Где-то на середине своего рассуждения Оби-Ван уже не мог пожаловаться на отсутствие внимания. Рина смотрела в упор.

— А ты прав, джедай. — сказала она. — Об этом я не подумала.

Бен даже опешил. Но признание было приятно. Хотя бы потому, что эта девчонка не собиралась льстить. В отсутствии лести есть преимущество. Если хвалят, то всерьёз. И всерьёз признают правоту.

Но признание правды в данном ситуации было не из тех, что доставляют радость. Судя по голосу Рины.

Но в таком случае, это должно быть хорошо для него, Оби-Вана?

Вслед за этим вопросом к себе его тут же вырвало вопросом вслух:

— Но сюда меня вернуло — зачем?

— Очень хороший вопрос, — сказала она. — Зачем.

Какое-то время они просто смотрели друг на друга.

— Миссия должна быть выполнена, — мягко сказала Рина. — Ей ничто не должно помешать.

Бен без удивления воспринял её слова. Мозг дёрнулся — как-то рефлекторно. А потом это прошло.

— Да, — проговорил он. — Миссия должна была быть выполнена. Раньше или позже.

Обессилев от предыдущего штормового диалога, он давно сидел. А теперь встал и неторопливо прошёлся по комнате. Не обращая внимания на мышцы, которые по всей логике должны были болеть и не подчиняться.

Они подчинялись и не болели.

— Зачем ты так разговаривала со мной? — спросил он. — Ради чего?

— Какая великая цель сподвигла меня на словесное мордобитие? — усмехнулась Рина. — Никакой. Я говорила тебе правду, только правду и ничего, кроме правды. О том, что я думаю об этом мире и нашем месте в нём. И ещё мне надо было куда-то выплеснуть остаточную жажду разрушения. Словесный эквивалент — не такая плохая вещь.

— Ты действительно убиваешь, не думая?

— Иногда думаю, — коротко фыркнула она. — Когда никто не отключает мне мозги. Впервые я замочила два полных корабля живых существ в четыре года, — произнесла она хладнокровно. — Интересно, какая судьба ждала бы такое существо, как я, в твоём Ордене?

Оби-Ван вздрогнул. Невольно зацепился взглядом за её усмешку. Успокоился.

— Сельхозкорпус. Или… мы ведь не убиваем детей, только в случае самообороны. Если бы тебе было четыре и ты такое устроила… могли бы уничтожить, чтобы прекратить. В сам момент твоей активности. А если нет, то попытались бы перевоспитать. Перенаправить энергию. Поставить блок.

— Или?

— Извини?

— Или сельхозкорпус — или? — поинтересовалась Рина, полностью проигнорировав его рассуждения о блоках и перевоспитаниях.

— Я уже тебе говорил: переделать.

Она улыбалась. Смотрела на него и улыбалась.

— Я такой прозрачный? — с досадой сказал Бен.

— Не знаю, — ответила она. — Но иногда мне кажется, что я понимаю.

— Что?

— Кого. Тебя.

— В чём? — он с изумлением обнаружил, что тоже улыбается.

— В чём-то настоящем.

Оби-Ван вздрогнул.

— Или бы перевоспитали, — сказал он. — Как меня.

— Ага, — сказала Рина. — Понятно.

Он отвернулся.

— Я находился на самом верху, — сказал он в стену. — На самом верху, в управленческой верхушке Ордена джедаев… Ты вообще имеешь хоть какое-то представление об Ордене? — повернулся он к ней.

— Весьма неплохое, надеюсь.

— О его организации?

— Грубо говоря, там была та самая управленческая верхушка и основная масса. К управленцам относился не Совет, точней, не только. Это было определённое количество джедаев, которые как направляли Орден во внешнем мире, так управляли теми, кто в него входил. Группа политиков, психологов, идеологов. Туда же примыкали некоторые научные работники, философы, учителя. Собственно, официальный статус джедая внутри Ордена фактического значения не имел. В условно говоря управленческую группу мог войти любой.

— Кто тебе об этом говорил?

— Как кто? Мастер.

— Вейдер?

Рина кивнула и усмехнулась. Усмешка вышла такой, что он невольно отвёл взгляд.

— Старые раны болят похуже новых, — сказала она без удивления.

— Откуда тебе знать?

— Знаю.

Он снова отвёл взгляд.

— Ты прячешь глаза каждый раз, когда хочешь солгать себе.

