– Здоро́во, – улыбнулся парень.

– Здоро́во, – ответил так же с улыбкой Эркин. – Всех своих привёл?

– Не, деда дома.

– Прострел у него, – вставил мальчишка, уважительно глядя на Эркина. – А Ларька мал больно.

И пока они в общей толпе входили в зал, Эркин услышал на камерном шёпоте, что всё путём, документы выправили, и он уже и по бумагам с именем, Артём, ну, а по-простому Тёмка, и громко, что устроился во «Флору», это хозяйство такое, там цветы, овощи, фрукты круглый год растят, даже зимой.

– Здоровско, – одобрил Эркин.

– Ну да, – Артём подтолкнул своих вперёд. – Под крышей работа, чего уж лучше.

Но тут началась суета с местами. Детей поближе, а родителей куда? Назад? Так ведь мелюзга одна сидеть не будет. Перекликались, подзывая знакомых, рассаживались, размещая детей – кто поменьше – на коленях.

И оказались они все в одном ряду. Тим с Зиной, Димом и Катей, Женя и Эркин с Алисой, Артём со своими и Миняй с женой и двумя старшими. Женя торопливо развязала Алисе шарфик и сдвинула на плечи капюшон, но в зале было так тепло, что сняла с неё и шапочку и помогла расстегнуть шубку. Эркин, как все мужчины, снял ушанку и расстегнул полушубок. Женя расстегнула пальто и сбросила с головы на плечи платок.

Медленно стали гаснуть большие многоярусные лампы под потолком, золотистая, собранная складками, ткань, закрывавшая стену над сценой, так же медленно стала сдвигаться в стороны, открывая белую, туго натянутую ткань.

– Это экран, – шёпотом сказала Женя Эркину.

– Тём, это чего? – тихо спросили рядом.

– Экран, Лилька, – ответил Артём таким тоном, будто не сейчас услышал, а всегда знал.

Вместе с гаснущим светом затихали и разговоры в зале. И когда стало совсем темно, откуда-то сзади и сверху зазвучала музыка, а на экране засветились… большие буквы. Эркин, не удержавшись, начал их читать вслух. Но его голос тут же потерялся в общем хоре. «В-ре-ме-на го-да»… И следующая надпись: «Зи-ма». И потом каждую появившуюся картинку тут же комментировали и объясняли всем залом.

А на экране заснеженный лес, птицы, звери… Зал спорит: это синицы или снегири, называет белку, лису, зайца, а оленя узнал и назвал, правда, по-английски Тим, а Женя перевела. И волка им показали. А потом экран мигнул, и еле успели всем залом прочитать: «Ве-с-на», – как на экране уже тает снег, и льдины плывут по реке, и… и медведь спускается к реке и ловит лапой рыбу, и летят большие белые птицы, а зал снова спорит: гуси или лебеди, и на ветвях появляются листья…

Эркин впервые видел, нет, смотрел кино. Слышать он о нём слышал, ещё в Джексонвилле, да и… да и раньше, да, болтали что-то такое в Паласах, да, верно, говорили, что, дескать, беляки как-то вроде движущихся фоток делают, а потом лупятся, заводят себя, ну, и когда на Палас денег нет, но мало ли беляцких забав и причуд, его это не касалось, он и не думал об этом. А здоровская какая штука оказывается!

– Тём, это лиса, что ли, опять?

– Сань, а мы её летом видели, помнишь?

– Не, то просто собака была, Тём, да?

– Точно, лиса, – согласился и Миняй.

Лисёнок, пробующий поймать бабочку, вызвал такой дружный хохот, что как-то пропустили следующую надпись. А после неё листья на деревьях уже были жёлтыми, и снова летели птицы, шёл дождь, и по реке плыли жёлтые листья, и… и первые редкие снежинки ложатся на землю.

На экране появилось слово: «Конец», потом экран погас, и стали разгораться лампы под потолком. Люди моргали, многие протирали глаза, будто просыпаясь.

– Вот это да! – вздохнул Дим. – Ну и здоровская же штука!

– Ага, – согласилась Катя.

Вставали, собирая детские пальтишки и платки. А теперь куда? Да вон же выход. Пошли-пошли, другим тоже охота посмотреть.

Эркин вёл Алису за руку, а Женя шла за ними, неся его ушанку и Алискины шапочку и шарфик.

Вышли в совсем другую, рядом со сценой, узкую дверь, над которой горела зелёная надпись. «Выход», – успел прочитать Эркин. Прошли вместе со всеми по коридору, повернули, ещё коридор, ещё одна дверь и оказались снова в вестибюле.

