И Саныч торжественно вручил Медведеву… часы! Большие, настенные, в тёмном футляре, с блестящим маятником за стеклом. Ахнула, всплеснув руками жена Медведева.

– Ух ты-и! – потрясённо выдохнул Серёня.

И зашумели, заговорили все сразу.

– Ну, дело!

– Вот это да!

– На счастье тебе, старшой!

– Многие тебе лета!

И ещё какие-то странные никогда раньше не слыханные Эркином слова. Но он как-то не обратил на это внимания, ощущая их доброжелательность.

Медведев принял от Саныча часы.

– Спасибо вам, – он схватил ртом воздух и… и повторил: – Спасибо.

– Спасибо вам, люди добрые, – пришла ему на помощь жена. – Прошу к столу, окажите нам честь.

С шутками, с гомоном расселись за столом. Всю детвору отправили в соседнюю комнату, где для них был накрыт другой, сладкий, стол. А в самом-то деле, чего им мешаться, у взрослых и разговоры свои, и угощение другое. А там за ними бабка присмотрит, и Сашка, ну да, на учительницу учится, вот и взялась, и дело, ну, давайте, что ли, чего тянуть, успеешь, куда лезешь, а ну в очередь встань, да уж, как положено…

К удивлению Эркина, мужчины рассаживались отдельно от женщин. На одном торце длинного стола – хозяин, на другом, ближнем к двери на кухню, торце – хозяйка, ну и гости…соответственно. Сам он сел, где ему Саныч указал, посмотрел только, как там Женя, нет, тоже недалеко от хозяйки, так что всё в порядке.

На столе теснились миски и блюда с капустой, огурцами, салом, солёной рыбой, грибами, дорогой покупной колбасой. Медведев разливал по стаканам водку, и ему помогал Саныч, а женщинам наливали вино хозяйка и жена Лютыча.

– Ну, – Саныч встал и торжественно поднял свой стакан, – твоё здоровье, Михаил, жизни тебе долгой и счастливой, удачи в делах и радости в семье.

– Спасибо, – встал и Медведев, – спасибо на добром слове.

Эркин вместе со всеми встал, чокнулся с Медведевым. Стакан прозрачный, и налили доверху, но авось в общей суматохе не заметят его плутовства.

Все дружно выпили и набросились на закуску. Что Эркин выпил не до дна, если кто и заметил, то промолчал. Что пьёт он неохотно, и кружку всегда берёт себе маленькую, а тянет её дольше всех, ещё по пятничным походам заметили и не цеплялись к нему. Знает свою меру парень, ну и бог с ним. Ряха бы, может, и вякнул, но был сейчас слишком занят едой. Молотил он… по-рабски, жадно и без разбору.

Утолив первый голод, дружно похвалили грибы и огурцы домашнего засола, женщины немного потрещали о своём, и Саныч снова встал, зорко оглядев стол.

– Налито всем? Ну, теперь за родителей. Что такого молодца родили да воспитали.

Благодарить встала мать Медведева, склонила в поклоне голову. Чокнулись с ней, выпили за родителей.

Эркин изредка поглядывал, как там Женя, но уже совсем успокоился. Напряжение первых минут, опасения сделать что-то не так, уже отпустило его: в общем, это походило на беженские новоселья. Ели, болтали, смеялись, без умолку трещали женские и гудели мужские голоса, из соседней комнаты то и дело доносились детский визг и смех.

– А хороша рыбка.

– Своего засола.

– И улова?

– А то!

– Сразу видно.

– Маманя делала.

– Кушайте на здоровье, гости дорогие.

– Спасибо.

– Моя по огурцам спец. С хрустом.

– Да, мужики, под такую закусь и не захочешь, да выпьешь.

Стол начал пустеть. И Медведев кивнул жене. Та сразу вскочила, захлопотала, перекладывая закуску и расчищая место. Освободившиеся тарелки унесла, а следом за ней вышла и мать. И на больших, к изумлению Эркина, деревянных блюдах внесли длинные и высокие пироги.

– Ух ты-и-и! – потрясённо выдохнул Петря.

И опять в общем восторженном шуме промелькнули странные, будто не русские, но и не английские слова. Эркин удивился, но тут же забыл об этом.

Пироги поставили на стол, хозяин и хозяйка сами тут же нарезали их.

– Ты смотри! – восхитился сидевший рядом с Эркином Геныч, принимая тарелку с куском. – На четырёх углах!

Эркин, как все протянул свою тарелку Медведеву и получил её обратно с куском. На четырёх углах? А где же здесь углы?

– Ты что? – заметил его удивление Геныч. – Кулебяки не ел?

