Ну и традиции, конечно. Чтобы не очень плакали. И вот Мон Мотма, которая делает всё, чтобы выглядеть всё большей дурой, начинает по-идиотски собирать республикански настроенных единомышленников в Сенате. Потом выступает с пламенной речью в обличение нового строя. В конце шебуршания по поводу сбора голосов. В поддержку республиканской власти. Этих «заговорщиков» в процессе их заговора мог не вычислить только слепоглухонемой.

Одновременно, сразу в нескольких точках галактики начинают создаваться тайные, хорошо вооружённые и прекрасно оборудованные базы. Одновременно у нас начинают красть информацию на самом высшем уровне. Одновременно заключаются такие договоры и намечаются такие интриги, которые под силу истинному гению политики и психологии. Мотма? Борск? Бейл? Их коллективный разум? Кто-то, кто им помогает? Они Таркина практически умудрились использовать! А Таркин дураком не был. Карьеристом — да. Заговорщиком — да. Интриганом — да. Душой союза новых военных — да. Но не дураком. Он пошёл на союз с Альянсом, имея в замысле использовать их и кинуть. Но использовали и кинули его.

— И нас с вами.

— Да, — ответил Палпатин. — Возможно, это случайно. Но я в случайности не верю. Политическая ситуация, которая сложилась, прямиком ударила в самый нарыв наших личных отношений, о котором знали только мы. Направленный удар. И мы чуть не погибли.

Вейдер поднял голову. Ничего не сказал. Император всё равно услышал.

— От тебя это не зависело. Всё, что произошло. Можно потом анализировать свою манеру поведения. Можно понять мотивы. Можно даже почти в процессе, теряя остатки разума, понимать, почему ты их теряешь. Но это ничего не исправит. Когда бьют в рану — больно. Хочешь ты этого или нет. И понимаешь ты или нет, как действуют рецепторы, и каким образом сигнал о боли от нервных окончаний доходит до головного мозга. Боль есть. И никакой рационализм, никакая рефлексия не отменят боли. На этом построено всё так называемое зомбирование. Так называемое программирование на определённые действия. По этому принципу действует шок. По принципу непреодолимого психологического болевого порога. Живые существа уже достаточно изучили такую механику, чтобы действовать вместо шока. И создать непреодолимый эмоциональный барьер. Ты должен был убить меня, Вейдер. И себя. Для того чтобы избавиться от боли. Почему ты предпочёл боль?

— Стыдно стало, — ответил Тёмный лорд. — И ненавижу, когда мной играют…

Быстрый взгляд глаз императора, на дне которых блеснула чисто старческая желтизна. Тёмный лорд резко сменил тему:

— Повелитель, как вы думаете, мы крепко влипли?

Палпатин принял полуложь. И коротко и резко кивнул в ответ на вопрос.

— Исправить прошлое нам всё равно не удастся, — сказал он. — Надо пытаться исправить будущее. Но корни-то в прошлом.

— Не беспокойтесь. Я перестал реагировать на это, как молодой и бешеный придурок.

Император посмотрел в чёрные линзы Тёмного лорда.

— Вейдер, — неожиданно сказал он на удивление мягко. — Сними маску, пожалуйста. Я сейчас сделаю нужный режим. Я хочу увидеть твои глаза. Нам надо поговорить.

Мой мальчик.

Два человека сидели за столом. Не ситха, человека.

— Давай начнём с начала, — сказал старший.

— С какого? — спросил другой.

— Например, с того дня, когда ты упал в лаву. С этого почти всё и началось?

— Не только.

— Да. Но проявилось тогда.

— Повелитель…

— Что, больно до сих пор?

Вейдер кивнул.

— Вы даже не представляете, насколько, — медленно сказал Вейдер. Он был похож на человека, который впервые в жизни пробует слова на вкус. — Я только распознал жизнь. Ощутил. Воспринял. Терпкое счастье, горьковатая свобода. Настоящая. Крылья. Все пути передо мной. Ветер в лицо. Мир выпуклый, ощутимый и яркий. Горький. Порой кровавый. Порой причинявший невыносимую боль. И тут же всплеском дающий невероятную радость. Я даже могу объяснить. Хотите? Примером моих мечтаний. В двадцать лет. Это глупо, но это многое покажет.

— Скажи. Нет ничего глупого.

— Быть может.

Тёмный лорд кивнул.

Это всё-таки было. И я от этого не отрекусь.

Слушайте.

