Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Да, — медленно сказал Люк и коснулся своей головы. — Ты же не просто говоришь. Ты здесь показываешь.

Это получилось не сразу. Но когда получилось, Люк понял, почему мастера не дерутся. Они танцуют бой. Даже если в конце этого танца кто-то убивает другого. Даже скорей: именно тогда танец приобретает потрясающую красоту. Красота возникает на грани. Жизни и смерти. Красота возникает на пике. Наивысшем напряжении сил. Красота возникает во всплеске. Том, что уже сверх возможности. Красота — танец над пропастью. Красота только то, что может погибнуть. Красоту создаёт дыхание смерти. Только то, что может быть уничтожено, по-настоящему красиво. Красоту создаёт изумление перед совершенством того, что боги обрекли на разложение и тлен.

Красота — победа над неизбежностью. Временная победа. Потому что в конце всё равно приходит неизбежность. И любовь приходит только к тому, что когда-то исчезнет во тьме.

Люк остановился. Потрясённый. Посреди серии ударов. Вейдер среагировал и задержал меч. Он смотрел на сына. Сын смотрел в пустоту. Он не думал. Его предупреждали. Его пугали страшными рассказами о тёмной стороне. Его пугали…

Не в идеологии. Не в соблазне. Не в ломке мира, не перед лицом смерти. Даже не в страшном напряжении всех сил перед чем-то невыносимым и грозным. В простом тренировочном ритме движений. Во впервые прочувствованном пульсе мира. Он понял. Понял этих людей. Его отца. Императора. Всех, кто за ними.

Есть Великая Сила. А есть мы, люди. Сила вечна. Люди смертны. Ситхи — не зло и не власть. Ситхи — те, кто не смирились со смертью.

А всеблагостный аналог Великой Силы презрели. Она для них всё равно была смерть.

Если в наших жилах пульсирует тот же ритм вселенной — то почему мы уходим, а вселенная остаётся?

Эти люди, которые танцевали танец смерти. И смеялись ей в лицо. Всю жизнь.

— Что? — спросил Вейдер.

— Со мной что-то случилось, — ответил Люк. — Я даже не знаю, как это сказать. Я что-то очень важное понял, — он посмотрел на отца. — Но это так глупо…

— Что?

— Это просто глупо, — повторил Люк. — Этого быть не может.

— Что? — в третий раз терпеливо повторил Вейдер.

— Этот ритм… он сначала был в теле, а потом в голове. И голова… как будто сама начала думать. Мысли… ниоткуда. Даже не мысли. Понимание. Такого, о чём я раньше даже не знал. Поэтому даже не мог знать, что это можно понять… Я чушь несу?

— Ты знаешь, что нет.

— Чушь, потому что я не могу это выразить. Сам ещё не понимаю. Чёткие разрозненные картинки. А логически не выходит.

Он помотал головой.

— Это и есть тёмная сторона?

— И как ты себе это представляешь? — спросил Вейдер.

— Что?

— Тёмную сторону, светлую сторону.

— Я и что такое Сила-то, не представляю, — признался Люк.

— Вот-вот, — сказал Вейдер. — Думаю, пока хватит. Махаться, — пояснил он. — Если говорить всерьёз, то после того, как ты примешь душ и поешь. Терпеть не могу разговаривать с потными, голодными и тяжело дышащими людьми. Встретимся через час у тебя. Найдёшь дорогу?

— А я могу ходить один?.. — он вспомнил, что гвардейцев у его двери с утра не было.

— Да. С этого дня ты свободен.

— А Лея?

— Лея?..

Первой неожиданностью было то, что император позвонил и осведомил её, что собирается нанести визит. Выразил надежду, что она уже встала, и у неё нет никаких запланированных неотложных дел. Лея, которая только что вышла из ванной и расчёсывала себе волосы, застыла от изумления.

— Какие неотложные дела могут быть у меня в замкнутом помещении?

— Утро, милочка, — сказал император на экране. — У женщины утром бывает много дел.

Тон был деловой. Констатация обыкновения жизни.

— Нет, — ответила Лея. — У меня нет особых планов. Но я собираюсь завтракать.

От невозможности ситуации в ней вспыхнул юмор.

— В общем, можете присоединиться, — сказала она. — Я не возражаю. Или вы по старости лет на диете?

Император хмыкнул.

— Хорошо, — ответил он. — Я присоединюсь.

