Чак ещё раз посмотрел на карту и прибавил скорость. Дорога хорошая, машина не в напряге, полиции не видно. Всё-таки жить хорошо, чертовски хорошо! Лишь бы его не посылали в Атланту. Там Старый Хозяин. Доктор Иван сказал, что он теперь свободен от тех слов, но верить беляку – доктор хоть и русский, а беляк – опасно, и проверять неохота. А в остальном… и в целом… «В целом неплохо», – как говорила та гнида, эсбешник. Жаль, упустил его в Хэллоуин, но, может, тот и сам подох. Хорошо бы. А ещё лучше, чтобы его всё-таки пристукнули. И чтоб подольше, чтоб прочувствовал, каково оно. Но мечтать об этом – себя травить. Что было, того уже не воротить. И забудь. Живи, как живётся. Главное – ты жив.

– Знаешь, – Жариков откинулся на спинку стула и, запустив пальцы в свою шевелюру, потянулся, – знаешь, Юрка, чему я больше всего удивляюсь?

– Мм, – неопределённо промычал в ответ Аристов.

– Что парни выдержали наше лечение, Юра. Что не сошли с ума от боли и страха.

Аристов, словно не слыша его, перебирал лежащие на столе книги.

– А я удивляюсь другому, Ваня, – наконец заговорил он. – Понимаешь, я никогда не верил в эти легенды о гениальных злодеях, учёных-маньяках, врачах-убийцах и прочей… детективной чепухе. А выходит… ты только вдумайся, что он смог. Создал такую… систему. И для чего? Действительно… гений зла. Что его сделало таким, Ваня?

– Не знаю, – Жариков сидел, запрокинув голову и закрыв глаза. – И не узнаем уже никогда. Он мёртв, личных записей не осталось, да и вряд ли он вёл искренний личный дневник, всё-таки не тот тип, друзей, настоящих, судя по всему не имел, сын… для сына он был закрыт, даже блоки тому поставил. Тоже гениально. Конечно, поговорить с ним было бы интересно, но интерес… чисто академический. В человеческом плане парни, да тот же Андрей, намного интереснее.

– Всё ещё работаешь с ним? – Аристов пожал плечами. – Вроде, у парня всё наладилось.

– Я с ним не работаю, Юра. И ему, и мне не с кем здесь философствовать. Не с тобой же.

– Спасибо.

– Кушай на здоровье, правды не жалко. А вот с кем бы я по работе поговорил, так это с тем индейцем.

– Отстань, Ванька, – угрожающе сказал Аристов.

– Нет, Юра, не отстану. У этого парня ключ ко многим проблемам. Правда, он сам этого не понимает, но ему простительно. А вот некоторым с высшим образованием, удивительным тупоумием и полным отсутствием корпоративности…

– Вань-ка! – раздельно повторил Аристов тоном, предваряющим мордобой, и без паузы продолжил уже другим тоном: – И всё-таки, почему среди парней совсем, считай, нет индейцев?

– Ты же сам это объяснял тем, что из резерваций забирали позже, уже подростками.

– Он говорил, что из питомника, – рассеянно ответил Аристов.

И вдруг потянулся к разбросанным по столу книгам.

– Где этот… каталог с выставки?

– А?! – Жариков открыл глаза. – Помню, там мальчишка-индеец, так?

– Ну да.

Вдвоём они перебрали книги, и Аристов быстро перелистал найденный буклет.

– Вот, смотри, здесь даже закладка, твоя?

– Да нет, – пожал плечами Жариков, – у меня другие. Да… подожди-ка, подожди. Шерман! Он же говорил об индейце-спальнике, там же, в Джексонвилле, чёрт, неужели он?!

– Подожди, Вань, – сразу понял и загорелся Аристов. – Здесь указан номер, сейчас сверю с карточкой.

– Думаешь… он?

– Ты посмотри, Вань, на…

– На что?! – заорал Жариков. – Ты же меня тогда не позвал!

– Это он, точно! Принесу карту и сверим номер! Ванька, здесь же все промеры и параметры, всё… мы получим динамику!

Аристов вскочил со стула и метнулся к двери. Жариков слишком поздно – чёрт, ну совсем мозги отключились! – сообразил, куда тот пойдёт за картой, и остановить друга не успел.

– Юрка, постой! Завтра посмотрим! – впустую разнеслось по коридору и не остановило убегавшего Аристова.

Сокрушённо покачав головой, Жариков вернулся в кабинет и поглядел на часы. Вообще-то они могли уже и уйти. Жалко, если Юрка их застукает, они ещё не готовы к такому.

