Жариков кивнул.

– А с ним самим вы говорили?

– Зачем? – искренне удивился Симон. – Он говорит то, что ему велели вы. Или… или то, что, по его мнению, понравится вам. Отпустите его, доктор. Массажистов здесь и без него хватает.

– Его никто насильно не удерживает здесь, – терпение Жарикова было неистощимо. – Он свободен.

– Тогда почему он отказывается? – насмешливо спросил Симон.

– Может, потому, что не хочет, – с той же интонацией ответил Жариков.

– Да, – нехотя кивнул Симон, – он говорил это. Но… но он же не понимает, что не нужен вам. Кто он для вас? Объект исследований?

– А для вас?

– Я люблю его! – выдохнул Симон.

Жариков понял, что придётся идти на крайние меры.

– Я предлагаю вам, – очень спокойно начал он, – пригласить его сюда. Он – полноправный участник этого разговора, не так ли?

– Да, – решительно кивнул Симон и с вызовом продолжил: – Если он сможет при вас говорить откровенно.

– Мы можем пригласить кого-то на роль третейского судьи, – улыбнулся Жариков.

Он уже прикинул, что в случае согласия позовёт Аристова, Тётю Пашу и кого-то из парней. Скажем, Эда или, что ещё лучше, Майкла, тот тоже джи.

– Мне не нужна огласка, – сердито ответил Симон.

– Как хотите, – Жариков щёлкнул переключателем на селекторе, дождался ответного сигнала и спросил по-английски: – Кто дежурит? Леон?

– Да, я, – удивлённо и тоже по-английски откликнулся динамик. – Что-то случилось, Иван Дормидонтович?

Русские имя и отчество странно прозвучали в английской речи.

– Ничего особого, – успокоил Леона Жариков. – Найди, пожалуйста, Андрея, и пусть он сейчас придёт ко мне в кабинет.

– Ага, мигом.

Жариков отключил селектор, и они стали ждать.

Андрей пришёл вскоре, но не один. Вместе с ним в кабинет вошли ещё трое: Крис, Эд и Майкл.

– Здрасьте… Чего он натворил?.. натворил?.. Что случилось?.. Иван Дормидонтович, если что, так он же малец ещё… – заговорили они все сразу, перемешивая русские и английские слова.

И так же сразу замолчали, увидев Торренса. Секундная пауза, быстрый обмен взглядами, и… и Крис влепил Андрею такую оплеуху, что тот отлетел к стене.

– Ах ты, погань рабская! Самому придушить кишка тонка, так других впутываешь?!

С изумившей Торренса ловкостью Жариков вылетел из-за стола и встал между парнями.

– Стоп, – тихо сказал он.

Парни послушно замерли.

– Или все вон, или сели, и вас не слышно.

Не подчиниться этому голосу было невозможно. Парни отошли к стене и сели на кушетку. Андрей, потирая затылок, тоже сел на стул, поставленный Жариковым у стола напротив Торренса. А сам Жариков вернулся на своё место. Несколько томительных секунд тишины, и Жариков заговорил по-английски:

– Вы не хотите огласки, – обратился он к Торренсу. – Огласки не будет. Дальше этого кабинета ни одно слова не уйдёт.

Парни, сразу став серьёзными, закивали. Кивнул и Андрей.

– Это первое. Второе, – продолжал Жариков, – решаем эту проблему окончательно. Продолжения не будет, – снова дружные кивки.

Симон, не отрываясь, смотрел на сидящего напротив… да, пусть будет Андре. Прежнее, по-мальчишески округлое лицо, пухлые, нежные даже на взгляд губы. Дешёвая сине-красная клетчатая рубашка, армейские брюки и ботинки. Мой бог Мой Бог, да он как куклу оденет мальчика, теперь-то, когда всё можно…

– Пожалуйста, вам слово.

Симон вздрогнул, отвёл глаза от Андрея и натолкнулся на ненавидяще застывшие лица трёх спальников. Нет, Андре надо забирать отсюда, любой ценой, они же, эти скоты, забьют мальчика.

– Андре, – он откашлялся, – я уже говорил тебе. Андре, здесь ты никому не нужен, а я увезу тебя к себе, будешь жить у меня, ни в чём тебе отказа не будет, ни в чём.

Андрей искоса посмотрел на Жарикова, вздохнул, собираясь с силами.

– Я тоже сказал, – начал он. – Я не хочу.

– Ты можешь сказать, почему? – после недолгой, но тяжёлой паузы спросил Симон.

Андрей судорожно сглотнул и кивнул.

– Могу. Я не хочу. Я… мне противно.

– Что? – ошеломлённо переспросил Симон. – Что тебе противно?

