— Да-да, — сказал Борск. Зрачки его расширились и сузились снова. — А как было бы хорошо, ты только представь! Вейдер мочит Палпатина. Как говорили нам те, сам погибает, потому что без подпитки от императора жить не может. Виктория, победа! И мы с тобой, на волне победы, радуемся, как два идиота и тут же перестаём думать… — мордочка Борска изобразила перекошенность перед агрессивным чихом. — Существа глупы. Слабы и глупы. Только поражение заставляет думать. Мон, мне не нравится то, что происходит. Мне это не нравится настолько, что я предпочитаю сейчас затвориться суток на двое и разложить по полочкам всё, о чём я думал до сих пор.

Мон Мотма наклонилась вперёд и внимательно на него посмотрела.

— Ты не мог бы продолжить свою мысль относительно нашей победы? — спросила она.

— С удовольствием, — Борск встряхнулся и вздыбил шерсть. — Победа. Руководители Империи умерли. Нанесён мощный удар ситховской Империи. А с не-ситховской мы бы справились. И…

— И — что?

Борск посмотрел на неё таким непонятным взглядом, что Мотма вздрогнула вторично.

— В чём дело, пушистик?

— Я не форсьюзер, — сказал Борск. — И сейчас впервые в жизни я сожалею об этом.

— Я не понимаю.

— Любовь моя, — так серьёзно, как почти никогда ещё до того не говорил, ответил Борск. — У меня есть ощущения. Не мысли. И мои ощущения по этому поводу столь парадоксальны и столь отвратительны, что, как уже и говорилось, я предпочитаю сначала подумать.

— Может, ты всё-таки поделишься со мною? — раздражённо спросила Мотма.

— Нет. Хочешь знать, почему?

— Да, — язвительно ответила Мотма. Язвительность происходила из собственной уязвлённости.

Борск оскалил клыки в одной из самых своих приветливых улыбок.

— Потому что я задумал предательство, любовь моя. Самое настоящее предательство. И ты мне в нём поможешь.

Решение было изменено только внешне внезапно. На тот уровень, на котором могли слышать друг друга Вейдер и Палпатин, другим ход был заказан.

— Если тебе всё ещё не терпится поговорить со мной — я к твоим услугам, — сказал Вейдер Люку. — Не знаю, когда ещё представится возможность.

Он знал, что император его одобряет.

Люк неверяще вскинул голову и тут же взглянул на Палпатина.

— Наедине, — сказал Люк.

Но император не возражал именно против этого.

— А меня ты одну тут оставишь?! — крикнула Лея.

Никто не повернулся к ней.

— Я пока тоже уйду, — сказал император. Усмешка пробежала по его губам и погасла. — Мне на сегодня хватит.

Кивнул Вейдеру. Тот открыл перед ним дверь. Император вышел, к нему тут же придвинулись гвардейцы. Вейдер посмотрел на сына.

— Что, — поинтересовался он с иронией, — выйдем, поговорим?

Помещение нашлось совсем рядом. Через дверь.

— Лея… — начал Люк.

— Ничего с твоей сестрой не случится, — оборвал его Вейдер. — Разве что от злости лопнет. Её перевели в нормальную каюту, чтобы она привела себя в порядок и успокоилась. Это милость, — он мрачно взглянул на сына. — Чрезвычайная милость. За то, что она сделала, ей полагается не отдельная каюта, а Кессель.

Он не совсем понимал сущность порыва, толкнувшего его на то, чтобы снова поговорить со своим отпрыском. Он не планировал этого больше. Ему хватило вчерашних манипуляций. Вот так хватило.

Оказалось — нет. И что он хочет выяснить? Или что доказать?

— Это не милость! — ответил Люк. — Император хочет использовать её способности…

— Император имеет на это право, — произнёс он, не думая.

— Но…

— Это воля императора, — отрезал Тёмный лорд. — И только она.

И зачем он начал этот разговор?

— Ты подчиняешься ему? — спросил Люк, глядя ему прямо в линзы.

— Нет, я обычно всё делаю назло. Как Империя при таком главнокомандующем до сих пор существует, не представляю.

Вот именно, мрачно подумал он тут же. И как Империя за эти четыре года сумела устоять? Ведь именно что назло и наоборот всё делал…

— Ты подчиняешься ему потому, что благодарен?