Крис и Люся долго и упоённо целовались, и руки Криса всё увереннее блуждали по телу Люси, и она не сжималась и не отстранялась от него, как раньше.

– Люся, – оторвался от её губ Крис, – тебе хорошо?

– Да, Кирочка, – вздохнула Люся, кладя голову ему на плечо. – Так хорошо…

Теперь они сидели молча, и Крис слегка покачивал Люсю, словно баюкал. И она, всё теснее прижимаясь к нему, неотступно думала об одном. Он ни о чём ни разу её не попросил. Только тогда, в самом начале, сказал: «Не гони меня». Она не прогнала. А теперь… теперь надо сделать второй шаг. И не из-за девчонок, что твердят без умолку, дескать, мужику одно нужно, нет, и не из-за Ивана Дормидонтовича, который ещё той страшной зимой сказал ей:

– Ты должна пересилить себя. И шагнуть.

Тогда она шагнула: подошла к зеркалу и посмотрела на себя. И, оставшись одна, разделась и снова осмотрела себя, уже всю. И потом…

– Кира, – тихо спросила Люся, – Кира, ты… ты хочешь? Этого?

Крис не ответил. Врать он не хотел, а сказать правду… сказать, что он сам боится того, что с ним происходит, что, когда Люся сидит у него на коленях, и он целует её, и осторожно гладит её грудь, что у него тогда… нет, не может он об этом. Что Люся снилась ему, снилось её тело, что они вместе. Что всё чаще к нему подкатывает… чего уж там самому себе врать, волна. Нет, ничего этого он сказать не мог. И угрюмо молчал, уткнувшись лицом в её шею.

– Я… я боюсь, Кира… этого… – зашептала Люся. – Я боли боюсь.

– Люся, – Крис поднял голову, – боли не будет, клянусь. Я… я всё сделаю, Люся, тебе будет хорошо, Люся.

Люся улыбнулась. Не его словам, нет – небольно не бывает, а его глазам и улыбке.

– Спасибо, Кирочка. Я… раз ты хочешь, я согласна, Кирочка.

Ладонь Криса мягко скользнула под полу её халата, под платье.

– Люся, тебе будет хорошо, Люся, клянусь.

Люся, мужественно удерживая на лице улыбку, с ужасом ждала того мига, когда его пальцы наткнутся на следы ожога на её бедре, и… и тогда боль и ужас, и омерзение на лице Криса… и всё кончится…

Но боли не было. И она уже смелее обняла его за шею и повернулась так, чтобы ему было удобнее.

– Люся, я… я сниму их, можно? – шёпотом спросил Крис.

Она не ответила, но он понял её молчание как согласие. Мягко, чтобы не задеть ненароком больное место – как болят бывшие ожоги он хорошо знал и, наглядевшись на раненых, и на собственном опыте, и на курсах об этом говорили – Крис скатал вниз, снял с Люси трусики, кончиками пальцев погладил её бёдра и ягодицы.

– Люся, так можно, Люся?

– Ага… ага… – часто дышала Люся, прижимая его голову к своей груди.

Она сама не поняла, как это получилось, но она теперь сидела верхом на его коленях, и страха уже не было, того, прежнего страха.

Крис чуть приподнял Люсю, привычным движением потянулся расстегнуть брюки и наткнулся на ткань своего халата. Ах ты-и-и!..!!

– Люся, я… я сейчас…

– Что? – не поняла Люся и встала пред ним, поддерживая обеими руками задранные почти до пояса полы халата и платья.

Крис, беспомощно улыбаясь, путаясь в завязках, как мог быстро снимал халат. И увидев нарождающийся страх в глазах Люси, попросил:

– Ты отвернись, Люся, да?

Она медленно отвернулась, и он быстро расстегнул брюки и сдвинул их вниз вместе с трусами. И тихо позвал:

– Люся…

Люся, по-прежнему глядя в сторону, шагнула к нему. Крис мягко взял её за бёдра. Она не хочет видеть его тела, оно пугает её? Ну, так пусть не видит. Вот так. Теперь Люся опять стоит над ним.

– Люся, посмотри на меня.

А когда она робко посмотрела на его лицо, улыбнулся. И Люся не смогла не улыбнуться в ответ, потянулась к нему, опираясь ладонями на его плечи. Крис осторожно попробовал её посадить на себя, просто посадить, войти-то он не может, хоть там чего-то и дёргается, но вразнобой, как у мальца в первую растравку, но, если тело Люси будет рядом, коснётся его тела, если между ними не будет никакой преграды… Люся робко, неуверенно подчинялась его движениям.