Мои веки дрожат, закрываются. Я пытаюсь подавить физическую реакцию на его грубость, но чем больше борюсь с этим, тем сильнее она становится.

Когда открываю глаза, наши взгляды сталкиваются. Его зрачки расширены, в глазах тлеет ярость. Моя угроза не осталась без внимания. Какая бы ни была у него причина не пускать меня на сцену Firenze, он явно не хочет видеть меня нигде больше.

— Назови свое имя, — требует он.

Его лицо словно высечено из гранита, предупреждая не лгать снова. Но назвать свое настоящее имя, значит поставить под угрозу свою жизнь.

— Мелоди.

Мелоди Мартинес. Это имя я использовала для фальшивого удостоверения и банковского счета, которые помог достать Хоакин. Сначала он отказался, говоря, что Тьяго его убьет, когда узнает. Но потом все же уступил, устав от моих уговоров.

Его челюсть дергается. Несколько долгих секунд молчит. Я начинаю верить, что он мне поверил… Пока его палец не перемещается с горла к нижней губе. С виду — ласка. На деле — угроза.

Его слова только подчеркивают это: — Ты очень красивая… лгунья, Мелоди.

По коже прокатывается волна пустоты и холода. Он почувствовал, как участился мой пульс, когда соврала.

С вызовом смотрю на него.

— Я не лгу.

Его губы растягивает мрачная улыбка.

— Ты хоть понимаешь, куда пришла?

У меня кружится голова от резкой смены темы. Он говорит не о клубе. Он спрашивает, знаю ли я, что скрывается за его фасадом.

— Да, — тихо отвечаю я.

И внезапно на меня накатывает мощная, неожиданная волна печали. Как бы я хотела дать тот же ответ полтора года назад. Тогда Адриана была бы жива.

— Говоришь, знаешь, куда пришла, — он смотрит на меня оценивающим взглядом. — И ты правда думаешь, что я позволю лгунье работать здесь? — рычит он.

Стараюсь вложить в ответ как можно больше правды: — Послушай, мне плевать, что у вас тут происходит. — Правда. — Мне нужна эта работа. — Технически, тоже правда. — Мне нужны деньги. Пока вовремя платят то, что причитается, мне абсолютно плевать на все остальное. На меня можно рассчитывать. — Ох, вот это уже наглая ложь.

Он накручивает мои волосы на кулак, и слегка тянет, движение менее жестокое, чем когда он впервые схватил меня, и в его глазах появляется новая волна возбуждения. Ему явно нравятся мои волосы. И мне не по себе от того, что что сама не остаюсь равнодушной к нему.

Его голос становится гортанным, когда спрашивает: — Почему именно стриптиз?

Я едва поспеваю за тем, как он перескакивает с темы на тему. И делает это намеренно, чтобы сбить меня с толку, вынудив проговориться. Но он не знает, с кем имеет дело.

— Я же сказала, стриптиз — семейный бизнес, — отшучиваюсь. — Видел бы ты, что вытворяла моя бабушка, когда крутилась на шесте в свои лучшие годы.

Он рычит, юмор его не впечатлил.

— Правду, Мелоди.

— Я не обязана перед тобой отчитываться.

— Ты хочешь эту работу или нет?

Раздраженно прищуриваюсь.

— Начинаю думать, что только в том случае, если мне гарантируют, что я не буду с тобой пересекаться. Ты скоро закончишь свои игры?

— Почти, — отвечает он без эмоций. — Ты ведь даже не спросила, кто я.

Пожимаю плечами.

— А мне плевать.

В его глазах вспыхивает пламя.

Неправильный ответ.

— Можно мне встать? — пытаюсь я.

— Нет, — рычит в ответ. — Более того, тебе стоит привыкнуть стоять на коленях передо мной.

Мой разум протестует от его намека. Но тело… тело будто тянется к нему, когда костяшки пальцев едва касаются кожи, скользя от шеи до ключицы. Дыхание сбивается, рука опускается ниже к шнуровке на боди. Он не касается обнаженной кожи, но по груди уже бегут мурашки от близости.

Он внимательно следит за движением своей руки, и замечает, как моя кожа реагирует на малейший намек на его ласку.

— Сними это, — хрипло приказывает он.

— Ч-что? — заикаюсь я, уверенная, что ослышалась.

Он цепляется пальцем за петельку, удерживающую шнуровку, его взгляд неотрывно прикован к моей груди.

