Он не хотел.

Утро было как утро. Он уже сел за машину и, как было обычно, собирался просмотреть страничку последних новостей, как от входной двери донеслось:

— Госпожа Ноб Сати к господину Тайфо.

Он не донёс руку до панели клавиатуры.

— Впусти, — отреагировал он, не думая. Встал. Сел. Растерялся. В чём дело? Он не видел её почти двадцать лет. Зачем приехала? Что случилось? Невероятный кусок прошлого…

Он вскочил снова, бросил машину включённой и поспешил к двери.

Ноб стояла в прихожей. Он быстро и жадно вгляделся в её лицо — она не помолодела, это верно, но не так уж изменилась. Она была в тёмном промокшем насквозь плаще. Увидев Тайфо, откинула капюшон. Глаза живые, блестящие — и отрешённые. Взгляд внутрь. Именно такой взгляд был у Ноб, когда она покидала Набу. Двадцать лет назад.

— Этот ужасный туман, — сказала она Тайфо и попыталась улыбнуться. — Он как дождь.

— Что… ты делала в тумане? — запнулся капитан и попытался улыбнуться в ответ. Они оба ощупывали друг друга, как два незнакомца.

— Гуляла. Я…

Она замолчала.

Бывший капитан смотрел на бывшую двойника. Впрочем, нет. Не такую уж бывшую. Так могла выглядеть его королева, если бы не умерла.

— Ты промокла, — опомнился он. — Сними плащ, — он принял его на руки и отдал дроиду. — Чай? Горячий?

— Кофе. Я ночь не спала.

— Проходи, — он улыбнулся снова, теперь нервно, но не неуверенно. Стадии узнавания проходили своим ходом.

Она пошла в комнату за ним. Взглянула на включенную машину. Страничку газеты на ней.

— Ты знаешь, на Эду, — сказала она, — к нам в библиотеку пришёл чудовищный бред. Будто у лорда Вейдера есть дети. И это Люк Скайуокер, тот, что взорвал Звезду смерти. И Лея Органа. Принцесса взорванного Альдераана.

— Бред, — выдохнул Тайфо. — Вот уж идиоты и придурки.

— Да?

Тайфо, только развернувшийся к дроиду за кофе, снова повернулся к женщине.

— А что?

— А если дети всё же родились?

— Какие… Мы хоронили её беременной.

— Имитация, — беззвучно сказала Ноб. — Можно было сделать прекрасную имитацию беременности.

— Но…

— Вскрытия не было.

— Кто бы осмелился.

— Вот именно.

Тайфо сделал шаг к машине. Потом — обратно.

— Но тот, кто её готовил к похоронам. Одевал… Её родители…

— Её родители?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ровно то, что сказала. Между прочим, если вскрыть могилу…

— Ты что?

— А что?

— Тебе не позволят.

— Наверно, — она пожала плечами. — Но это уже не важно.

— Что — не важно?

— Всё.

Он смотрел на неё. Он не понимал. В ней было… что-то. Он не осмелился более чётко произнести. Почему-то не смог.

Она взглянула на него. Потом на дроида.

— Кофе, — сказала она.

Она взяла из клешней дроида чашку и медленными глотками начала пить кофе.

— Дети королевы умерли, — сказал Тафо.

— Ты видел их трупы?

— Но…

— Вот именно. Но.

Он смотрел. Он не понимал. Она — пила кофе. Потом допила и поставила чашку на стол. Капитан следил за её движениями. В ней что-то изменилось. Не что-то. Всё.

— Вот что значит власть, — сказал он. — Пусть даже власть над одной отдельно взятой крупной библиотекой.

Он говорил и чувствовал ложь своих слов.

Она пропустила его слова мимо ушей.

— Ты должен мне помочь, — сказала она. — Мне нужен расширенный доступ с твоего компьютера. Он до сих пор связан с дворцовой системой?

— Да. Но…

— Хочу получить кое-какую информацию. Ту, что обычно идёт под грифом «секретно».

— Ноб, ты не можешь.

— Могу. Тем более что это не касается правительственных тайн. Только тайн Альянса.

— Что такое?

— У меня есть мысль, капитан. Я хочу её проверить.

— Лучше сообщить об этом правительству. Если у тебя действительно есть подозрения…

— Капитан.

Тайфо вздрогнул. Голос принадлежал Ноб. Интонация — другой женщине. Он сглотнул и нервно рассмеялся:

— Ты не забыла навыков профессии.

— Конечно, — со странной улыбкой ответила женщина. — Я вообще ничего не забыла. Так ты поможешь?

Он неожиданно для себя кивнул.

С трудом удержавшись от идиотского порыва поклониться и сказать: «да, моя королева».

Неправда, что чиссы не испытывают эмоций. Они по-другому их чувствуют. По-другому выражают. На человеческое восприятие — никак.

Митт’рау’нуруодо, адмирала Трауна захватила эмоция, силу которой он не испытывал уже очень давно. Твёрдая ярость. Все чувства чиссов твёрдые и холодные. Вогнанные внутрь. И от этого сильнее.

Он сидел в одной из комнат своей адмиральской каюты. Вот уже несколько часов смотрел на экран личной машины, на которой спиралью формул, лентами строчек и объёмными картинками наглядных графиков развёртывался результат, добытый им в неизведанных регионах.

Результат, который выражался в одной фразе.

Он улыбнулся. Беспощадной улыбкой. Война сложное действие. Она только внешне выражается в армадах, бьющихся друг с другом. Армады ведёт воля. Множество воль. А волю оформляет в действие интеллект. Война — сражение воль. Умов. Комбинаций.

Гранд-адмирал Траун был в состоянии породить комбинации сложней многих. Безупречные комбинации, учитывающие не только войну, но и жизнь. В любых проявлениях жизни. Смех над тем, как он изучал искусство тех, с кем предстояло сражаться, давно угас. Искусство, культура — бессознательная проговорка о восприятии жизни. А от восприятия жизни зависит способ проявления в ней. Война тоже способ проявления. И в войне выигрывает сильнейший. Что значит: наиболее умный и безжалостный.

Будучи гранд-адмиралом в государстве ситхов, он научился видеть мир с точки зрения в том числе и ситхов. И ему это понравилось. Это оказалось близко ему. Смесь сложности и силы. И ощущение врага. Его всегда привлекали неоднозначные конструкции. Сложные миры и задачи. Он сработался с Вейдером, сработался с Палпатином именно потому, что эти люди бросили вызов его умственным способностям. Фактом своего существования. И одновременно были родственниками по силе духа.

Он принадлежал к тем существам, которым для полноценности жизни надо не утверждать свою силу за счёт слабости других. Им надо бороться или сосуществовать с равными умом и силой. Или большими, чем он.

Вейдер был первым, кто увидел и ощутил под маской выдержанного и для своего вида чисса натуру упорную и сильную. Существо, которое желало осуществиться в способностях и силе. Что оказалось невозможно в рамках сообщества, в котором тот был рождён. Принципы народа вступили в противоречие с амбициями индивида. Возможно, в какое-то иное время его уникальность оказалась бы востребованной. Но не сейчас.