– Вовсе нет, – ответил По. – Вообще‑то это была бы катастрофа. Рассмотрим ещё один пример: игра в теннис. – Он изобразил удар ракеткой. – С точки зрения сознания теннис – это на сто процентов зрелище. Мяч летает туда‑сюда слишком быстро, чтобы сознательно предугадать его траекторию, скорость и прочее.

– Есть такой фокус. Если вы хотите обыграть профессионального теннисиста, то сделайте так: позвольте ему разделать вас под орех в тренировочном матче, потом похвалите его и его технику. Попросите его показать, что именно он делает лучше вас; попросите его показать эти приёмы в деталях, в замедленном действии. А потом предложите ему матч‑реванш. Его сознание всё ещё будет размышлять о том, как играют в теннис, о том, что при этом нужно делать, и это будет мешать зомби. Только когда сознание окончательно уберётся с поля, и зомби начнёт играть самостоятельно, теннисист снова обретёт прежнюю форму.

По развёл руками, словно всё это было совершенно очевидно.

– То же самое с вождением автомобиля. Если вы вот‑вот врежетесь в другую машину, вы не можете остановиться и подумать о том, что нужно надавить на тормоз или о том, как вывернуть руль, чтобы избежать заноса. Сознание вас убьёт; вы должны позволить зомби реагировать без задержек, вызванных осознанным мышлением.

– Но не можете ли вы сделать ещё один шаг вперёд, доктор По? – сказала Лопес, глядя не на него, а на присяжных, словно говоря от их имени. – Вот я знаю, что я нахожусь в сознании; я знаю, что я не зомби. Но, если мы поверим в то, что вы сейчас сказали, то вы можете оказаться зомби, который лишь играет роль эксперта, дающего показания перед судом, не осознавая этого по‑настоящему. Не приведёт ли это к солипсизму – убждению в том, что лишь я реально существую?

По кивнул.

– Ещё год‑два назад я бы с вами согласился. Солипсизм – это просто неимоверно раздутое самомнение, и нет никаких рациональных оснований верить, что вы, Мария Лопес – избранная, единственное по‑настоящему мыслящее человеческое существо, существующее в реальности. Но «Иммотрекс» это положение изменила. – Он поднял вверх два пальца. – Теперь на сцене два типа актёров. Один тип – это люди, которые происходят от длинной череды гоминидов и приматов и более ранних млекопитающих, синапсид, амфибий, рыб, и так далее к первым одноклеточным организмам – существам очень похожим на упоминавшихся доктором Портером парамеций.

– А второй – это иммортексовские мнемосканы, загруженные сознания. Разумный человек может, путём экстраполяции своего внутреннего мира, установить, что другие люди также обладают сознанием – или, точнее, что у других также имеется обладающий сознанием наездник внутри зомби‑тела. Но по моему мнению всё, чего достигла «Иммортекс» – это способность воссоздавать зомби; суду не было предоставлено ни одного доказательства того, что сознание , которым обладала биологическая Карен Бесарян, тоже было скопировано. Да, свет горит внутри этого… этой сущности , сидящей сдесь – но нет никаких оснований считать, что дома кто‑то есть. И тот факт, что мнемосканы не видят снов – чертовски веское тому подтверждение.

По взглянул на галерею для зрителей, туда, где позади меня сидел доктор Портер, и обвиняющее указал на него пальцем.

– Эндрю Портер сам сказал, что не знает, что такое сознание, а его пространный рассказ о микротрубочках был призван лишь запутать дело. Чем бы ни было на самом деле сознание, нет никаких свидетельств того, что оно было перенесено в ходе просцесса мнемосканирования. – По скрестил руки на груди. – Бремя доказательства такого переноса лежит целиком на «Иммортекс», и, как я уже сказал, нет абсолютно никаких свидетельств в пользу этого.

Я снова пошёл в офис Брайана Гадеса в здании администрации Верхнего Эдема – и, должен я сказать, он был совсем не рад моему визиту.

– Мистер Салливан, ну мы ведь уже говорили обо всём этом. Вы не можете вернуться на Землю, поэтому пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, расслабьтесь и наслаждайтесь жизнью. Вы ведь даже не начали исследовать все возможности, которые вам здесь предлагаются.