Тёмный лорд вынырнул из мыслей и покосился на сына.

— Нет, — ответил он. — Потому что он мой учитель, повелитель и император.

Ситх возьми, так оно и есть!

— Ты…

— …говоришь не то, что думаешь, отец, — резко закончил Вейдер. — Давай не будем повторять пройденное. Я говорю именно то, что думаю. Запомни это. Думаю, частично и для окружающих. Все остальные мои мысли касаются только меня и императора.

— Почему ты отдаёшь нас ему?

Этого вопроса он не ожидал. Он его сначала не понял. А потом удивился.

— Потому что мне нет до вас дела, — последовал ответ. — От тебя я устал. А с твоей сестричкой ничего общего не хочу иметь в принципе. Она меня раздражает.

— У Леи сложный характер… — начал Люк.

Старший братик… Он был забавен в этой роли. Серьёзный, с наморщенным носом.

— У Леи сволочной характер, — в который раз оборвал его Тёмный лорд. — Как и у её матери.

— Почему? — возмутился Люк. И требовательно посмотрел на Тёмного лорда. — Она сказала, что помнит её прекрасной и печальной.

— Люк, — практически без особых эмоций сказал Тёмный лорд, — твоя мать помогла навести на меня Кеноби. Сознательно. Когда знала, что беременна от меня. Она помогла меня убить.

— Но ты же…

— Не умер? Это была не её заслуга.

Люк услышал некие нотки в голосе отца — и бросился в атаку. Он забыл, что любые интонации в голосе Вейдера зависели исключительно от его модулятора.

— Ты не можешь простить её до сих пор?

— Мне жаль, что я не до конца убил её там, на Мустафаре.

— Что?…

В голосе Вейдера на этот раз прозвучала столь явная ненависть, что принять её за сожаление о содеянном и печали о лучших временах не представлялось возможным. И в этот момент его мысли были полностью гармоничны с его словами.

— Но она была беременна…

— Вот именно.

— Ты убил бы своих детей?

Вейдер зафиксировал на нём взгляд и не отпускал до тех пор, пока Люк сам не опустил голову. Тёмный лорд терпеть не мог таких разговоров.

— Сразу хочу предупредить: то, что я сейчас скажу, ни в коем случае не следует принимать за оправдание. Я не знал, что эта стерва беременна моими детьми. А теперь вы — не мои дети.

— Но…

— Извини, — холодно спросил Тёмный лорд, — ты хочешь сказать, что вы оба росли со мною, воспитаны мною, испытываете ко мне нечто большее, нежели бесконечное изумление перед тем фактом, что вас породила машина для убийств? Не приписывай мне отцовских чувств! Я их себе выдумал. Вы мне такие же дети, как Кеноби — учитель.

— Папа, но я не виноват…

— Быть может, — угрюмо ответил Вейдер. — Но ты вырос там, где вырос, воспитан теми, кем воспитан, и прожил двадцать три года своей жизни отдельно от меня.

— Я понял…

— Что?

— Что я упустил время.

— Да?

— Да, — заторопился Люк. — Там, на Беспине. Если бы я тогда отозвался…

— А-а-а…

Этот протяжный, неуловимо издевательский возглас заставил Люка замолчать.

— Что такое? — спросил он по прошествие некоторого времени неловко, когда понял, что Вейдер не собирается как-то комментировать или продолжать.

— Ничего, — ответил Вейдер. — Жизнь такова, мой мальчик. Упустишь минуту — упустишь жизнь… — он замолчал и глубоко, невесело задумался.

— Теперь ты меня не любишь?

Тут же почувствовал, что более идиотский вопрос было задать сложно.

Маска повернулась к нему.

— Теперь я к тебе равнодушен, — ответил Тёмный лорд. — Я переболел своими детьми, как когда-то переболел женой. Привязанность к тем, кто только кажется своим, надо переживать. Сама женитьба на вашей матери была ошибкой. Она чуть не убила меня. А потом её порождения чуть не убили нас обоих.

Это было больно. Это было слишком больно. Лорд Вейдер бил, и даже не старался смягчить удар. Люк задохнулся. Вздохнул. И почувствовал, что у него нет слов. Он отвернулся и попытался сглотнуть слёзы.