– Ну, Найдж, спокойно.

– Мы с тобой.

– Ты что, Найдж?

Он бессильно обвисал в их руках, запрокидывая голову. Они быстро провели, почти пронесли его через холл в его комнату, пустую, как и их. Самодельный топчан, застеленный ковбойским одеялом, две табуретки и всё… Уложили на постель, Роберт расстегнул на нём и распахнул ковбойку, открывая грудь, распустил узел на штанах, но раздевать не стал, только растянул, чтобы ничего не мешало дыханию.

– Принеси воды, Мет.

– Не надо, – слабо ответил Найджел.

Его ставшее бледно-жёлтым лицо постепенно темнело, возвращаясь к прежнему бронзовому цвету с особо ценимым красноватым индейским оттенком, из-под плотно зажмуренных век выкатилась слеза.

– Прости, Найдж, – тихо сказал Роб- Мы не хотели.

– Правда, не хотели, – виновато кивнул Мет.

– Я знаю, – по-прежнему слабо не сказал, выдохнул Найджел. – И вы простите.

Роберт сел на край топчана и взял его за руку, и тут же Метьюз присел на корточки и ловко вплёл свои пальцы в их рукопожатие. Найджел слабо всхлипнул. С минуту они оставались неподвижными, сцепив руки, и наконец Найджел открыл глаза и улыбнулся.

Они рывком расцепили пальцы, Найджел затянул узел на штанах и одним ловким гибким движением вскочил на ноги.

– Ну как, в сад? Решай, Роб.

– В сад, – кивнул Роберт и встал. – Листву уберём, и газон подстричь надо, и изгородь.

– Дело, – улыбнулся, вставая, Мет.

Они пошли вниз, разговаривая о покупке посуды, и что эта работа в саду, видно, последняя, ноябрь всё-таки, и из одежды подкупить надо, ещё до Хэллоуина думали, да, джинсы, дорогие, зато надолго, подумать надо, в церковь в рабском ходим, позоримся только, как шакалы, да уж, ладно, на той неделе подумаем, – говорили сразу обо всём, забивая этой мелочью то страшное, что тянулось за ними, за каждым из них.

Они работали в своём маленьком саду, подстригая разросшуюся изгородь, сгребая листья… – в принципе работа знакомая, даже привычная. В Паласах тоже были и газоны, и садики во внутренних дворах. Для любителей «естественности». И за привычной работой они привычно перешли на камерный шёпот.

Благодушно улыбаясь, Гольцев шёл по просторному двору автохозяйства. Здесь, как во множестве других и самых разных мест, его знали в лицо, окликали, здоровались. Были и те, кто знал в лицо его отца, а то и деда, для кого он остаётся Сашкой, какие бы погоны ни носил. Хотя здесь, несмотря на общее отличное знание Устава, к званиям относились… скажем так, весьма выборочно. Гольцев охотно балагурил со знакомыми, обменивался последними новостями и неизбежными сплетнями. Затеявших эту суматоху с поворотом крыли от души: к Рождеству уже домой собирались, а теперь, как пить дать, ещё не меньше года здесь просидим. Гольцев искренне поддакивал и выдавал свои характеристики всей этой расистской имперской сволочи. Заодно, как всегда, дружно проезжались по начальству, что зажралось, мышей не ловит, а на нас отыгрывается.

Так постепенно, и не привлекая – как он надеялся – особого внимания, Гольцев добрался до старшего сержанта Сергея Савельевича Шубина, он же – для избранных – Дядя Серёжа или Савельич, широко известного в узких кругах специалиста, что в моторах разбирался, когда и телег ещё не было. Почтительно слушая нелицеприятное мнение Савельича о последних разработках усиленной легковушки – броню навесили, а мотор прежний, тьфу! – Гольцев заметил чумазого светловолосого мальчишку, бегавшего среди машин в пальтишке, явно перешитом из офицерского мундира имперской армии.

– Дядя Серёжа, а это чей шпингалет?

– А, – хмыкнул Савельич, – это Тима сынишка. Не знаешь его? – Гольцев мотнул головой. – Толковый мужик. Хоть и парень ещё.

Гольцев с невольным удивлением посмотрел на Савельича: такая характеристика стоила очень многого.

– А это Димка, сынишка его. Я его по-нашему Димкой зову, а так-то он Дим.

Савельич пыхнул сигаретой, рассеянно следя зорко прищуренными глазами за мальчиком и высоким парнем, копающимся в моторе. Гольцев также слегка прищурился, разглядывая парня. Лицо и руки скрывались под поднятым капотом, но чёрная кожаная куртка, чёрные штаны с обилием карманов, ботинки… парень переступил, и на мгновение блеснула металлическая оковка. Гольцев сплюнул и раздавил окурок подошвой.

