Тим, как раз достававший для Дима шоколад, бросил короткий взгляд на пейзаж за окном и кивнул.

Развалины очень заинтересовали Алису.

– Мам, а это что? – и вспомнив что-то: – Это война, да?

– Да, – кивнула Женя, зябко передёрнув плечами. – Это война.

– Да-а, – вздохнул кто-то. – Война-войнища.

– Ну, кому войнища, – откликнулся ещё кто-то, – а кому и войнушка.

– Ага-ага, кому война, так тётка зла, – радостным голосом: наконец-то подходящий повод – почти пропела женщина, сидящая перед золотоволосой. – А кому война, так и мать родна.

– Да уж, – сразу поддержали её. – Кто потом с кровью умывался, а кто на пуховых перинках лёживал.

И заметался по автобусу разговор о сволочах и стервах, что сладко ели да мягко спали, когда всем, ой, как худо пришлось. Не называя, не обращаясь, по-русски и по-английски, со смаком и сочными подробностями…

Эркин участия в разговоре не принимал, с жадным, как у Алисы, любопытством глядя в окно. Фёдор не выдержал.

– Ты что, бомбёжек не видел?

– Нет, – мотнул головой Эркин. – Я ж в имении был, его не бомбили.

– А-а! Ну, смотри-смотри. Хочешь, поменяемся?

– А… ты?

– Я уж насмотрелся, – Фёдор судорожно сглотнул.

Эркин посмотрел на него, покачал головой и сел прямо. И тихо, даже как-то виновато сказал:

– Я совсем не знаю… войны.

– Не жалей, – так же тихо ответил Фёдор, – интересного там нет. А это… – он кивком показал на окно, – это не война, это так, следы. Понимаешь… Ты вот мёртвых видел?

– А как же? – даже удивился вопросу Эркин. – Конечно, видел.

– Мёртвыми не только люди бывают. Понимаешь… это трупы. Всё трупы. Домов, заводов там, городов… Понимаешь?

– Я понимаю.

– Ну вот, – Фёдор потёр лицо ладонями и улыбнулся. – Была бы душа жива, а остальное… нарастёт. Будем жить, так и проживём, и наживём.

– Ага, – согласился Эркин, откидываясь на спинку кресла.

Золотоволосая сидела неподвижно, словно, не слыша всех этих разговоров и намёков, глядя перед собой холодно застывшими глазами. Да, она знала, на что шла. Знала, что будет трудно. Это её решение, и она не отступит. Она всегда добивалась своего. И никогда не жалела о сделанном. И не сделанном – тоже. Как там было сказано? «Человек, возьми всё, что ты хочешь, но заплати за это настоящую цену». Да, примерно так. Ну что ж, за всё надо платить, и это… это её цена. Она не отступит, нет… За что они её так…? Да, как всегда. За всё сразу и ни за что конкретно. Это надо выдержать, пережить. И помнить, что бывало и хуже. И могло быть намного хуже. А это – не самое страшное.

Женя поглядела на Эркина. Спит? И, как всегда, почувствовав её взгляд, он повернул к ней голову и открыл глаза. Улыбнулся. И снова опустил веки. А улыбка так и осталась на его губах. Женя удовлетворённо вздохнула и села поудобнее, расслабилась. Боже, ну, чего она так устала? Ладно, всё в порядке, всё будет хорошо, ей можно и отдохнуть.

Дим разглаживал обёртку от шоколада, любуясь блестящей фольгой и уже не обращая внимания на мелькавшие за окном дома и деревья. Тим достал из сумки разговорник и теперь просматривал его, проверяя себя. Судя по ровному тихому гулу, многие заснули. Он бы тоже поспал, но мало ли что увидит и вспомнит Дим… лучше быть начеку. Едва не проболтался малыш… Что он грамотный, это можно и не скрывать, об этом даже хозяева знали, а остальные рабы если не знали, то догадывались, а уж сейчас-то… но вот об остальном… чем меньше об этом будут знать, тем лучше…

…Он спокойно с привычной тщательностью и аккуратностью, разбирает, чистит и собирает пистолеты. Рядом сидит Дим и восхищённо наблюдает за процессом.

– Пап, а ты стрелять умеешь?

Он молча кивает.

– А мы постреляем?

Глаза у Дима блестят, щёки разрумянились. Он улыбается сыну.

– Кого?

– Чего кого? – не понимает Дим.

– Ну, кого мы будем стрелять?

– А… а просто так, – уже спокойнее предлагает Дим.

– Просто так не стреляют, только в кого-то.

