И он взял обе красно-зелёные ковбойки, а третьей оставил тёмную – Женя зовёт её креповой – в которой тогда ушёл, а нарядные, конечно, здесь ему ни к чему. Двое трусов, портянки и носки под сапоги, а остальное пусть лежит. От шлёпанцев он отказался: ни у кого такого нет, так что нечего выделяться. Выпендрёжников нигде не любят. Кроссовки, джинсовая куртка, старые джинсы, рабские штаны, остальное бельё – пусть лежит. И платки шейные здесь никто не носит, так что тоже ни к чему. И джинсовая куртка тоже. Холодно, дожди, в рабской намного удобнее. Женя настояла, чтобы он мешок со своим расхожим на свой номерок сдал. А то в её ячейке и так битком, а ему вдруг что понадобится, чтоб не бегать и не искать её, по чужому же номерку не дадут.

Эркин, держа в кулаке зеркальце, провёл расчёской по волосам и привычным взмахом головы уложил прядь волос на место. Мог бы без этого и обойтись, но тоже чтоб не выделяться. Ну вот, зеркальце и расчёску в ящик, розовый талон в карман. Куртку на плечи и вперёд.

– К своим или сразу в столовую?

– А что?

– Рыженьким шумни, что я их жду, – ответил Костя.

– А то носки продрались, заштопать надо, – закончил за него Грег.

Заржали все.

– Так и передам, – с трудом сохраняя очень серьёзный тон, сказал Эркин.

– Ладно вам, – буркнул Костя. – Сам скажу.

Снаружи было уже светло, прожекторы вдоль забора выключили, на лужах хрустел ночной ледок, но, похоже, днём развезёт. У столовой толпился десяток самых нетерпеливых. А на крыльце семейного барака зевал и тёр кулаками глаза Терёха, как всегда поутру хмурый и не выспавшийся. Обгоняя Эркина, Костя на бегу бросил:

– Эй, Терёха, никак десятого заделал?! Глаз не продерёшь.

Терёха на такое, как и на многое другое не отвечал. За него это делала его Доня. И сейчас она вывернулась из-за его широкой спины и зачастила… И по Косте, и по евонной родне, и по всем мужикам…

– Терёха, пулемёт заткни! – крикнули от столовой.

Терёха проигнорировал и это, буркнув Доне:

– Готовы? Пошли.

И вперевалку побрёл к столовой, а Доня, не переставая трещать, гнала за ним весь их выводок: девятерых мальчишек и девчонок в заплатанном, заштопанном, подшитом и надставленном. Примерно половина этой разновозрастной компании не походила ни на Доню, ни на Терёху. Но такие мелочи, в чём Эркин уже убедился, здесь никого не волновали. Говоришь, что твоё дитё, ну, так, значит, твоё. И все проблемы тоже твои.

Эркин подошёл к женскому бараку и остановился в шаге от крыльца. По неписаным правилам до завтрака и после ужина мужикам ходу туда нет. Это только в первый вечер ему с Женей поблажку дали. Чтобы не стоять совсем без дела, Эркин вытащил сигареты, и почти сразу открылась дверь, выпуская облако душистого пара и Лариску-Белобрыску. Стрельнуть сигарету она никогда не упустит.

– Привет, дай подымить.

– Привет, – Эркин показал ей, что у него в пачке осталось всего две сигареты и протянул свою.

– Ага, спасибо, – Лариска жадно глубоко затянулась. – Фу, хорошо-то как. Твои выйдут сейчас. Ну, не паскудство, бабам сигаретных талонов не дают, а? А ежели я курю, а денег ни хрена?!

Эркин сочувственно хмыкнул, привычно глядя чуть в сторону от неё: уж больно она белая.

– Хорошо ещё, мужики душевные попадаются, понимают, каково без курева, – Лариска вернула сигарету и пошла к столовой.

На крыльцо вылетела Алиса и сразу ринулась к нему.

– А сколько часиков, Эрик? Покажи.

Эркин опустил левую руку и помог ей оттянуть рукав его куртки, открывая чёрный циферблат. Его часы так потрясли Алиску, что она теперь вместо игры в щелбаны требовала при каждой встрече показать часы. Особенно, когда ещё или уже темно, чтобы насладиться волнующим зрелищем светящихся стрелок и цифр. Жене часы тоже очень понравились…

– Ой, Эркин, откуда?

Они сидели вдвоём. Алиса убежала во двор, девочки тоже ушли куда-то. Женя двумя руками держала его запястье, рассматривая часы.

– Это мне Мартин подарил. На прощание. Он с нами в Цветном от своры отбивался, и в тюрьме потом вместе были, и ночевал я у него.

