– Отрёкся, значит, – понимающе кивнул Свиридов.

– Да, – Золотарёв закурил. – И лендлорд, и ковбой. Отреклись. И от него, и от второго, напарника его. Их, лендлорда с ковбоем, с оружием взяли, на горячем. Так лишь бы свою шкуру спасти. И не на словах, сержант, подписались, сами написали. Не знаем, не видели, не знакомы.

– Жалко парня, – помедлив, сказал Свиридов.

– Да, – кивнул Золотарёв. – Подтвердили бы, что да, работал, ничего такого за ним не замечалось, ну и… что положено, то и без исследования бы обошлось.

– А! Это, что он спальник, значит, не так уж…

– Если бы эти двое, понимаешь, сержант, сказали бы по-людски, то тогда есть показания двоих, что спальник, и экспертиза тогда ни к чему, – рассуждал Золотарёв, вплетая в русскую речь английские слова, русский вариант которых индеец при всей своей нахватанности знать не мог. Чтоб понял и прочувствовал. – Так ведь упёрлись. Подставили парня и хоть бы что им.

– А, майор, вы сказали, он не один был. А второй кто?

– Напарник-то? Блатарь. Бросил и смылся.

– А, ну понятно. Один, значит, за всех отдуваться будет, – Свиридов сочувственно вздохнул.

Эркин полуприкрыл глаза, будто задремал. Да и лицо так легче держать. Значит, что? Про Андрея хмырь не знает. Ну и пусть не знает. Андрея ни живого, ни мёртвого не сдам. А так… Что ж, может, это и правильно. Чего Фредди за него к стенке идти? Укрывательство – это расстрел. А так… не знаю, и всё. Так что если хмырь не врёт, то у Фредди есть шанс выскочить. И у Джонатана. Ну, они друг друга вытянут. Хватит, что из-за него Андрей погиб. И Женя. Ещё и Фредди с Джонатаном… несправедливо. Значит, если его о них спросят, молчать? Нет, знают, многие. А что знают? Что на заработках был? А… а ни хрена! Нанимался. К лендлорду. Всё так. А ни имени, ни где это он не знает. Его дело рабское. Привезли, увезли, и всё. Справки… Бифпит… Ну, это ничего. Вокруг Бифпита имений навалом. Многие из такого далека были. Хорошо, беляк проболтался. Теперь хоть знаешь, как врать.

Эркин невольно улыбнулся своей находке, и Золотарёв, наблюдавший за ним в зеркальце над ветровым стеклом, даже поперхнулся. И тут же нахмурился. Он что, не слышал? Или не понял ни хрена? Чего обрадовался?!

– Может, ему закурить дать? – предложил Свиридов.

Золотарёв мотнул головой.

– Он некурящий.

Эркин совсем закрыл глаза, будто заснул, и какое-то время на его губах сохранялась лёгкая смутная улыбка, но потом его лицо приняло прежнее спокойно-отрешённое выражение.

– У вас есть претензии к условиям содержания?

– Нет-нет, – глава регионального отделения Белой Смерти взмахнул руками, как бы отталкивая от себя вопрос. – Что вы. В целом неплохо, всё очень корректно.

– Хорошо, – кивнул Михаил Аркадьевич. – Вам дадут бумагу, ручку и отведут в камеру, где вы сможете сосредоточиться.

– Конечно-конечно. У меня одна… один вопрос. Моя семья?

– Ваша семья в безопасности, – коротко ответил Михаил Аркадьевич и посмотрел на следователя. – Вызывайте конвой.

Когда они остались в кабинете вдвоём, Михаил Аркадьевич подошёл к столу следователя.

– С вашего разрешения…

– Да, генерал, – подвинулся следователь, открывая доступ к селектору.

Михаил Аркадьевич быстро щёлкнул тумблером.

– Майора Гольцева, срочно.

– Есть.

Новый щелчок.

– Подследственного Чака на допрос через семь минут, – и, не дожидаясь ответа, новый щелчок. – Майор Арсеньев, с материалами по делу «палача», – щелчок. – Группа Гольцева, готовность один, – щелчок. – Майор Золотарёв…

– Отбыл в Диртаун, – вклинился голос.

– Свяжитесь с ним, пусть прибудет срочно.

– Майор Гольцев по вашему приказанию прибыл! – распахнулась дверь.

– Заходите.

Михаил Аркадьевич выключил селектор, быстро отобрал из лежащих на столе бумаг несколько листов и протянул их Гольцеву.

– Ознакомьтесь.

Гольцев быстро даже не пробежал по ним глазами, а охватил одним движением зрачков, как заглотал, и вернул.