– Чего? – переспросил Эркин.

– Кулебяка называется, – стал объяснять Геныч. – Видишь, слоями, углы говорят. На четырёх углах – это четыре начинки, значит.

– Ага, понял, – кивнул Эркин. И повторил, запоминая: – Кулебяка.

– Учись, вождь, – хихикнул Ряха. – Пригодится.

Эркин не заметил его слов. Как, впрочем, и остальные.

И снова встал Саныч.

– А теперь за хозяйку надо. Что дом держит и ведёт, и деток растит. Спасибо тебе, – жена Медведева встала, – что в любом деле опора и помощница. Муж – голова, да жена – шея.

– Спасибо вам, люди добрые, – поклонилась она в ответ. – За честь да за ласку.

Чокнулись с ней и выпили. Эркин поставил на стол пустой стакан и взялся за кулебяку. Он и так свою долю на три тоста растянул, больше нельзя. А кулебяка ему понравилась: сочная жирная начинка, и каша тут, и мясо, и грибы, и лук с яйцами. Ха-арошая штука.

За расспросами о тайнах засолки Женя быстро посматривала на Эркина. Нет, всё в порядке, весел, смеётся, ну и отлично. Какие хорошие люди. И всё хорошо. А кулебяка привела её в совершенный восторг. До таких высот кулинарии ей никогда не подняться.

Кто-то – за общим шумом Эркин не разобрал – запел, и весь стол дружно подхватил песню. Эркин её знал и охотно поддержал. А, услышав в общем хоре голос Жени, совсем разошёлся. Конечно, взять песню на себя, как Лозу, он не рискнул, но пел без опаски и стеснения. Едва закончили эту, грянули другую, уже побыстрее, с плясовым мотивом. Откуда-то появилась гармошка, и опять Эркин изумился, увидев играющего Лютыча. Ну… ну, никак не ждал, не думал. На беженских новосельях иногда пели, но ни танцев, ни музыки не было, а тут… Он со всеми встал из-за стола, но танцевать не стал: не знает он этих танцев, но ничего, присмотрится, а уж тогда…

– А ты чего стоишь? – остановился перед ним раскрасневшийся Колька.

– Не умею, – улыбнулся Эркин.

– Да плюнь, невелика наука.

– Он во-ождь, – протянул Ряха. – Зазорно ему, понимаешь, нет?

Эркин сверху вниз посмотрел на Ряху и очень тихо сказал:

– Уйди, – и добавил уже не раз слышанное и почти понятное: – от греха.

Против обыкновения Ряха исчез без звука. Колька хлопнул Эркина по плечу и снова пошёл плясать. Подошла и встала рядом Женя, взяла Эркина под руку.

– Ты в порядке? – тихо спросил он почему-то по-английски.

– Да, в порядке, – по-английски же ответила Женя и продолжала по-русски: – Я посмотрела, как там Алиса. Тоже всё в порядке.

– Хорошо, – кивнул Эркин.

Он уже поймал ритм, чувствовал, как пританцовывает рядом Женя, но всё-таки медлил. Ещё осрамится ненароком. Но тут на его счастье Лютыч заиграл что-то похожее на вальс, и, видя, что несколько пар затоптались в обнимку, Эркин повернулся к Жене. Она сразу кивнула и положила руки на его плечи так, что её шаль золотыми крыльями окутала их обоих.

И места мало, и выпендриваться нечего – остальные не так танцуют, как топчутся под музыку, и Эркин мягко кружил Женю, почти не сходя с места.

– Ловко у тебя получается, – одобрительно заметил Геныч, когда Лютыч решил передохнуть и танцевавшие разошлись.

– Он и играет здоровско, – ухмыльнулся Колька.

– И молчал?! – возмутился Тихон.

– Умеешь? – протянул ему Лютыч гармонь.

Эркин мотнул головой.

– Нет, только на гитаре.

– Гитары нет, – развёл руками Медведев.

– Так слушай, старшой, – глаза у Кольки хитро блестели. – Давай сбегаю, знаю я, где гитара.

Медведев оглянулся на стол и мотнул головой.

– Потом. Давай к столу.

Подносы из-под кулебяк уже убрали, положили ещё огурцов и капусты и, когда все расселись, внесли и стали раскладывать по тарелкам мясо и кашу. И пили уже не разом, а каждый как хотел, и разговоры шли позабористее, и жёны уже чаще поглядывали на мужей, особенно на тех, что зарваться могут и меру забыть. Женя тоже, как все, посматривала на Эркина, но он улыбался ей, и она спокойно продолжала разговор о преимуществах меховых сапожек перед валенками и как из свекольного сока румяна варить.