— Если хочешь танцевать здесь, снимай. Покажи мне.

Палец скользит под шнуровку, слегка касаясь ложбинки груди. Едва ощутимо, но я все равно задыхаюсь.

Его глаза резко возвращаются к моим от этого эротичного звука. Зрачки медленно расширяются, взгляд тяжелеет. Выражение лица настолько яростно чувственное, что становится почти невозможно выдержать зрительный контакт. Но что-то подсказывает, что если отведу взгляд, он сорвется.

Как бы то ни было, не уверена, что он не набросится, даже если не отведу взгляд.

Дышать становится трудно. Воздуха будто не хватает с каждой прошедшей секундой напряжения. Я все еще стою на коленях на сцене, а он — перед ней, возвышаясь надо мной. Кажется, мы застыли во времени, соединенные взглядами, пока я не приму решение.

Устав ждать, он решает за меня.

Палец снова скользит вверх по ложбинке груди, и с моих губ срывается дрожащий выдох.

Что-то темное и необъяснимое шевелится у меня под ребрами, когда его лицо искажается от желания.

Рука скользит к моему плечу, палец цепляется за верхний край рукава боди. Он наблюдает за мной, не упуская ни малейшей детали, пока медленно тянет ткань вниз по изгибу плеча. Материал натягивается.

Как живая метафора того напряжения, что повисло между нами, и я боюсь, что оно сейчас лопнет. Но его взгляд не отрывается от моего лица ни на секунду, пока он стягивает ткань вниз.

Сердце колотится так сильно, что, кажется, вот-вот выпрыгнет и упадет на пол. Если я сейчас же не остановлю его, он стянет ткань достаточно низко, чтобы обнажить грудь.

Мои губы приоткрываются, он замирает… Но я… Ничего не говорю.

Его глаза становятся черными, и я вижу, что он вот-вот набросится на меня. Прижмет к полу и будет трахать, пока я не потеряю рассудок. Засунет язык мне в рот… и между ног…

— Босс.

Незнакомец замирает, его лицо мгновенно темнеет, челюсть сжимается.

Он отпускает меня, волосы волнами медленно падают вокруг плеч, засовывает руки в карманы, затем разрывает наш зрительный контакт, оглядываясь через плечо на того, кто нас прервал. И отходит, создавая дистанцию.

Заклятие мгновенно снимается. Я оседаю, дрожа от облегчения, сердце бешено стучит. Мой разум возвращается, вместе с осознанием того, чему чуть не позволила случиться.

Кажется, они перекидываются парой слов, но я ничего не слышу. Живот сжимается от тошнотворного чувства, почти такого же сильного, как еще не остывшее возбуждение, и наклоняюсь вперед, опираясь на ладони.

Почему я предаю Адриану раз за разом?

Незнакомец оборачивается ко мне, его взгляд цепляется за спущенный рукав. Когда он натягивает его обратно на плечо, я вздрагиваю.

Мне не нужно смотреть ему в лицо, чтобы понять, что его явно не устраивает моя реакция.

— Ты принята, — говорит он. Мои глаза распахиваются от неожиданной радости, и его губы кривятся в ответ. — Но никакой наготы, ни частичной, ни полной. Никаких приватных танцев или танцев на коленях, — продолжает он. — Ты можешь танцевать в полностью закрытой одежде, и все.

Я хмурюсь. Он сильно ограничивает мои действия. Ни одна нормальная танцовщица не согласилась бы на такие условия, особенно если это напрямую влияет на размер заработка.

— Тогда я не заработаю много чаевых, — замечаю я. — Мне нужны приватные танцы.

— И еще, — продолжает он, как будто я ничего не сказала. — Тебе также запрещено садиться на шпагат, который ты показала ранее.

Я перевожу взгляд на дверь, где стоит второй мужчина, частично скрытый в тени. В отличие от своего босса, он будто часть этого здания, вместе со всей его жестокостью и мраком. Он воплощение насилия: суровая, брутально красивая внешность, цепкий и осуждающий взгляд. Я сразу понимаю, что ему не нравится то, на что он только что наткнулся.

Мне тоже, приятель, — мысленно фыркаю я.

Он проводит рукой по челюсти, показывая изувеченные костяшки, которые слишком часто ломались. Излучает агрессию, как телом, так и духом. Его оценивающий взгляд пробегает по мне, заставляя кожу покрыться мурашками.