой, боялась возвращаться к Тони, боялась своей проклятой жизни. Он задумался о том, сказала ли она Тони, что изоляция закончилась; нет, не сказала.

Уходящих сотрудников отмечали агенты Секретной Службы, так же как и посетителей, хотя для них была отдельная очередь. Джен встала в эту очередь.

– Отличная работа, Эрик, – сказал один из врачей, когда он шёл через холл. – Слышал сегодня о твоих подвигах.

– Спасибо, – ответил Эрик, не сводя глаз с Джен.

Ещё кто‑то коснулся его руки.

– Поздравляю, доктор Редекоп!

– Спасибо, – повторил он. За Джен стояло восемь человек, и вдвое больше – перед ней. Она по‑прежнему его не замечала, и если он просто станет в конец очереди, то она уйдёт гораздо раньше, чем он.

Что, вообще‑то, было неважно. Что было нормально .

Но…

Но…

Он подошёл к ней.

– Привет, Дженис, – сказал он.

Она обернулась и улыбнулась – лучистой, светящейся улыбкой.

– Доктор Редекоп.

– Привет, – сказал он снова, разочарованный своим красноречием. Потом он сказал: – Гмм. – А потом повернулся к стоящему позади них мужчине. – Вы позволите…?

Тот улыбнулся.

– Вы сегодня спасли президента. Думаю, вы заслужили, чтобы вас пропустили вне очереди.

– Спасибо. – Он посмотрел на Джен и понизил голос. – Так значит, э‑э… я так понимаю, что вы тоже подверглись воздействию в ходе эксперимента?

Она огляделась вокруг, словно это было что‑то такое, что следовало держать в секрете, и потом тихо ответила:

– Ага.

– И с кем вы связаны?

– Его зовут Джош Латимер. Он здешний пациент, ждёт пересадки почки.

– Ах.

Она посмотрела на него.

– Откуда вы это про меня знаете?

Пришла его очередь оглядываться, но мужчина, с которым он разговаривал раньше, был поглощён разговором с тем, кто стоял позади него, а у женщины впереди в ушах были белые пуговки наушников.

– Потому что, – сказал он, – я читаю вас.

Джен немедленно опустила взгляд.

– Так как, – сказал Эрик, – вы торопитесь домой, или…?

Она не подняла взгляд, но ответила.

– Нет, – сказала она. – Не тороплюсь.

Бесси Стилвелл покинула палату президента, сопровождаемая агентом Секретной Службы. Как только она ушла, Сет попросил пригласить к нему профессора Сингха.

– Мистер президент, что я могу для вас сделать? – спросил Сингх, входя в палату.

– Я так понимаю, вы выяснили все связи, верно?

– Да, сэр. Мы составили схему.

– Значит, я читаю Кадима, а Кадим читает… Сьюзан, верно?

– Да, это так. А агент Доусон читает меня, а я читаю доктора Люциуса Джоно, который помогал спасать вашу жизнь. Доктор Джоно читает Никки Ван Хаузен, агента по недвижимости. И так далее.

– А Дэррил?

– Агент Хадкинс? Он тот, кто читает воспоминания Бесси Стилвелл.

– Нет, я имею в виду – кто читает его?

– Мария Рамирес – леди на сносях.

– Хорошо, ладно. – Пауза, затем: – Как вы всё это запомнили?

– Какой бы из меня был исследователь памяти, если бы я не знал кое‑какие приёмы, помогающие запоминанию? Стандартный метод – это использование «дворца памяти». Берёте здание, которое вы хорошо знаете, и представляете себе вещи, которые хотите запомнить, внутри этого здания в том порядке, в котором вы бы их увидели, в самом деле проходя по нему. В моём случае это мой дом в Торонто. Там есть прихожая, и я воображаю себя в ней; это начальная точка. В прихожей дверь в гараж. Я помещаю там Люциуса Джоно – у которого ярко‑рыжие волосы – в клоунской машине вместе с толпой других клоунов, но он пытается оттуда вылезти, потому что в гараже темно, а он хочет на свет: «Люциус» значит «свет». Рядом с дверью в гараж дверь в маленькую ванную комнату. Люциус Джоно читает Никки Ван Хаузен, и… простите, конечно, но я воображаю, как заглядываю туда и вижу её в ванне. Каламбур на её фамилии: Ван Хаузен – ванна. Дальше, за дверью в ванную, лестница, ведущая в гостиную. Никки читает память доктора Эрика Редекопа, главного хирурга. Я представляю себе тела, разложенные на всех четырёх ступенях, и его, оперирующего всех четверых одновременно, со скальпелем в каждой руке и, как у обезьяны, в каждой ноге.