– Да, Женя, всё хорошо. Даже… – он вдруг запнулся, сообразив, что тогда не рассказал Жене всего.

Она, улыбаясь, ждала, и Эркин, густо покраснев, опустил голову, сглотнул ставший вдруг безвкусным кусок оладьи.

– Женя, я… я не сказал тебе тогда… всего не сказал. Ну… ну, с Джинни…

– Я помню, – кивнула Женя. – Ты говорил, она была в том имении, где ты… жил.

– Да, – и как всегда, говоря о прошлом, он перешёл на английский. – И вот, понимаешь, в день, ну, когда нам Свободу объявили, хозяева сбежали, а она… то ли забыли её, то ли бросили, но она прибежала на скотную и за брикеты, ну, сена, спряталась. А я пришёл и услышал, что бык беспокоится. Бык злой был, кидался на всех.

Он рассказывал спокойно и обстоятельно. Женя слушала его, поставив локти на стол и подперев подбородок кулачками.

– Я уже вытащил её и вдруг подумал, что хозяйку спасаю, – Эркин смущённо улыбнулся. – Даже испугался. Ну, и стал ощупывать. А она отбивается, я сжал её, придавил. А как я узнаю? Ни по одежде, ни по чему ещё, я ж хозяйку не знал, видел только издали, да и то, по разам пересчитать можно. А в скотной темно. И тут вспомнил, что хозяйка серьги носила. Пощупал, а пальцы загрубели, не чувствуют ничего. И я, – он улыбнулся, – языком попробовал, ну, мочки ушей.

К его удивлению, Женя рассмеялась, и он тоже весело закончил:

– Понял, что не хозяйка, и ушёл. А она уже сама слезла с брикетов и ушла из имения. Ну вот, а тут я её встретил. И, – он перешёл на русский, – на уроке, когда она по-учительски заговорила, узнал. И испугался. Ну, что она меня тоже узнала.

– Эркин! – у Жени распахнулись глаза. – И чего ты испугался? Ты же её спас!

– Ну, Женя! – удивился её удивлению Эркин. – Это же… это как насилие.

– Что-что?! Эркин, да ты что, это же какой дурой надо быть, чтобы на тебя и такое подумать!

– Она подумала, – вздохнул Эркин. – Но… на выпускном, ну, когда она в яму провалилась, я её вытаскивал, – Женя кивнула. Она эту историю уже слышала, даже дважды. Сначала от Андрея, а потом от Нормы. – Ну, и она вспомнила, узнала меня. И потом мы поговорили, я… я объяснил ей. Как смог. Кажется, она поняла. Я… я не хотел её насиловать, у меня и в мыслях такого не было. Понимаешь?

– Конечно, Эркин. Ну, всё же уладилось?

– Д-да, – и более уверено: – Кажется, да.

– Ну и хорошо.

Эркин понимал, вернее, чувствовал: Женя не поняла его, не совсем поняла, но не знал, как объяснить. И потом… если он начнёт настаивать, подробно рассказывать, говорить о насилии – это напомнит Жене о том, джексонвиллском. Нет, не надо. Женя забыла и пусть не вспоминает. Он облизал ложку и отодвинул тарелку.

– Уф, спасибо, Женя, как вкусно всё.

– На здоровье, – улыбнулась Женя. – Ещё чаю?

Эркин кивнул. И, когда Женя налила ему вторую «разговорную» чашку, улыбнулся.

– Женя, я нижний замок не закрыл, вдруг Андрей придёт.

– Ну, конечно, – кивнула Женя и улыбнулась. – Хотя, я думаю, он раньше утра не уйдёт оттуда.

Эркин рассмеялся.

– А как же! У нас из бригады тоже пошли. Петря с Серёней и Колька, они – холостяки все, так что… да, Женя, мы с Андреем, может, в субботу или в воскресенье к Кольке пойдём, крольчатник делать. Ничего?

– Конечно, идите, – горячо согласилась Женя. – Посмотрим, может, и мы с Алиской придём. Эсфирь, ну, Мама Фира звала варенье варить.

– Вот здорово! – обрадовался Эркин. – Значит, мы все вместе, да?

– Ну да, – Женя потрепала его по голове и встала, собирая посуду. – Иди, ложись, Эркин, уже поздно.

– Да, – он ловко перехватил её руку, поцеловал и тоже встал. – Да, Женя, – и вышел.

Убирая и готовя всё на завтра, Женя прислушивалась. Но озеро слишком далеко и с другой стороны, так что песен не слышно. Жаль. А может, и к лучшему. Нужно будет выбрать день и сходить на озеро. Позагорать, выкупаться, вода уже должна была прогреться. В это воскресенье вряд ли, а если в субботу? Наверное, так. А то вдруг дожди зарядят. Тогда надо зайти купить купальник Алиске, а Эркину и Андрею плавки и… и себе она посмотрит. А то её старый, ещё с колледжа, и немодный, и сидит уже наверняка не по-прежнему.

