Он пришёл в Альянс, потому что чувствовал в себе способности и силы, которые не могли быть раскрыты ни в его родном мире, ни тем более в Империи. Мрачно фыркнув, он сообщил ей, что его угораздило родиться в очень неудобное время. Как раз в такое, когда молодая Империя оформлялась и для крепости изгоняла из правительственного ядра любых инородцев. Он поразил её тем, что спокойно сообщил, что, по его расчётам, этот период закончится лет через десять-двадцать. Империя подвержена разумной ксенофобии, поскольку разнообразные расы и народы в её государственном аппарате неизбежно подорвут его целостность. А целостность эта была крайне необходима новому государству на первом этапе его становления.

— Но для меня время будет упущено, — говорил он ей, усмехаясь и топорща сквозь чих-усмешку усы. — А мне нужно всё и сразу.

И он пришёл в Альянс. Создал не имевшую аналогов агентурную сеть. Работал с информацией так, как не умел никто. Производил такие сильные и столь изящные в своей действенной простоте конструкции и планы. Наслаждался положением и работой.

Узнав, чьи дети Люк и Лея, он не удивился. Сказал, что это очень интересно, и что это со временем может стать неожиданной частью стратагемы.

Но вот к плану стравливания Вейдера и Люка отнёсся крайне скептично.

— Может сработать, — говорил он. — Но это слишком грубо. Слишком прямолинейно. Вы, люди, давно забыли об этом, но мы, ботаны, ещё чувствуем свою кровь. Кровь с кровью сталкивать нельзя.

— Но мы используем их обоих против императора! — возражала Мотма. — Именно чувство крови — против чужого человека…

— После того, что Палпатин для него сделал, он для него своя кровь, — ответил Борск сухо. — Более чем. Представь человека, который вынужден выбирать между сыном и отцом? Представила? Вейдер взбрыкнёт. Обещаю тебе.

— Но Палпатин при этом погибнет!

— Хотелось в это верить…

Как-то Мотма спросила его: что для него Альянс? Если бы он смог найти себе удобное место в Империи, он нашёл бы? И сказала, что для неё остаётся загадкой: кто для него Палпатин?

— Противник, — ответил ботан. — Враг, с которым приятно померится силой. А Альянс… Не думай, моя рыжая ведьма, я никогда не предам Альянс. По той же причине, по какой император не предаст Империю. Она — его порождение. Альянс — моё.

— Но-но…

— Во многом — моё, — спокойно ответил Борск. — Я в него вложил слишком много души.

— И ты веришь, что он победит?

Миндалевидные глаза ботана с ниточками зрачком оглядели её. Она никогда не могла угадать, о чём тот думал. Ещё один непреодолимый барьер между видами. Психология иных существ только на первый взгляд могла показаться похожей на человеческую. Мотма очень надеялась на то, что кошачий ум ботана переиграет ситховский ум. В совокупности с её человечьим.

— Я верю, что нет нерешаемых задач, — ответил ей Борск. — Нет преград, которые нельзя обойти. И нет ума, который нельзя перехитрить. А в остальном… Если я буду думать о недостижимости цели, то я перестану что-либо делать в настоящем. Следует сконцентрироваться на локальных, современных задачах, у которых есть решение. И решать их. По опыту знаю, что так, шаг за шагом, подходишь к тому, что можешь решить и главную задачу…

— Не надо пытаться, надо делать? — с лёгкой насмешкой сказала Мотма.

— Это выдумали не джедаи. — ответил Борск. — Это девиз всех деятельных существ до них. Воинов, политиков, учёных, кого угодно. И я намерен его придерживаться тоже.

…Он и придерживался. Сейчас. До сих пор. То, что он сказал ей вчера, было ужасно. Необъяснимо, страшно, и, тем не менее, безжалостно обосновано и логично. Это перечёркивало всё, что она делала в своей жизни. Всё. И, тем не менее…

Вчера, глядя в узкие глаза ботана, она в каком-то прозрении поняла, что привлекало приближённых Палпатина в Палпатине. И что привлекло когда-то её в этом пушистом, хищном, уверенном, блестящем существе с кремовой шерстью. Что влюбило. Её, которая в своей жизни не влюблялась ни в одного представителя своей расы.

