— Расскажи мне про Мустафар, — сказала Рина. Глаза её смеялись. — Расскажи мне про Татуин. Ты кое-что не понял. Ты можешь стать наёмником. Можешь завести семью. Можешь улететь хрен знает куда и бродить по планетам. Ты можешь плюнуть на форсу, а можешь в неё углубиться. Ты свободен, джедай. Пока — свободен. Только нам придётся воевать. Скоро. С кем ты. И за кого ты. Скажи сейчас. Чтобы мне не пришлось тебя убить снова. Перестань ныть. Ты свободен. А теперь выбирай. Сам. Здесь нет твоих учителей. И нет твоей Силы.

Оби-Ван сел. Выключил меч.

— Мне надо подумать, — сказал он очень спокойно.

— Думай. У нас есть несколько часов.

— Мустафар, значит?.. Ты винишь меня за то, что я твоего учителя — не добил.

— Нет.

Он вскинул голову.

— Что? Разве не… — ядовитым хохотом: — Он же горел, я должен был его добить, это достойно презрения, что я оставил его медленно умирать, мучиться, жить…

— Жить.

— Что?

— Жить.

…Ты должен был его добить, а оставил мучиться и жить. Мастер говорил мне, что у тебя была истерика. Сильная истерика.

— И это, конечно, смешно крутому ситху.

— Бен. Ты меня слышишь?

— Даже не хочу!

Она присела на корточки, её лицо оказалось на уровне его колен. Она смотрела снизу вверх — внимательным взглядом.

— Истерика позволяет сделать то, что невозможно сделать в нормальном состоянии. Бен, смотри на меня. Слушай. Я знаю, что рядом на планете был милый зелёный гремлин. Который отнюдь не сражался с Палпатином. Он знал, что главного ситха ему не убить — там много охраны, а император не настолько дурак, чтобы позволить себя замочить исключительно ради честного боя. Он знал, что настоящий удар по старшему он нанесёт, убив младшего. В паре с тобой. Вы обработали Амидалу, точней — она сама обработала себя своим нервным беременным состоянием, вы только довершили дело. Ты стал драться с учеником, а Йода ушей не казал, пока не наступил критический момент. Тогда он применил Силу — и траектория полёта твоего ученика закончилась у тебя на мече. В этом смысле Йодик действительно обрубил ему ноги. А теперь расскажи, что было дальше.

— Я не смог его добить…

— Нет. Не так.

— Я не захотел.

Он поднял взгляд от колен и взглянул на Рину.

— Я захотел, чтобы он мучился и жил.

— Кто?

Секундное остолбенение — и Оби-Ван стал хохотать. Взахлёб, истерически. Хохот рвался из груди, мешая словам, и только через минуту сквозь смех выдавилось слово:

— Йода…

Как будто прорвало лёд.

— Это… замечательное здание посреди Корусканта — Храм! Этот мальчишка, сильный, дурак, привязчивый, идиот, сволочь! Я! Я не умею не привязываться! Я не умею так жить! Я мог всё понимать про Куай-Гона — но какого чёрта, после третьего месяца мне уже было всё равно, это был мой старший, мой учитель! Мне могли сбагрить этого мальчишку, а потом инструктировать, как пня — что мне с ним делать и как его ломать! Этот мальчишка мог меня презирать и ненавидеть — но что за жизнь такая собачья, что я вечно привязываюсь к вам, грёбаным харизматикам, которые плюют на меня, и ради которых я убиваю, и ради которых я… Вашему ситху рогатому не повезло. Я был худшим бойцом, но меня захлестнуло. Человек умирал, а я хотел убивать. Человек умирал, он не вспомнил обо мне, только о мальчишке. Холодные, светлые глаза, а мальчишка оказался живой, я его сначала ненавидел, а потом понял, что этого мне и было нужно. Не ломал я его, не ломал, лгал я им, а твой учитель, мой ученик меня презирал и в грош не ставил. Я многое делал, как хотел от меня Храм, но не до конца, я его прикрывал, я никогда… Я любил его как брата, у меня не было брата, братишка — тоже мне, оставили ребёнка на меня я сам был дурак, только одно не вытравили — привязаться… А потом мальчишка ушёл к ситху, перерезал Храм, и хрен с ним, с Храмом, я, что, не видел его глаз на арене — когда он убивал, когда его мать убили? А у меня не было матери, не было отца, только учитель с холодным светлым взглядом, которого я любил, а мне надо было убить мальчишку… А я не убил. Я не хотел его убивать. Я хотел сам умереть. А мне этого не дали. Сила… Великая… бессмертная… ненавижу…

Что ты смотришь?! Нравится истерика?