Запах земли после дождя, травы, мокрого щебня. Жук-скарабей на толстой травинке. Дорога, которая вьётся среди холмов, и по ней можно идти весь день. Идти через лес, где пахнет павшими иглами. Листвой, грибами. Всё тем же влажным, щедрым, живым, как душа мира, летним дождём. Через поле, на котором в яркий солнечный полдень смеётся и бушует в разнотравье зелёный мир. Зелёное пламя жизни. Шебуршится лапками тяжёлых металлических телец жуков. Вспархивает бабочками, стрекочет цикадой. А ночью ляжешь на спину, посмотришь в небо, и упадёшь. В пропасть, полную звёзд. В бесконечность, которая на самом деле холодное и пустое пространство. Но так не кажется с луга. На нём тебя обнимает тёмное пламя ночи, тёплое пламя. Её душа. Острый запах ночных цветов, травы, гурканье жаб и лягушек. Под тёплым маревом луга, который шепчется с дремучей душой леса. В одиночестве и вечном говоре всего мира — пустая бесконечность космоса становится живым танцем звёздной мелкоты.

Твоей душой.

Это были мечты.

— Практические, а не высокие, — продолжил Вейдер словами. — Не о борьбе Света и Тьмы, предназначении, Судьбе, Великой Силе. Просто о жизни. Учитель. Я потому так любил эти среднестатистические планеты. Без излишеств, без особого буйства или скудости. Мне хватило пыльного Татуина. Но на тех дорогах я ни разу не был. На какие бы планеты нас ни посылали. Мы всегда воевали. У нас всегда было задание. Беспечно пошляться по бесконечности мира мне так и не довелось. Походить, послушать, посмотреть. Повдыхать запахи, повпитывать звуки. Смеяться вместе с солнцем, плакать с дождём. Слышать тишину. Беспечность. Всю жизнь отдам за миг беспечности. Нет. Не верно. Я просто хотел, хотя бы не надолго, совсем ненадолго, пожить не как кто-то, а как я сам. Чтобы мир не выцветал от постоянной опасности. От необходимости долга. Чтобы… Учитель, у нас с вами было десять лет непрожитой жизни. Мира, который я бы мог дать вам. Мира, который вы могли бы дать мне. Мира на двоих или одного… просто мира. Живого, сурового, всякого. Но там обязательно должно было пахнуть дождём. И зеленью. Я мечтал об этом в Храме. Учитель, вы понимаете? Вы понимаете, что я говорю не о чём-то конкретном. Ощущение жизни, которая могла быть. Возможно, мне бы это быстро надоело. Я человек деятельный. Я бы вернулся к делам, долгу, государству. Своей силе, в конце концов. Испытывать границы своих возможностей и исследовать закоулки Силы — тоже увлекательное путешествие. Но я вернулся бы сам.

Тем более что мир суров, и в нём много дела. Но у меня осталось бы это. Глоток зелёной свободы. Мир детства, которого не было в детстве. Меня обокрали, учитель. Всех нас обокрали. Но все мне не важны, мне важен я. У меня до сих пор на месте этого зелёного мира пустое место. Я…

Это невыразимо глупо, конечно. Тот мир, который нас окружает. Война, в которой мы живём. Наши потребности. Наше положение. Всё, что угодно. Это никогда не позволит нам — жить вот так. Жёсткая, ограненная структура мира вписывает всех в свои рамки. Ничего не поделаешь. Я мечтал о свободе, о летнем дожде, о тёплом ветре. Который, — оскал ухмылки, а затем голос с невыразимым издевательством проговорил: — приносит запах пыльцы с далёких полей. Романтика. Ложь. Ложь как романтика. Первое, что я сделал на пути к свободе — вырезал массу живых существ. А потом продолжил убивать. А потом оказался заперт в чёрном скафандре, подключен к проводам и навсегда отрезан не просто от мира. Я стал зависим от вас. От единственного, кого любил. А значит, был рядом добровольно. Вы знаете, я фанатик свободы. Без неё я не живу. Моя привязанность к вам раньше была моим решением. Только это и совместимо со свободой.

А получилось так, что я стал зависим от вас. Жёстко, напрямую. Вы в полном смысле стали моим господином. Хозяином моей жизни. Единственный человек, которого я любил, убил мою свободу. Ради моей жизни. Я стал вашим придатком. Функцией вашего ментального организма. Это был единственный способ сохранить мне жизнь. Да. Но я снова стал принадлежать кому-то. Вам. Пусть вы этого не хотели. Но на двадцать лет вы стали хозяином моей жизни. Захоти вы выключить свет, вам надо было просто нажать на кнопку. Захоти вы погасить мою жизнь, вам надо было просто прервать контакт. Повелитель. Вы — мой повелитель. Хозяин моей жизни. Повелитель моего существования. Ваша милость даёт мне возможность жить дальше.