Сила разума. Великая сила ума. Величайшая свобода в хаосе, который зовётся жизнью. Неверие в судьбу. Гордость, сравнимую с гордостью самого Вейдера. Он никогда не просил. Он всё брал сам. Или давал. Тем, кто не просит.

И мир был игрушкой в его цепких лапах. И ум этой микрочастицы перед вселенной позволял владеть вселенной этой микрочастице.

Она поверила ему. Как всегда. Потому что знала, что он говорит — правду.

Когда кончилось совещание и все разошлись, он остался. «Мессир» не был удивлён. Он сам хотел этого.

Он обнаружил, что теперь называет его про себя немного иронически. Как будто они оба кончили играть. В ролевую игру с очень важными ролями. С наименованиями этих ролей.

…Кто из нас орк, кто эльф — не всё ли равно…

— Рэк, — сказал тот, не поворачиваясь от широкой арки окна, — ты их слышал. Что делать будем?

— По-моему, ты слишком быстро впадаешь в панику.

— Я?!..

Разворот от окна.

— А, — сказал он, — вот ты и пришёл в себя, мой дорогой первый отличник в школе.

Тот успокоился так же внезапно, как вспылил.

— Я не имел в виду, — произнёс он, — «ой, какой кошмар, что будем делать, спасайся, кто может!» Я всего лишь хотел от тебя услышать некие конкретные планы на будущее.

— Может, — ответил он с иронией, — сценарий перепишем?

Тот отреагировал на это удивительно по-деловому.

— Под этим рабочим термином подразумевается довольно много понятий. Но, если я тебя правильно понял, то: нет. Сценарий этих действий мы переписывать не будем.

— Ты всё такой же ортодокс?

— В отличие от тебя, я никогда не забываю о том, зачем мы здесь стоим.

— Поставлены.

— Нет. Стоим. Поверь, нас никто не ставил. Это досужие выдумки тех, кому наше существование мало приходится по вкусу.

— Все, кто узнавал о нашем существовании, раньше или позже или умирали, или смирялись с нами, — произнёс он равнодушно.

Его школьный приятель внимательно взглянул на него.

— Я не чувствую в твоём голосе энтузиазма, — заметил он.

— А по поводу?

— Того, что мы непобедимы.

Он криво усмехнулся:

— Непобедимы раз, непобедимы два, непобедимы тысяча сто раз, а потом произойдёт нечто…

— Каков пессимизм, — заметил мессир.

— Теория вероятностей, шеф. Всего лишь теория вероятностей.

— Что у тебя по математике в школе было?

— Это столь же не важно, как то, что у меня в школе было по языкам. Пока работал, выучил.

— Рэк, — сказал мессир мирно, — скажи мне только одно: хоть кто-то из твоих подопечных догадывается, в чём дело?

— Они все в гиперпространстве, — поморщился он. — Ушли, гады… значит, набрели на что-то столь сверхважное, что считают нужным…

— Стой, — тёмная рука схватила его за плечо. — Ты хочешь сказать, что…

— Тот же Борск, — ответил он, стряхивая с себя руку. — И весь «Дом-два». Они якобы полетели на новое место дислокации, ушли с того места, которое может быть вычислено имперцами. Но последнее, что я уловил от этого ботана, указывает на то, что мысли, к которым он пришёл, заставляют его пойти на всё, чтобы мы о них не узнали. Это опасение высшей категории. Страх. Он нас испугался. Разумно испугался. А значит, понял, или хотя бы почувствовал, что мы собой представляем. Или предположил.

— Их надо убить, — жёстко сказал мессир. Сейчас он стоял перед ним. — Едва они окажутся в реальном пространстве, их немедленно надо уничтожить. Сделай что угодно. Подстрой несчастный случай. Сымитируй нападение импов, пиратов, близкий выход от звезды — не важно! Эти подлецы едут сдаваться императору. И если они доедут, то Палпатин сложит два и два, и…

— Значит, — прищурился он крайне насмешливо, — мы всё-таки переписываем сценарий?