– А, кроме чая, что-нибудь будет? – поинтересовался он.

– Когда заработаешь.

– И что мне для этого сделать?

– Для начала заткнуться.

– Понял, – кивнул Михаил Аркадьевич, но выполнять явно не собирался. – Так куда ты ездил?

– На кудыкину гору, – весело ответил Бурлаков.

– Тогда зачем такая секретность? – пожал плечами Михаил Аркадьевич. – Адрес известный, место многолюдное.

– Ну, так кудыкина гора место известное, да не простое, сам знаешь – хохотнул Бурлаков. – Идёшь за одним, а получаешь… совсем другое.

– Бывает, – согласился Михаил Аркадьевич и демонстративно принюхался. – Вроде, горит у тебя.

– Не выдумывай, – Бурлаков открыл духовку. – Нечему тут гореть. Но достать можно.

Он выложил на стол два блестящих свёртка и выключил духовку. Взялся за фольгу, обжёгся и, выругавшись, стал через полотенце разворачивать загнутые углы, стараясь не разорвать ставшую от нагрева хрупкой обёртку. Михаил Аркадьевич с интересом, но не вмешиваясь, наблюдал за его трудами и, когда из образовавшихся отверстий вырвались струйки ароматного пара, восхищённо крякнул:

– Однако!

– То-то! – ответил Бурлаков с такой гордостью, будто он сам лично приготовил все эти аппетитные пухлые поджаристые шары и пирожки. – Не хватай, сейчас переложу. Это загорыши, они с грибами. А пирожки сладкие. С изюмом и орехами.

– Загорыши? – удивился Михаил Аркадьевич.

– Да, местная экзотика.

– Говоришь, они с грибами, и под чай?!

– Чёрт с тобой, – Бурлаков достал из холодильника бутылку водки, а из посудного шкафчика две стопки. – Разливай.

– Угу. И за что пьём?

– За чудо! – убеждённо ответил Бурлаков.

– Согласен, – кивнул Михаил Аркадьевич.

Казалось, его ничто не интересует, кроме водки и закуски, а вопросы он задаёт просто так, чтоб застолье всё-таки получалось, а не пьянка. Всё эти игры были давно знакомы Бурлакову, но он слишком счастлив, чтобы сопротивляться, да и… зачем? Но подразнить Мишку можно и нужно.

Откусив ползагорыша, Михаил Аркадьевич изобразил удивление, а, прожевав, восторг.

– Однако мастерица твоя козочка.

– Спасибо, но по правде, загорыши профессионал делал. Есть там такая местная знаменитость, стряпуха Панфиловна.

– Понятно, – кивнул Михаил Аркадьевич. – А пирожки?

– Пирожки Женечка пекла. Они к чаю.

– Попробуем, попробуем.

Михаил Аркадьевич потянулся к лежавшим на развёрнутой фольге пирожкам и вдруг будто только что заметил.

– А это чьё копытце отпечаталось?

– Где?! – искренне удивился Бурлаков.

– А вот, – Михаил Аркадьевич указал на плоский пирожок с разорванным боком и проломленной верхней корочкой. Вмятинки чётко обрисовывали маленькую ладошку с растопыренными пальчиками.

– Это? – Бурлаков взял пирожок, повертел, разглядывая. И захохотал: – Ай да девчонка! Всё-таки успела, залезла!

Михаил Аркадьевич кивнул. Итак, она – Женя, у неё девочка, живёт где-то… на севере, Гошка уезжал как раз с Северного вокзала, но это не Поморье, и не Печера. Поморскую экзотику он знает, там традиционная кухня совсем другая, а в Печере не пекут пирожков с изюмом и орехами, это юг, значит… репатрианты, в Печеру репатрианты не едут, их северная граница – Ижорский пояс, тогда…загорыши… а «телегу» на Золотарёва Гошка с Асей сочинял, а Ася… да, сейчас она как раз в Ижорском Поясе, точнее… точнее… Загорье! Загорье – загорыши. Всё сходится.

– О чём задумался, Мишка?

– Едой наслаждаюсь. Так, как там в Загорье? Уже зима?

Бурлаков улыбнулся.

– Молодец, соображаешь. А зима? Как положено, с Покрова.

– Понятно. И чего тебя туда понесло?

Бурлаков сделал таинственное лицо и с наслаждением откусил от загорыша. Михаил Аркадьевич кивнул, принимая игру. А почему бы и нет? Судя по счастливой физиономии Гошки, поездка пошла ему на пользу, и, если эта Женя, кем бы она Гошке ни приходилась, вернёт его к жизни… то ветер им в паруса, Синичку, конечно, жаль, но Гошка – вояка опытный, ему не впервой на два и более фронтов, справится. Девочка… вряд ли Гошкино произведение, но… проверим.