Экран погас, а Лея, застыв посреди комнаты, рассмеялась. Щётка в одной руке, мокрые волосы в захвате другой. Сумасшедший дом.

Она спала одна, и спала плохо. И проснулась в отвратительном настроении. Душ помог. И как ни странно, помог звонок императора. Адреналин вымел скомканность снов. Адреналин — и любопытство.

Ещё она поймала себя на ощущении. На отсутствии ощущения. Она, кажется, не боялась императора.

Лея покачала головой, прошлась по комнате, допричёсывала волосы. Рассеяно заказала «стандартный завтрак», как значилось на панели в меню. Когда император вошёл, стол был накрыт. Лея стояла около стола, с аккуратно убранными волосами, аккуратно одетая. Сплетя руки на груди.

«Мальчики» остались в коридоре.

Лея, прищурясь, разглядывала императора. Что говорить, старичок за собой следил. Просто-таки пахнущая свежестью и новизной многослойная одежда. Складчатое личико он тоже вымыл. Тщательно. И ёжик волос. Словом, император пришёл к ней весь новенький с иголочки, аккуратно вымытый и чуть ли не присыпанный рисовой пудрой. Новогодний подарочек…

Лея задним числом сообразила, что язвительность в сочетании с многочисленными уменьшительно-ласкательными суффиксами в её мысленной речи — признак её собственной неуверенности. Когда она это осознала, то успокоилась. Перестала играть с собой.

— Доброе утро, ваше величество, — сказала она, глядя в изучающие карие глаза императора. — Чай, кофе, молоко?

Император усмехнулся. Подошёл поближе.

— Насколько я понял, вы решили согласиться на моё предложение, — произнёс он. — Об ученичестве. Если судить по вашему вчерашнему сообщению.

— Да.

— Насколько это решение продиктовано желанием мести?

— А вам не всё ли равно? — спросила Лея сквозь зубы. Она не ожидала, что мотив будет лежать настолько на поверхности.

— Нет.

— Месть, гнев, ярость… — насмешливо начала Лея.

— … дурят голову и замутняют рассудок, — ворчливо закончил император. — Холодный разум — вот важный элемент любого решения. Холодный разум и общая природная предрасположенность.

— К тому, чтобы стать ситхом?

Император странно посмотрел на неё.

— Термин «ситх» ещё до конца не проявлен.

Теперь удивилась Лея.

— А вы кто такой?

— Император этой Империи, — ответил Палпатин. — Одарённый. Всё прочее нуждается в поправках и комментариях. И исторических справках. Позволите, принцесса?

Лея сначала не поняла, о чём это он. Потом увидела меленький кристалл у него на ладони.

— Лорд Вейдер вчера поздним вечером восстановил неоднократно стёртую память у Трипио и Арту. В памяти Трипио была эта запись. Можете считать это подделкой. Тем не менее, прослушайте.

Лея взяла. Удивлённо посмотрела на императора. Вставила в машину и прослушала.

После чего подошла к столу, не глядя, налила себе из кофейника кофе и залпом глотнула.

Кофе был живой кипяток. Лея схватилась за грудь и долго кашляла и дышала. Этот промежуток помог, поскольку отвлёк.

Император подошёл к ней, нагнулся, поднял с пола упавшую чашку. Включил режим уборки, и какой-то малюсенький механический паучок на тонких ножках быстро ликвидировал пятно на ковровом покрытии.

— То, что эту запись сделали не мы с лордом Вейдером, — сказал император, разгибаясь, — я доказать ничем не смогу. И даже не собираюсь.

Лея, всё держась за грудь, смотрела на императора. Её что-то поразило. Какое-то странное несоответствие, которое она не смогла сразу распознать. Когда император, продолжая движение, поставил кружку на стол, а потом придвинул стул, она поняла. Вопреки внешней дряхлости, он двигался, как молодой. Старики так не нагибаются. Да и вообще не каждый человек так нагнётся. Император непринуждённо и не сгибая колен, поднял кружку с пола, коснувшись пола рукой. Нигде не хрустнуло. Ни в ногах, ни в пояснице. И закончил он свой жест таким же экономным, молодым движением. Поворот налево — поставить чашку, поворот направо — подвинуть стул. Ничего сверхсложного. Но это надо было видеть. Так не двигаются старые люди. Такой гибкости у них просто не может быть.