Он покачал головой:

— Нет. Каждый раз, когда пытаюсь найти правду. Для себя.

Она подумала:

— Наверно.

Он повернул голову и взглянул на неё. Тоже задумчиво.

— Всё это достаточно сложно, — сказал он. — Сложно, мерзко и невероятно больно. И вряд ли ты меня поймёшь. Ты когда-нибудь входила в стан побеждённых? Нет, я сейчас говорю не о проигранной войне. Не о том, где был Палпатин, пока не сумел захватить власть. Я говорю о внутреннем поражении. Когда сдаёшься, убеждая себя, что сдача — это хитрость, которая поможет собрать силы для дальнейшего боя. Но проходит год, пять лет, десять, двадцать лет — и ничего. Потому что уже не хочешь бороться. И то, что принял якобы насильно, становится частью тебя. Я очень хотел жить, знаешь, — сказал он с застывшей кривой усмешкой. — Я невероятно хотел жить. Что ты знаешь о тех, кого победили. Ты никогда не была среди нас. Ты — и твой мастер.

— Никогда, — эхом отозвалась Рина.

Он вздрогнул снова, но слово окончательно прорвало нанос. Он набрал воздух в лёгкие, чтобы начать говорить — столкнулся с тёмными глазами. Что-то в них было. Что-то, из-за чего он выпустил воздух, так ничего и не сказав.

— Жить, — произнесла Рина. — Ты очень хотел жить. Как?

— Хоть как-то… чёрт.

— Нет, говори.

Он в который раз за бесконечную встречу взглянул ей в глаза.

— Я был очень молод… юн, — он усмехнулся книжному слову, — горяч, честолюбив. Мальчишка с горячей головой. Изначально. Был бы не в Храме — дрался б направо и налево, отстаивал себя, руководил. Я ведь был очень сильный. В смысле форсы. Талантливый, сильный. Безбашенный. Взрывной. Только… в Ордене было в почёте смирение…

Он вдруг развернулся, замолчав. Раздался смех. Его собственный, каркающий. Яростный, сухой.

— Любая сила должна смириться перед Великой, — быстро сказал он. — Желание бить, желание быть лучшим… вожаком… выбито из меня ещё в четыре года. Но остались явления… остаточные… конечно, я умом был предан… идеалам храма… но почему-то всё время в учебных поединках пытался только победить, дать фору и всё равно победить, а если не удавалось — то взять реванш в тёмных коридорах, но на самом деле я просто хотел стать суперрыцарем, а в Храме нельзя было быть супер, в Храме ты — только рыцарь, подчинённый и послушный, потому что… Мечта о крутой взрослости обычного мальчишки просто переродилась. Но нельзя было мечтать о собственной силе…

Он сглотнул обрывок слов — и развернулся к ней:

— Ты это хотела услышать? Ты потому так со мной говорила?

— Да.

Он вытаращил глаза. А в следующую секунду ему стало невероятно легко. С нею.

— Ты что, никогда не врёшь?

— Вру, — она улыбнулась. — Когда надо — так вру, что все верят.

Он рассмеялся:

— Даже в этом признании ты до отвращения откровенна.

Она кивнула, продолжая улыбаться.

— Ну вот, — сказал Кеноби. — По сути и всё. Сильного и нужного им мальчишку Храм поставил перед выбором: или высылка в сельхозкорпус, что означало конец любого обучения Силе и неполноценное существование на полутюремных условиях до конца жизни среди прочей отбраковки. Или добровольное согласие на слом. Добровольная помощь в уничтожении части себя. Той, которая была опасна. И я испугался, — просто сказал он. — Я выбрал слом. Ради…

Он замолчал. Звенела тишина.

— Что со мной? — сказал Кеноби. — Я… мне так легко.

— Кажется, я отрезала нас от Силы, — усмехнулась Рина. — Мастер мне это сказал — и похоже, он прав.

— От Силы? Но…

— От Великой, — сказала Рина. — Пришлось. В тебя через канал с ней вливалось слишком большая энергия. Которая толкала тебя на то, чтобы меня прикончить. А, как я тебе уже говорила, моя сущность очень не любит, когда её убивают.

— Но… — сбитый с толку, он прислушался. Попытался ощутить, почувствовать…

— Но я не оглох, — сказал он с нарастающим удивлением (смешанным с недоверием). — Хотя чувствую себя как-то странно.