– В школу-то копытце уже ходит?

– А как же, в первый класс! – гордо ответил Бурлаков. – Одни пятёрки.

– Ты прямо с отцовской гордостью говоришь, – рискнул сделать следующий шаг Михаил Аркадьевич.

– Дедовской, – поправил его Бурлаков. – А в остальном всё правильно.

– Ты дед?! – искренне удивился Михаил Аркадьевич. – Откуда?! Девочки… – и осёкся.

– Да, Миша, – кивнул Бурлаков, – ни Анечки, ни Милочки нет, – быстрым движением он выплеснул себе в рот остаток водки из стопки и явно заставил себя улыбнуться, вернуться к самому себе прежнему. – И всё-таки я – дед, Мишка. И внучка у меня чудесная.

– Рад за тебя.

– Только рад, а не счастлив?! Свинья ты, Мишка, после этого.

– А со свиньёй только свинья и дружит, – облегчённо огрызнулся Михаил Аркадьевич.

– Я козёл, – строго поправил его Бурлаков. – Самому себе противоречишь.

– Люблю поспорить с умным человеком, – улыбнулся Михаил Аркадьевич.

– Плюрализм в одной голове – уже шизофрения. Учти. А внучку я тебе, так и быть, покажу, – и легко встал из-за стола. – Сейчас принесу.

– Всё подряд тащи, – крикнул ему вслед Михаил Аркадьевич.

В кабинете Бурлаков взял со стола, не разворачивая, газетный свёрток с фотографиями и вернулся на кухню.

– Сейчас найду, покажу тебе.

– Я сам, – забрал у него свёрток Михаил Аркадьевич.

Он быстро ловко развернул газету и удовлетворённо кивнул, увидев заголовок. «Загорская искра». Значит, точно, Загорье. Так… поляроид? И откуда у Гошки такая роскошь? Но это потом, а пока… народу-то, народу… но… но… но этих двух он знает. Они-то как сюда затесались?

– И в честь чего такой сбор? – небрежно спросил Михаил Аркадьевич, раскладывая фотографии сложным и малопонятным со стороны пасьянсом.

– Свадьба, вернее, годовщина свадьбы, – ответил Бурлаков, прихлёбывая чай.

Интересно: когда Мишка сообразит и разложит всё по полочкам. Реакция у друга всегда была отменной.

– Вот это она и есть? – Михаил Аркадьевич показал ему карточку.

– Да, – кивнул Бурлаков. – Алечка.

– Ага. А полностью? Александра? Алла?

– Алиса.

– Редкое имя, – кивнул Михаил Аркадьевич, помещая фотографию в пасьянс. – А это… Женя?

– Угадал, – согласился Бурлаков.

– А это? Молодожёны, надо понимать?

– Они самые.

– Угу. Ясненько. Красивый парень.

– Не спорю, – улыбнулся Бурлаков.

– Ещё бы ты спорил с очевидным. Так… и вот так… и что же у нас получается?

– Ну-ну.

– Интересно получается, – Михаил Аркадьевич оглядел разложенные на столе фотографии, собрал не вошедшие в расклад карточки и отложил их в сторону. – С этими потом. А здесь… Мне непонятны два пункта. Объяснишь?

– Отчего и нет, – улыбнулся, пожимая плечами, Бурлаков.

– Начнём с расклада. Это молодожёны, это их дочка.

– Соображаешь, – одобрительно кивнул Бурлаков.

– А это, – Михаил Аркадьевич указал на фотографию Джонатана с Алисой, – это подлинный отец.

– Допустимо.

– Не допустимо, а очевидно. Разуй глаза, историк. – Это, – указующий перст Михаила Аркадьевича переместился на фотографию Фредди, – его, скажем так, компаньон. Оба личности примечательные и широко известные в узких криминальных кругах.

– Возможно, – не высказал особого удивления Бурлаков.

– Информация точная, не сомневайся. Здесь всё ясно. Как ты сюда затесался, тоже.

– И как? – с интересом спросил Бурлаков.

– Ну, молодожёны – явные репатрианты, а тебя пригласили как председателя. Для официального прикрытия.

– Мимо.

– Не мимо, а точно. Вляпался, так не чирикай.

Вопреки ожиданиям Михаила Аркадьевича Бурлаков не взорвался, а продолжал благодушествовать, к тому же вполне искренне. Михаил Аркадьевич снова внимательно оглядел получившийся расклад, отыскивая промашку. Нет, всё сходится, и благодушие Гошкино… ладно, посмотрим ещё раз.