Посмотри всем фантомам
В слепые глаза,
Отзовись на фантазии
Злых голосов,
Подружись с тем,
Кто призраком
Ходит сюда.
Не забудь ничего
Из предутренних снов.
Наша память —
Слепая вода в полынье.
И скажи мне, скажи,
Что приводит сюда?
Что здесь нужно тебе?
Что здесь надобно мне?
Почему наша память —
Слепая вода?
Почему горячо?
Почему так болит?
Почему мы сражаемся —
Словно рефлекс?
Почему нам пространство
Беззвучно твердит:
Ты же сходишь с ума,
Ты не прав, ты ослеп?
Это злая вода,
Это память дорог,
Это новая жизнь,
Это тот же поход.
Это вбитый до боли
И старый урок:
Ты устанешь.
На помощь никто не придёт.
Нас всё меньше.
В кружении будней и дней.
Нас всё меньше.
Уходят, сдают, устают.
Махакальпа веков.
Мегаповесть смертей.
Успокойся. Усни.
Будь разумен.
Убьют…
Тихо-тихо шуршит
Колыбельная… жизнь.
Мягким шорохом тронет
За щёку… клинок.
Шрам на морде
И кровь.
Боль… кричи…
И держись.
Посмотри.
Ты свободен, не прав и жесток.
Посмотри,
И солги,
И предай,
И убей
Всех — но только не тронь
Бред, ночные слова,
Что сквозь жизни твои,
Что за смертью твоей.
Это память твоя.
Эта память жива.
ЭПИЛОГ
Коммерчески успешно принародно подыхать,
О камни разбивать фотогеничное лицо,
Просить по-человечески, заглядывать в глаза
Добрым прохожим!
Продана смерть моя!
Продана…
Янка Дягилева.
После
— Мда, как-то оно всё…
— Несколько пропагандично.
— Да нет, вполне ничего так. Определённые экзистенциональные вопросы, так сказать.
— Знаете, коллега, все эти вопросы давным-давно заданы…
— И на каждый из них дан свой ответ. Знаю, знаю. Но сами посудите, что, собственно, в нашей культуре ещё осталось без вопрошания? Вечные, так сказать, вопросы, человечество задавало на протяжении всего своего существования и неужели вы полагаете, что спустя несколько тысяч лет можно найти что-то новое. Главное, как оформить…
— Да-да. Вот и я об этом. Якобы сложные умственные конструкции, нарочитое разжигание страстей на пустом месте.
— Борьба против законов… это, безусловно, интересная мысль…
— Коллега, подобные мысли всегда нарастали паразитом на любом серьёзном учении, философии, книге. Когда не можешь выдумать своего, тянет на то, чтобы опровергнуть что-то чужое. И в этом проявить глубокий ум.
— Но… мне лично показалось интересным…
— Бросьте. Ну, миры. Ну, уровни. Ладно, выдумал уровни. Так изволь поднапрячься, показать, хотя бы намёком — инаковость, необычность, отличие от примитивнейших земных проблем. Хотя бы антураж туда не переносить. Хотя бы додуматься до простейшей мысли, что высшие по своей структуре существа, раз уж введён уровневый принцип, должны, как-то — отличаться от обычных. Глупо. Шаблонно.
— Это ваше мнение. Мне же понравилась концепция, идея.
— Я полагаю, что идею, сиречь мировоззрение можно выразить проще. Компактней. И не в художественной форме. Не эксплуатируя героев. А так — штампы, штампы. Трафареты. Очень трафаретная концовка.
— Так сказать, смерть.
— Ну, скажете тоже — смерть. Банальный ход сюжета. Вообще, с литературной точки зрения… этот ход… ну…
— Да-да, я вас понимаю. Я думаю, что данный сюжет…
Я весёленький солдатик оловянный,
Я смеюсь и улыбаюсь постоянно.
Я шагаю в никуда,
Надо мной горит звезда,
Но звезда от ёлки светит как-то странно.
А вокруг — леса, поля, как на обложке.
Нарисованные люди, тигры, кошки.
Зелень чистая травы
И окружность головы,
Для реальности неровная немножко.
А за кромкою листа — пустая бездна.
Там рыдают голоса куском железным.
Там смеётся пустота,
Там идёт другая — та,
Звать её сюда, конечно, бесполезно.
Я весёленький солдатик из бумаги,
И улыбка в пол-лица полна отваги.
А за краем — только вой,
Я забыла голос свой,
Я рисунок стёртый на куске бумаги.
Звёзды жёлтые на чёрном-чёрном небе.
Косы русые на мягком-мягком хлебе.
Где-то нарисован бой,
С нарисованной стрелой
Мчится воин,
Не заботясь о ночлеге.
Я на плоскости листа иду неслышно.
Эта песенка проста — её не слышат.
А за мной несётся вой,
С нарисованной косой
Ходит следом смерть —
И дышит, дышит, дышит…
Крик.
Ти-хо…
— Так о чём это мы?
Крик.
Ти-хо, вам же сказали…
— О формализации сюжета, коллега.
Крик.
— Послушайте, да что у меня всё время пищит в ухе?
— Думаю, это давление. У меня есть таблетка.
Опалённые цветы, чёрные, чёрные — пепел лохмьями по земле.
Заревые зарницы в пол-неба.
Чёрная тропинка в чащу.
Обгорелые ветки.
Мёртвая земля.
Сквозь излом ветвей — горит в небе звезда.
У неё багровый взгляд, у неё оскал хищного зверя.
Она притягивает глаза, она забирает душу.
В лесу полумрак. Там вечно полумрак — будто поздней осенью, в поздний вечер.