Когда она пришла в спальню, Эркин уже спал, и Женя решила, что расскажет ему о своей идее потом. Это же не срочно. Она сбросила халат, надела ночную рубашку и легла. И Эркин сразу, не просыпаясь, подвинулся к ней. Женя тихо засмеялась, обнимая его. Они так и заснули, в обнимку.

Школа была в Алабино, и в дни занятий Андрей возвращался домой последним автобусом, а то и вообще ехал на попутке до поворота, а дальше шёл пешком. Напрямик, через луга и рощу, по узкой тропинке, так что брюки до колен намокали от росы. Пахло травой и отдыхающей от дневной жары землёй, в роще свистели и щёлкали птицы. Он уже знал, что это соловьи. Колюня ему много птиц показал.

Андрей улыбнулся, покрутил головой. Надо же, как он психанул тогда. А зря. Никуда Колюню не увезли, и Маманя… как она целовала его, благодарила, крестила и плакала. Будто он и её… и ей не чужой. Снимает теперь комнату в Алабино и работает санитаркой в госпитале. Чтоб к Колюне поближе, ну, и зарплата всё ж-таки. А он сам, как и раньше, ходит к Колюне. Поболтать. И вообще…

Из-за заборов его облаивали собаки, но без особой злобы, так… для порядка. Но ивинские собаки не злые, а которые злые, так те на цепях и заботы там другие.

А вон и его проулок. И дом. Окна тёмные, все спят. Поздно же. Но калитка не заперта, как и входная дверь. Его ждут. Входя, он, как всегда, аккуратно запер за собой калитку и дверь. В тёмной прихожей, не зажигая света, разулся и босиком, неся ботинки в руках, поднялся к себе. И только, закрыв за собой дверь, включил свет. На столе стакан молока и тарелка с нежно-золотистым коржиком. Его ждали.

Андрей положил у двери сумку с книгами, быстро разделся, убрал свои вещи в шкаф и в одних трусах сел к столу. Что его кто-то увидит с улицы, он не боялся, хотя и не задёрнул занавески. Поздно уже, да и если увидят – не страшно. Вон у Серебрянки на пляже загорают каждый день. А в воскресенье там и шагу ступить негде. И все почти что нагишом, и никого это не волнует. А стакан надо отмыть, нехорошо, если присохнет.

Он взял посуду и по-прежнему в трусах и босиком пошёл вниз. Опять же не зажигая света, скользя, а не шлёпая босыми ступнями по полу, прошёл на кухню. Воду открыл еле-еле, чтоб не журчала. Вымыв стакан и тарелку – хотя, чего там мыть: ни соуса, ни жира – он поставил их на сушку и пошёл к себе. В душ он сходил после смены, так что сейчас вполне обойдётся. Теперь книги.

Андрей выложил на этажерку учебники и тетради, завёл будильник, быстро разобрал постель, скинул прямо на пол трусы и нырнул под одеяло. Всё, день закончен.

Он вытянулся на спине, привычно закинув руки за голову. Всё хорошо, всё спокойно, всё безопасно. В открытое окно тянет ночными запахами листвы и травы, где-то лениво взлаивают собаки, птицы уже умолкли. Завтра у него вторая смена, он с утра всё успеет. Школа послезавтра, он в первую, так что завтра надо всё к школе сделать. Что там у него? Русский, как всегда, историю он прочитал уже, математика. Ну, это всё легко. Ладно, можно спать. В воскресенье… в Царьград… нет, он уже два воскресенья пропустил, не ходил в церковь, надо будет сходить, а то переживают за него. Ладно, ему нетрудно, а им приятно. Они-то всё для него делают. Они… любят его. Теперь-то он это понимает. И жизнь у него теперь, как у всех. И семья… почти, как у всех. Ну, всё. Подвёл итог, убедился, что всё хорошо, теперь можно и спать.

Он потянулся, поёрзав спиной и ягодицами по простыне, сдвинул одеяло к груди, чтоб не давило. Если вот так, под такие мысли засыпать, то и сниться ничего не будет. И хотя ему ни Паласы, ни хозяева уже давно не снились, он старался засыпать так, как его учил Иван Дормидонтович, доктор Ваня. По правилам.

Внизу, в гостиной, отбили полночь часы. Обычно он у себя их не слышал, но сейчас так тихо… Да, а помолиться на ночь он опять забыл. Ладно, с утра двойную прочитает. Бог простит. Андрей улыбнулся, не открывая глаз. А может, он и в самом деле уже спал.