– Тогда не надо, – вздыхает малыш…

…Тим улыбнулся воспоминанию. Всё-таки он однажды, проверяя заново перебранную и отрегулированную им машину, взял с собой в пробную поездку Дима и, отъехав подальше, завёл машину в лес. Там и пострелял немного. Проверил и себя, и оружие. Оказалось, всё помнит и может. Дим был доволен, радостно визжал при каждом попадании. Он взял тогда с Дима слово молчать. И, в общем, малыш держался. Вот только сегодня… ещё бы чуть-чуть… ну, да ладно. Ничего особо страшного не случилось. Разрешение у него есть, лишь бы не лезли с вопросами. Что, да откуда, да почему. Но и это пустяки. А вот если Дим опять начнёт во сне видеть Горелое Поле и кричать… будет плохо. А остальное всё – пустяки.

Сопровождающий посмотрел на часы, тихо о чём-то поговорил с шофёром и громко объявил по-русски:

– Через полчаса будем на месте.

И разбуженные его голосом люди зашумели, задвигались, собирая разложенные и развешенные вещи.

Эркин проморгался, протёр кулаками глаза и спросил Фёдора.

– Ты знаешь, где мы?

– Столица, похоже, – поглядел в окно Фёдор. – Атланта. Не бывал никогда?

– Нет, – честно ответил Эркин, поднимая спинку кресла.

Фёдор покачивал головой, глядя на развалины, только кое-где не то что разобранные, а так… немного расчищенные.

– Однако раздолбали здесь всё… Капитально.

– Это ты Белореченска не видел, – откликнулись сзади.

– Оттуда, что ли?

– Ну да. Пять раз из рук в руки. Ни одного дома не осталось. А на всё Пограничье был знаменит. И красив, и богат. Да что там… – говоривший горестно выругался. – А здесь ещё ничего. Вон, целые есть. Стёкла с рамами вставь – и живи.

Эркин посмотрел на Женю, и она улыбнулась ему.

– Эркин, ещё хлеб есть. И яичко одно. Поешь.

– А ты?

– Я не хочу, – и видя его огорчение: – Вот водички дай.

Эркин вытащил из кармана на спинке сиденья флягу и протянул Жене. Она попила сама, дала попить Алисе.

– Ну вот.

Эркин взял флягу, глотнул из горлышка и посмотрел на Фёдора, молча предлагая. Тот мотнул головой, думая о чём-то своём. Впереди зашёл спор: дадут или не дадут по приезде ужина. Если дадут, то паёк надо съесть сейчас, чего ему лежать, а если нет, то надо приберечь. А чего тут думать? Запас карман не тянет. А ну как выжрешь сейчас, а ужина-то и не будет… А если будет? Так к ужину и добавишь, дурила…

– Пап, ты обёртку в сумку положи, – попросил Дим. – А то в кармане помнётся.

Тим кивнул, взял у Дима обёртку и положил в сумку, в отделение для карты, как раз поместилась. И, чтобы ненароком не забыть, сразу повесил её себе через плечо, проверил карманы на спинках, взглядом нашёл наверху их мешки и тючок.

Доня, не дожидаясь остановки, начала одевать и закутывать младших. Сашка с Шуркой выясняли, чей шарф выпал из рукава и валяется на полу. Кто-то, верный принципу: ешь сейчас, потом не будет, – дожёвывал паёк.

Грег внимательно, даже слегка перевесившись через подлокотник в проход, следил за дорогой. Похоже, он узнавал места, но пока не высказывался.

За окнами поплыл серый высокий забор, и Грег обернулся к Тиму.

– Точно. Сейлемские казармы.

Тим быстро, но внимательно посмотрел в окно и кивнул. Но промолчал. Узнать-то он, конечно, узнал, но остальным лучше этого не показывать. А то ещё спрашивать начнут, объяснять придётся. А это, ну, совсем лишнее. Автобус уже заворачивал в ворота, и Тим снял с крючка пальтишко Дима.

– Одевайся, сынок.

Плавно, без толчков, автобус остановился, сопровождающий встал и громко весело сказал:

– Приехали. Собираемся и выходим. Ничего не оставляйте, – взглядом нашёл Сашку и Шурку и улыбнулся. – Весь мусор тоже с собой. Чтобы у шофёра лишней работы не было.

Люди закивали, выбирая из карманов обрывки пайковой обёртки и яичную скорлупу. Тим помог Диму застегнуться, быстро натянул куртку, так что сумка оказалась под ней, что тоже неплохо, а то слишком в глаза бросается и ни у кого такой нет, и снял с верхней полки их мешки и тючок.