– Парень толковый, – твёрдо сказал Савельич.

Гольцев кивнул.

– Всё будет в порядке, Дядя Серёжа, – и не спеша пошёл к ремонтируемой машине.

– Пап, а если, – мальчик, не договорив, обернулся к подходившему Гольцеву.

Парень вытащил из-под крышки капота голову и выпрямился. Его круглое чёрное лицо ещё улыбалось, но глаза стали настороженными. Мальчишка быстро перебежал и встал за ним.

– Привет, – дружелюбно сказал по-английски Гольцев.

– Здравствуйте, сэр, – прозвучал осторожно вежливый ответ.

Мальчишка осторожно выглядывал из-за него. Гольцев опустил глаза, поглядел на бледное, в мазутных и ещё каких-то пятнах личико и улыбнулся. Но серо-зелёные глаза остались напряжённо внимательными, а тонкие пальчики впивались в кожу куртки.

– Твой? – попробовал наладить контакт Гольцев.

– Да, сэр.

– И сколько ему?

И вдруг неожиданное:

– Он только ростом маленький, сэр. Он мне помогает, сэр.

И тоненькое детское:

– Я сильный, сэр. Я могу работать, сэр.

Гольцев почувствовал, что краснеет. Такого оборота он никак не ждал. И как теперь из этого вылезать – неизвестно.

– Ты что? – растерянно спросил он. – Ты чего несёшь?

Большая чёрная ладонь легла на голову мальчика и отодвинула его назад, за спину.

– Я просто так спросил, – попытался объяснить Гольцев.

– Да, сэр. Мне разрешили приводить его с собой, сэр.

– Тебе не с кем его оставить?

– Мне разрешили, сэр, – тихо ответил негр.

Гольцев рассердился на себя: разговор шёл не туда и не так. Придётся впрямую.

– Тебя зовут Тим?

– Да, сэр.

– Я хочу поговорить с тобой.

Негр вздохнул и опустил голову.

– Да, сэр.

– Заладил, – заставил себя улыбнуться Гольцев. – Пошли, сядем где-нибудь, чтоб нам не мешали.

Негр взял тряпку и тщательно, палец за пальцем, вытер руки.

– Да, сэр.

Гольцев огляделся по сторонам. Что ж, придётся в дежурку.

– Пошли, Тим.

Негр молча опустил крышку капота.

– Димка, – позвал вдруг Савельич. Он незаметно подошёл к ним и, когда Гольцев и негр обернулись к нему, улыбнулся и сказал по-русски: – Иди сюда, не мешай отцу, – и по-английски Тиму: – Не бойся. Я пригляжу.

Гольцев про себя мимолётно удивился лёгкости, с которой Савельич говорил по-английски, хотя… когда надо, тогда и умеем, и умеем так, как надо. Тим мягко отодвинул мальчишку от себя к Савельичу и, по-прежнему глядя себе под ноги, пошёл с Гольцевым.

В дежурке было пусто. Народ здесь опытный, с полуслова-полувзгляда всё понимает. Гольцев решительно переставил стулья так, чтобы стол их не разделял.

– Садись, Тим. Куришь?

Тин неопределённо повёл плечами.

– Иногда, сэр.

Гольцев достал и распечатал пачку, взял сигарету себе и протянул пачку Тиму.

– Бери.

Тот осторожно взял сигарету, но не закурил.

– Тебе привет, Тим.

Осторожный быстрый взгляд исподлобья, и снова разглядывает зажатую в пальцах сигарету.

– От Чака и Гэба. Помнишь их?

– Я всё помню, сэр, – глухо ответил Тим.

– Меня зовут Александр Гольцев, можешь называть меня по званию, я майор, можешь по имени – Алекс. Как хочешь.

Тим промолчал, потом глубоко вздохнул.

– Что вам нужно от меня, сэр? Кому я мешаю, сэр?

– Никому, – честно ответил Гольцев. – Это не допрос, Тим, я хотел просто поговорить с тобой. Вас ведь было десять, так? – Тим невольно кивнул. – А осталось трое. Чак и Гэб думают, что тебя убили.

Гольцев сделал паузу, и Тим глухо сказал:

– Так оно и есть, сэр.

– Ты же живой, – улыбнулся Гольцев. – Не стоит ершиться, Тим. Зла тебе никто не хочет. Ты ведь был телохранителем, так?