Они уже вышли на тихую улицу, зажатую оградой парка и задними дворами домов. Слева издалека доносился гул человеческих голосов.

– Вы блефуете, миссис Стоун, – повторил Рассел. – Но, принимая решение, я, несомненно, обдумаю ваши… мм-м… пожелания. А сейчас… не смею задерживать.

Он слегка поклонился и преувеличенно театральным жестом поднёс к губам её руку, не коснувшись губами, а опять же театрально только изобразив поцелуй.

Миссис Стоун не отдёрнула руки, казалось, она не видела, не замечала его. И когда он разжал пальцы, повернулась и ушла, не оглядываясь.

Рассел проводил её взглядом до угла и не спеша пошёл по улице. Однако, кто бы мог подумать, что миссис Стоун как-то связана с Центром. Он совсем её не помнит. Хотя… хотя он и не знал в лицо всех сотрудников. Интересно, насколько она осведомлена о работах? Всего Центра и о его конкретных. Три розы в пруду. Три красные розы на могилу любимого. Но почему именно в пруд? Хотя… пруд как замена… неужели Оврагу?! Совсем интересно. Если принять эту гипотезу, то многое становится понятным. И почему она помнит его, а он её нет. «Материал» он никогда не рассматривал. Превращение объекта в субъект мешает исследованию. И как же она тогда выжила? «Материал» ликвидировали вместе с исследователями и обслуживающим персоналом. Но… но это проблемы миссис Стоун. Его они не касаются и не волнуют. А вот Джен…

Рассел невольно вздохнул. Нет, если Джен хочет использовать спальника и получать от этого удовольствие, то это святое право каждой белой леди. Для того спальников и делали. Но если из-за спальника она отказала Хьюго, то… то, значит, она считаете спальника способным на чувства. Женщины легко теряют голову и верят, вернее, не верят в то, что интимные ласки и самый великолепный секс не означают наличия каких-то человеческих чувств. Да и многие мужчины грешат этим же. Но вернёмся к Джен. Разумеется, он не будет ей мешать, но предостеречь от некоторых ошибок необходимо. Вряд ли ей понравится, если спальник растлит её дочку. И самое… обидное, что сделает это из привычки к работе. Начав сексуальные действия, вработанный спальник действует автоматически. А Джен доверяет ему девочку, разрешает её трогать. Джен надо предупредить, а дальше пусть решает сама: мала её дочка или нет. Но сделать это надо очень аккуратно. К тому же вряд ли она единственная постоянная клиентка у индейца. А вот хозяина, скорее всего, у него нет. Так что… ну, посмотрим по ситуации.

Рассел вышел к ярмарке, скользнул взглядом по скопищу палаток, торговцев и покупателей. Белые и цветные вперемешку. Нет, он не любитель такого. И что теперь? Пообедать и вернуться в Джексонвилл? И что? Слушать опять вздохи о прошлом и надежды на поворот… Нет, надоело. К тому же собирался именно на весь уик-энд. Решил – делай. И не меняй решения без крайней необходимости.

Он повернулся и по-прежнему не спеша пошёл к Мейн-стрит. Лёгкая пробежка по барам, обед в ресторане, а там и вечерняя программа определится сама собой.

Алиса заснула сразу, как только они сели в вагон. Женя сняла с неё пальто, усадила поудобнее и укрыла своим плащом. Алиса сонно вздохнула, не открывая глаз. Как бы не пришлось её от вокзала до дома нести на руках. Всё-таки она ещё мала для таких поездок. Но день был… просто упоительный. И подумать только: она теперь замужем! Даже свадебное путешествие у них было в этот странный парк. И свадебный пир. Сэндвичи, шоколад и яблоки. А потом ещё обед в кафе, правда, уже только вдвоём с Алисой. А под конец ещё мороженое со взбитыми сливками. Немудрено, что Алиска спит, её саму в сон клонит.

На этот раз были попутчики, но Женя не обращала на них внимания, как, впрочем, и они на неё. Женя села поудобнее и закрыла глаза…

…Над столом в жёлто-оранжевом, как солнце, абажуре горит лампочка, и в её свете зелёная скатерть на столе блестит и переливается.

– Дима, это не слишком опасно?