– Поезжайте в Джексонвилл. Максимально аккуратно возьмите Кропстона. И всех, на кого он укажет. По дороге свяжитесь с Диртауном и Гатрингсом. Проконсультируйтесь, чтобы не дублировать. Ваша группа уже ждёт. Выполняйте.

– Есть!

Щёлкнув каблуками, Гольцев вылетел за дверь. Пропуская его, Спиноза ловко посторонился. Михаил Аркадьевич кивком поздоровался, беря папку.

– Вы не против, если мы займём ваш кабинет? – обратился он к следователю.

– Может, пойдём ко мне? – предложил Спиноза.

В дверь негромко стукнули, и заглянул конвойный.

– Заводите, – кивнул Михаил Аркадьевич, обернулся к следователю. – Материалы по этому списку у вас?

– Да.

– Значит, работаем втроём, – Михаил Аркадьевич улыбнулся, глядя на медленно усаживающегося за допросный столик высокого широкоплечего негра в кожаной куртке. – Здравствуйте, Чак.

– Здравствуйте, сэр, – настороженно ответил тот.

– Почему вы прошли мимо пятнадцатого номера на Лексингтон-Авеню?

– Там никто не живёт, дом заколочен, – растерялся Чак.

– Но вы собирались туда зайти?

Чак глубоко вздохнул. Значит… значит, они всё поняли, ну, что ж… И так, и этак – пуля.

– Да, сэр.

Михаил Аркадьевич кивнул.

– Вы давно видели хозяина этого дома?

– Прошлым летом, сэр.

– А остальных?

– Летом, осенью, раньше ещё… Я… Я не помню уже всех, сэр.

– Понятно. Вы знали, что они живут в Колумбии?

– Не о всех, сэр.

– Специально искали?

– Нет, сэр, нет.

– Когда вы приехали в Колумбию?

– В августе, сэр. Числа я не помню.

– А до этого?

Чак растерялся. Странный вопрос. Странный человек. Беляк и… нет, это тоже не то, не так… Зачем ему знать, где и что было до Колумбии? Или про тех, те тоже на нём…

– Там я убивал по приказу, – вырвалось у него.

– И кто приказывал? – спокойно спросил Михаил Аркадьевич.

– Ротбус.

– Да, вы говорили о нём. А до него кто?

У Чака задрожали губы.

– Меня сдавали многим. Я не помню всех, сэр.

Михаил Аркадьевич кивнул, медленно без резких движений подошёл и остановился в шаге от Чака.

– Когда вы стали работать с Ротбусом?

– Меня отдали ему в декабре, сэр. В начале.

– Двадцатого декабря все рабы стали свободными. Вы сами решили остаться с Ротбусом?

Закинув голову, Чак снизу вверх смотрел на Михаила Аркадьевича. У него уже дрожали не только губы, всё лицо, руки, лежащие на столе, плечи – всё дёргалось, ходило ходуном, стучали зубы.

– Нет, сэр, нет. Я не мог… Раб не решает, сэр. Мне велели…

И в ужасе застыл, обречённо ожидая вопроса: «Кто велел?» – он же не смеет отвечать, не сможет назвать имя. Но прозвучало:

– Что велели?

Чак облегчённо вздохнул.

– Мне велели идти с ним и выполнять все его приказы, сэр. Делать, что он велит, сэр.

И опять неожиданное:

– Старый Хозяин велел, так?

Да, но это не вопрос, не тот вопрос. Ему не надо называть имя, нужно только сказать: «Да», – а это уже не опасно.

– Да, сэр, – благодарно выдохнул Чак.

– Хорошо, – улыбнулся Михаил Аркадьевич. – Претензии по содержанию есть?

Чак несколько раз схватил открытым ртом воздух. А если… беляк, вроде, не злой, если попросить, объяснить…

– Всё хорошо, сэр. Спасибо, сэр. Но… если можно, сэр. Хоть на день, если нельзя, то хоть на час…

Беляки быстро переглянулись, и Чак затаил дыхание.

– Я слушаю, – подбодрил его улыбкой Михаил Аркадьевич.

– В общую камеру, сэр. Хоть на час, мне хватит.

Михаил Аркадьевич переставил стул и сел напротив Чака. Теперь их лица были на одном уровне.

– Зачем? Вам тяжело одному?

– Сэр, – отчаяние в голосе Чака заставило подойти остальных. – У меня начали болеть руки.

– Тогда нужен врач, – сказал Спиноза.

– Нет! – Чак сорвался на крик. – Я здоровый, не надо. На час в общую, сэр. Я подерусь, и руки пройдут. Если нельзя, я не буду убивать, сэр, только побью, – он говорил быстро, захлёбываясь.