— Да.

Тишина.

— Я думаю, — сказала Рина, — что Йоде нужен был мёртвый ученик Сидиуса. Я думаю, что он бы добил. Я думаю, что оставить гореть — это поступок слабого человека, потому что сильный либо не станет сражаться, либо добьёт до конца. Я думаю, что сильный человек стал бы слушать себя, а не Йоду, и не стал бы вести бой, в котором не хотел убивать. Я думаю, что ты придумал себе множество оправданий, а потом отмёл их все. Я думаю, что, когда он загорелся, ты чуть не сошёл с ума. Я думаю, что тебе надо было протянуть руку и вытащить его с песка, по крайней мере, выжил бы обрубок. Я думаю, что, если бы ты это сделал, он бы попытался тебя убить. Я думаю, что ты понял, что выхода нет, и ты оказался между двумя огнями. Я думаю, что ты оставил его гореть, потому что перестал соображать, что происходит. Я думаю, что лекция на тему, что ты должен убить ситха — это истерика человека, а не проповедь джедая. Я думаю, что ты спас ему жизнь. Я думаю, что Йода был очень недоволен.

— Заткнись.

— Я уже всё сказала.

Молчание.

— Ты предлагала мне чаю?

— Угу.

— Давай.

…

— Докажи, что я — не оружие в руках ситхов.

— Нет ситхов. Есть я и ты. Если на меня нападут со спины — ты защитишь мне спину?

— Ненавижу, — усмехнулся Оби-Ван. — У джедаев нет привязанностей, у ситхов нет любви…

— На самом деле — всё есть. Только осмелься. И плати за то, на что осмелился. Но мы не влюбчивые твари. Я не люблю никого.

— И мастера?

— Его сложно любить, он в доспехах.

Он молча отпил чай.

— Кто такие существа в Великой Силе?

Он подавился чаем.

— Тебе это зачем?

— Я их убью.

Улыбчивые точки в тёмных глазах. Небрежный поворот головы:

— Я же убийца, ты помнишь?

Она отвернулась, размешивая чай. Он видел её затылок, шею с отчётливо выступающими позвонками, несколько волосинок, выбившихся из туго стянутого хвоста. Хищница. Опасна.

Это качание между и между. Как он устал.

— Ты хочешь убить бессмертную Силу? — спросил он иронично.

— Пока это не входит в мои планы, — ответила та. — Я говорю о существах.

— В мире Великой Силы мало живых существ. В основном происходит растворение в общей энергетике Силы. Я продержался так долго, поскольку освоил особую технику и был связан с Люком… я ведь не видел там никого. Только ощущал определённую волю… к действию.

Он почувствовал, как она улыбнулась. По-прежнему сидя к нему затылком.

— Как можно убить бессмертную волю? — спросил он.

— Хорошо. Не убить. Уничтожить.

— Как? Не вижу смысла.

— Они наши враги.

— Она?

— Они. Существа в Силе.

— Мы говорили о воле.

— Я говорила о существах.

— Ты знаешь больше, чем я.

— Они враги.

— И слишком воздействуют на вашу жизнь, — не удержался он от насмешки.

— Они воздействуют — на свою, — ответила Рина. Выпила глоток. Встала.

— Ты куда?

— Надо, — сказала она. — Пойду, атлас проверю.

— Какой? — удивился он.

— Звёздный. А ты подумай. О том. Какие они.

Она вышла, прежде чем он успел открыть рот. Ладно. Пусть уходит. Возможно, заподозрила что-то… впрочем… эмоциональная нестабильность — оправдание любого ляпа.

Он прислушался к тому, что творилось там, куда она ушла.

Тишина.

Ты можешь стать наёмником. Можешь завести семью. Можешь улететь хрен знает куда и бродить по планетам.

Вот только семьи мне и не хватало. И наёмничества. И бродяжьей вольной жизни. Особенно в свете пылкой дружбы, которую продолжает ко мне испытывать один знакомый ситх.

Ты можешь плюнуть на форсу, а можешь в неё углубиться. Ты свободен, джедай. Пока — свободен.