Он боялся, что Женя начнёт расспрашивать, и у него выскочит о жене Мартина, но обошлось…

…Алиса крутила его руку, рассматривая циферблат.

– Доброе утро, – Женя легко сбежала с крыльца, привычно поправила на Алисе берет.

За Женей вышли Даша и Маша, и все вместе, как каждое утро, пошли к столовой. Алиса, увидев кого-то из своих приятелей, выдернула руки и помчалась вперёд. Женя взяла Эркина за локоть.

– Эркин, завтра девять дней Андрею, – и, видя его недоумение, пояснила: – Когда человек умирает, его поминают.

– Сразу, как похоронят, – вмешалась Маша.

– Да, а потом на девятый день, – кивнула Даша, – и на сороковой.

– Понял, – кивнул Эркин. – А… а это как… поминают?

– Собираются те, кто знал, родные, друзья, – Женя говорила не очень уверенно.

– Говорят о нём, вспоминают, – подхватила Маша, – ну, и пьют, едят.

– И ему обязательно рюмку ставят, – тихо сказала Даша.

– Да, – теперь кивнула Женя. – И свечку зажигают.

Они уже подошли к столовой, и разговор оборвался.

Определённых мест в столовой ни у кого не было, просто уже сложились компании, которые и держались вместе. Женя обычно посылала вперёд Алису, которая и занимала для них шестиместный стол, а на свободный стул кто-то подсаживался. Сегодня это был Костя. Он хотел сесть между Дашей и Машей, но те устроили небольшую толкотню и неразбериху, и Костя оказался рядом с Эркином, да ещё так, что ни перемигиваться, ни перешучиваться с девчонками не получится. Костя с ожесточённой быстротой очистил тарелку пшённой каши, залпом выпил чай и ушёл, обиженно надувая губы. Эркин настолько ушёл в собственные мысли, что как-то плохо замечал происходящее вокруг. Женя понимающе поглядывала на него и тоже молчала.

После завтрака Эркин подошёл к прилавку, долго внимательно разглядывал и, ничего не купив, отошёл. И когда они все вместе вышли из столовой, заговорил сам:

– Если завтра будем… поминать, то мне сегодня надо в город. Купить всё.

Лицо его было сосредоточенным, и взгляд Жени стал тревожным.

– Эркин… – начала она.

– Ничего не случится, – сразу ответил он. – Фёдор, ну, мы в одной комнате, каждый день в город ходит. И ничего. Я с ним пойду. И куплю, – Эркин немного смущённо улыбнулся. – А что покупать?

– Выпивку, закуску, – начала Маша. – Ну, что положено.

– Маш, – перебила её Даша. – За выпивку же… визу отберут. Ты что, забыла?

– Ах ты, чёрт, – растерялась Маша. – Что же делать?

Эркин посмотрел на Женю, но и она явно не знала ответа.

– Может… поговорить с комендантом? – предложила Даша. – Ведь такое дело, девятый день.

– Не разрешит, – покачала головой Маша. – Тут у каждого… своё найдётся.

– И не помянуть нельзя, – вздохнула Женя.

– Нельзя? – переспросил Эркин.

– В том-то и дело, – горько вздохнула Даша.

– Я… поговорю с остальными, – предложил Эркин. – Поспрашиваю. Хорошо, Женя?

– Хорошо, – кивнула Женя. – И я поговорю.

Приунывшие Даша и Маша встрепенулись.

– Ага, и мы.

– Чего-нибудь, да придумаем.

– Ну вот, – улыбнулась Женя. – Ты только, когда в город пойдёшь, скажи мне, ладно?

– Ладно, – кивнул Эркин. – Обязательно скажу.

За разговором они дошли до женского барака. Обычно, если Женя только не отправлялась стирать, Эркин шёл за ней в барак и, сидя в углу, чтобы не мешать, молча смотрел, как она шьёт или штопает. Но сегодня он, не заходя к ним, пошёл за баню.

Там, между баней и котельной, днём собирались мужчины. Даже вчера, когда, не переставая, моросило, толпились, а уж сегодня…

Не дойдя до бани, Эркин сообразил, что сигарет у него для серьёзного разговора мало. Но возвращаться в барак за сигаретным талоном, а потом бежать в столовую… Нет, вон уже последние вышли, и уборщица запирает дверь. Всё, значит, до обеда. Да и заметили его уже.

Не меняя шага, Эркин подошёл и встал в общий круг. И по тому, как ему кивнули, принимая, понял: дополнительной прописки не требуется. Эркин вытащил сигарету, закурил, чтобы не ломать компанию, не выделяться, и стал слушать. Разговор шёл о войне, чего он совсем не знал, даже не всё сказанное понимал, больше так… догадывался. Слушал и ждал подходящего момента, чтобы вклиниться со своим вопросом.