– Слишком опасно – довоенная категория, – отец, не спеша, вдумчиво раскладывает по скатерти карты…

…Женя вздохнула, не открывая глаз. Отец любил раскладывать пасьянс, считая это лучшим отдыхом. А мама вязала. За картами и вязанием и решались, как она сейчас понимает, все домашние проблемы. Её никогда не прогоняли, она слушала, часто не понимая, но, оказывается, всё запомнила…

…– И отказ может быть деянием, Дима.

– Я врач. Если я промолчу, откажусь… это чьи-то жизни. Чьи бы они ни были.

– Но, Дима, надо подумать и о будущем.

– Я сделал всё возможное…

…Это она потом узнала и поняла. Все деньги были положены в банк, целевым вкладом на её образование. Их хватило на школу, а потом у неё была стипендия, и она смогла закончить колледж.

Женя слышала, как мимо ходили, как напротив вставали и садились, поезд не очень удачный – много остановок, но с другой стороны… Алиса поспит, да и ей самой надо отдохнуть. Она на мгновение как проваливается в полусон-полувоспоминание…

…– Будь умной девочкой. Тебе придётся рассчитывать только на себя. Учись, как следует. Без профессии… – мама сокрушённо качает головой.

– Мама, а ты?

– У меня был папа.

– А я замуж выйду.

Мама смеётся.

– Ну, ты же ещё совсем маленькая, Женя. Когда это будет, если будет, и как оно будет… Не загадывай. Загад не бывает богат.

– А вот и будет.

– Когда будет, тогда и поговорим…

…Вот оно и есть. И есть он, готовый всё взять на себя, пожертвовать всем, даже собой. А мамы нет. Маме бы он понравился. Работящий, спокойный, хозяйственный. Да, мама бы одобрила её выбор. И папа. Отец и Эркин дружили бы, мама вязала бы Эркину.

Женя вздрогнула и открыла глаза. Ей показалось, что она произнесла это запретное имя вслух. Но пожилые джентльмены напротив были заняты своими газетами. Пронесло. Но рановато она расслабилась. И… где они сейчас? И как раз в купе заглянул проводник, встретился с Женей взглядом и улыбнулся.

– Джексонвилл через семь минут, миледи.

– Благодарю, – кивнула Женя.

Семь минут – это разбудить Алису, привести её в порядок и самой собраться.

– Эллис, проснись, малышка.

Алиса неохотно открыла глаза и села. Женя поправила ей волосы, помогла надеть пальто, надела на неё беретик, быстро накинула плащ, достала зеркальце и оглядела себя. Нет, кажется, не растрепалась.

Поезд плавно замедлял ход, вкатываясь под вокзальный навес.

– Вот и приехали, – улыбнулась Женя Алисе, вставая и беря её за руку.

Попутчики вежливо приподняли шляпы. Женя ответила им столь же вежливыми кивком и улыбкой и вышла из купе.

Когда они уже покинули вокзал, Женя озабоченно спросила Алису:

– Ты дойдёшь сама? Или взять на ручки?

Алиса посмотрела на неё и вздохнула:

– Я постараюсь.

– Ну и умница. Пойдём.

– Мам, а Дрыгалка моя где?

– У меня. Дома поиграешь, хорошо?

Но Алиса надула губы, и Женя решила уступить. В Гатрингсе она же разрешила играть на улице, так что всё должно быть по справедливости. Женя достала из кармана плаща меховой комок и надела петлю от резинки на ладошку Алисы. И теперь та шла рядом, в такт шагам выбрасывая и ловя игрушку.

Так они шли по Мейн-стрит, на минутку остановились у витрины игрушечного магазина, и Алиса с полным удовлетворением отметила, что такой Дрыгалки там нет. А мама это заметила? Заметила, конечно.

Они шли долго, очень долго. Но наконец дошли. Их забор, их калитка. Женя достала ключи, но Алиса толкнула калитку, и та открылась перед ними.

Дверь сарая открыта настежь, и в его глубине возится, чем-то громыхая, Эркин. Женя, крепко сжимая на всякий случай руку Алисы, прошла мимо. Нижняя дверь открыта, лестница только что вымыта, верхняя дверь не заперта, в кухне булькает на плите чайник.

– Вот мы и дома.

– Ага, – выдохнула Алиса, закрывая глаза.

– Ты спишь уже? – смеялась Женя, раздевая её. – Сейчас ляжешь, моя маленькая, зайчик мой.

– Ага-а, – соглашалась Алиса, покорно крутясь под её руками.