– Ну, пойдём теперь всё посмотрим, – сказала Женя.

Алиса согласилась и потянула её к лоткам с пирожными и конфетами. Женя засмеялась:

– Ах ты, хитрюга.

У лотков толпились многие, и Женя, оставив Алису стоять с Эркином чуть в стороне, нырнула в эту круговерть и быстро вернулась с небольшим пакетом. Пакет отправился в сумку «к чаю», а Алисе вручили бледно-зелёный полупрозрачный леденец-листик на палочке. И пошли дальше смотреть и рассматривать.

– Пошли, классы посмотрим, – Артём не дал Саньке и Лильке остановиться у лотков.

Денег-то на такое у них нет, так и глазеть, душу себе травить, нечего. Ещё – не дай бог! – за шакала-попрошайку примут. Санька, подражая Артёму, прошёл, демонстративно глядя в сторону, а Лилька не удержалась. Оглянулась и вздохнула. И тут же убежала, догоняя Артёма. Впрочем, не они одни проигнорировали распродажу. У кого совсем нет, а кто просто не взял денег, обещали же всё бесплатное.

Классами назывались светлые комнаты со столами и стульями, но не как в столовой, а все столы рядами и стулья только с одной стороны, а на стене напротив…

– Это доска, – не очень понятно объяснила Женя.

Эркин кивнул, не вдаваясь в расспросы.

В двух классах столы и стулья были маленькими. Для детей – поняли все. В одном из детских классов столкнулись опять с Артёмом. Санька, размахивая руками, рассказывал, что целых полгода учился перед тем, как их угнали.

– И всё-то ты врёшь, – завистливо сказала Лилька. – Тём, а мы будем учиться?

– Будем, – твёрдо ответил Артём. – Мы отсюда уже никуда не уйдём, так что всё будет.

Говорил, глядя на Эркина, и тот кивнул.

– Дом иметь – великое дело.

– Дом, не дом, а вроде зацепились.

Санька и Лилька рассматривали висящие по стенам картинки, Женя тоже подвела к ним Алису, а Эркин и Артём стояли у окна.

– Обошлось в Комитете?

– Пока да, – Артём сразу и улыбнулся, и вздохнул. – С работой помогли и пособие дали. По пятьсот рублей на человека. И сказали, что проверять нас будут. Ну, нет ли чего на хвосте.

– Верно, – кивнул Эркин. – Визу обычно месяц ждут, и месяц потом в лагере врачей проходят, психологов, место себе выбирают.

– Про месяц и нам сказали. И про врачей, как это, а обязательная ди-спан-се-ри-за-ци-я, – с натугой выговорил он по слогам и поёжился, как от холода. – Боюсь я.

– Я же прошёл, – просто, как о самом пустячном деле, сказал Эркин и честно добавил: – Протрясся, конечно. Но… ты трусы носишь?

– Не, исподники.

– В них и останешься. Догола не раздевают, не сортировка.

Они говорили тихо, перемешивая русские и английские слова.

– Не трусь, малец, – Эркин улыбнулся. – Меня сколько русских врачей смотрело, ни один больно не сделал.

Артём тоскливо вздохнул.

– Видно, не обойтись. А за ради семьи…

– Об этом и думай, – кивнул Эркин. – Ничего дороже нет. И не будет. С жильём-то как?

– У бабки остались. Мужская работа на мне с дедом, а бабская – на ней. И сготовить, и постирать… Лилька-то не потянет, мала ещё. А там… а там видно будет.

В класс вошёл Тим со своими и тоже стал рассматривать картинки и плакаты на стенах. Артём сразу как-то подобрался и по-камерному сказал Эркину:

– Палач, похоже. Ты осторожнее с ним, хуже цепняков такие.

– Нормальный мужик, – так же тихо ответил Эркин.

Артём несогласно мотнул головой, но спорить не стал.

– Лилька, Санька, – громко позвал он своих. – Коли посмотрели, дальше пошли.

Когда они вышли, Эркин решил, что и ему стоит всё рассмотреть получше, да и Алиса оглядывалась на него.

– Своего встретил? – насмешливо спросил его по-английски Тим камерным шёпотом.

– Да, рабом был, – ответил Эркин так же по-английски и тихо, но в голос. И добавил: – Как и ты.

– Квит, – кивнул Тим.

Женя с Зиной что-то тихо обсуждали, а они, стоя рядом плечом к плечу, рассматривали плакат, где рядом с каждой буквой была нарисована вещь или зверушка…