– А это самое, – Андрей сделал выразительный жест и, чтобы не возникало никаких сомнений, уточнил: – Траханье.

– Как это? – всё ещё не понимал Симон.

– А просто. Тошнит меня от этого.

– Нет, подожди, здесь, согласен…

– А здесь ко мне с этим никто и не лезет, – дерзнул перебить его Андрей. – Вы вот, первый. А противно мне и раньше было. Ещё в питомнике.

Симон ошеломлённо, не веря услышанному, самому себе не веря, смотрел на Андрея.

– Как в питомнике? – тупо переспросил он. – А как же?.. Нет, подожди, но мы… Нам же было так хорошо вдвоём, в постели…

Андрей быстро взглянул на него, отвёл глаза, но с явным усилием заставил себя смотреть в лицо Симону.

– Вам, может, и было хорошо, а мне – нет.

– Но ты, я же помню, как ты… – Торренс даже задохнулся на мгновение. – Ты же тоже… испытывал чувствовал всё это, каждую ночь, я же помню.

– Нет, – мотнул головой Андрей. – Ничего такого я не испытывал чувствовал. Больно было, это да, противно…

– Что ты врёшь?! – перебил его Симон. – Когда тебе было больно? Ты ж если и стонал, так… – и замолчал, не закончив фразы.

Потому что парни, давно фыркавшие сдерживаемым смехом, заржали уже в полный голос.

– Ох, и тупари же, беляки эти, – с трудом выговорил сквозь смех Майкл. – Ну, всему верят.

– Беляшки такие же, – кивнул Эд. – В чём, в чём, а в этом обмануть, ну, ничего не стоит.

Смеялся, блестя зубами и белками, Андрей. Веселье парней было настолько по-детски непосредственным и искренним, что невольно улыбнулся и Жариков. У Симона дрогнули губы. Он не мог, не хотел в это поверить, но было слишком ясно, что парни не врут.

Отсмеявшись, Андрей тряхнул головой и посмотрел на Жарикова.

– Всё?

Жариков молча пожал плечами. Говорить должен не он, а Торренс.

– Ты, – Симон откашлялся, прочищая горло от шершавого комка. – Ты… ты с другим сейчас? Так? И чем же он, – Симон движением головы показал на Жарикова, – чем же он лучше меня?

Андрей недоумённо хлопнул ресницами и, поняв, резко вскочил.

– Ты, чёртов… – Андрей выпалил такое ругательство, что Майкл восхищённо присвистнул, а Эд и Крис только крякнули и покрутили головами.

Жариков паласного жаргона не знал, но догадаться о смысле, даже не вдаваясь в нюансы, не составило для него труда.

– Жополиз хренов, – закончил Андрей. – Всех по себе меряешь! Да меня от одного запаха твоего выворачивало. Не был бы я рабом, хрен бы я тогда трахался, да ещё с тобой!

– Замолол, – встал Майкл, посмотрел сверху вниз на съёжившегося на стуле Торренса. – Всё ведь ясно уже.

И под скрестившимися на нём взглядами, недоброжелательными взглядами парней и внимательным у доктора, Симон кивнул. Да, всё было предельно ясно.

Парни вежливо, по-английски и подчёркнуто не замечая Торренса, попрощались с Жариковым и вышли, плотно и бесшумно прикрыв за собой дверь. Жариков и Симон остались вдвоём. Какое-то время в кабинете стояла тишина, потом Симон всхлипом перевёл дыхание.

– Что ж, доктор… может… может, с вами ему и будет лучше.

Симон подобрал костыли и встал. Он старался держаться, и Жариков не мог не оценить его стараний. Быть отвергнутым… очень тяжело.

– Спокойной ночи, доктор.

– Спокойной ночи, Торренс.

Когда за Торренсом закрылась дверь, Жариков с силой потёр лицо ладонями и тяжело уронил руки на стол. Надо же такому… А ведь Торренс искренен: он действительно любит Андрея. Да, треугольник. Но неужели Андрей… да нет, разумеется, нет, Торренс просто всё воспринимает и понимает… в соответствии со своей ориентацией.

Войдя к себе в палату, Симон разделся и лёг. Обычный вечерний ритуал. Привычные до бездумности действия. Мой Бог Мой Бог, за что его так? За что? Да, он сам знает, что особой красотой не отличается, но… но всё равно он не заслужил такого…

…Настойчивый звон будильника. Он рывком откидывает одеяло и садится. Лежащий рядом навзничь мальчишка из-под опущенных пушистых ресниц следит за ним, на пухлых губах лукавая улыбка. Он смеётся и легонько пошлёпывает по чёрной лоснящейся груди.