Таблетки, которые они мне дают, были транквилизаторами, я в этом не сомневался. Пытаются меня накачать, чтобы я был тихим. Я спустил оставшиеся в унитаз.

– Сейчас на Земле осень, – сказал я. – По крайней мере, в северном полушарии. Вы можете мне устроить прогулку по усыпанной опавшими листьями аллее? А скоро наступит зима. Устроите мне хоккей на замёрзшем пруду? Лыжную прогулку? Закаты, не похожие на шар огня, опускающийся за скалистый горизонт, а настоящие, цветные и окутанные пеленой облаков.

– Мистер Салливан, будьте же разумны.

– «Разумны!» Я никогда не собирался становиться сраным астронавтом !

– Вообще‑то как раз собирались. И, кроме того, здесь вы моежете делать то, что на Земле вообще невозможно. Вы уже пробовали летать? А ведь здесь можно летать, как птица, если пристегнуть к рукам крылья достаточно большого размера. Мы устраиваем такие занятия наверху, в спортзале. – Он замолчал, словно ожидая, что я что‑то скажу в ответ. Я молчал.

– А скалолазание? Вы бы знали, насколько приятнее заниматься этим здесь. Скалолазание при пониженной гравитации – это просто сказка, и стены кратера Хевисайда прекрасно для этого годятся.

По‑видимому, Гадес разглядел ответ у меня в глазах, потому что продолжил:

– Ну а секс? Вы уже пробовали секс при пониженной гравитации? Это лучше , чем секс в невесомости. В невесомости обычные толчки отталкивают вас от партнёрши. Но в лунной гравитации каждый способен на все те акробатические трюки, которые показывают в порнофильмах.

Это вызвало, наконец, у меня реакцию. Я практически закричал:

– Нет, у меня не было секса, чёрт вас возьми! С кем мне здесь заниматься сексом?

– У нас здесь лучшие секуальные работники в… в Солнечной системе, мистер Салливан. Яркие, чувственные, спортивные, абсолютно здоровые.

– Я не хочу секса – вернее, мне не нужен только секс. Я хочу любви, хочу кого‑то, кто мне небезразличен, и кому небезразличен я.

Его голос был мягок.

– Я смотрел ваше досье, мистер Салливан. У вас на Земле никого не было, так что…

– Это было тогда . Это был мой выбор. Но теперь, когда я здоров…

– Теперь, когда вы здоровы, вы в состоянии отличить женщину, которая на самом деле вас любит, от той, которой нужны лишь ваши деньги?

– Да идите вы…

– Простите; я не должен был этого говорить. Но если серьёзно, мистер Салливан, вы ведь знали, что отказываетесь от романтических отношений, когда переселялись сюда.

– На год или два! Но не на десятилетия.

– И хотя я понимаю ваше нежелание заводить отношения с кем‑либо из наших более пожилых гостей, здесь работает множество служащих вашего возраста. И я не думаю, что у образованного человека приятной внешности, такого, как вы, совершенно отсутствуют шансы на романтические отношения. Наша компания не запрещает персоналу вступать в подобные отношения с клиентами.

– Это не то, что мне нужно. У меня есть кое‑кто на Земле.

– Ах, – сказал Гадес.

– И мне нужно попробовать сойтись с ней; я должен . Я по‑глупому отстранялся от неё, но сейчас ситуация совсем иная.

– Как её зовут? – спросил Гадес.

Меня этот вопрос удивил – настолько удивил, что я на него ответил:

– Ребекка. Ребекка Чонг.

– Мистер Салливан, – проникновенно сказал Гадес, – а вас не посещала мысль о том, что на Земле уже живёт другой вы, который не страдает синдромом Катеринского? Он уже много недель назад мог ощутить ту смену отношения к жизни, которую вы переживаете сейчас. Возможно, они с Ребеккой давно уже вместе… что не оставляет места для вас.

Моё сердце бешено колотилось – ощущение, которого другому мне никогда не испытать.

– Нет, – сказал я. – Нет, это невозможно.