Убить.

Палец скользит по холодному металлу курка.

Селин смотрит на меня расширенными от ужаса глазами, в которых плещется осознание неминуемого. Сейчас в них нет мольбы, только застывший страх животного, загнанного в угол. Я вижу в этих глазах отблески тех кошмаров, которые она сеяла вокруг себя.

Я поднимаю пистолет. Рука не дрожит. Теперь внутри меня нет ни колебаний, ни сомнений. Только решимость.

Месть ли это? Или справедливость… наказание за то, что она сделала? Вероятно, просто первое.

Стреляю ровно два раза ей в грудь, и выстрелы на мгновения оглушают тишину комнаты.

Две пули за те два года, что я лишилась по её вине.

Комната наполняется запахом пороха и крови. Селин обмякает, словно марионетка, у которой перерезали нити.

Её глаза расширяются и почти сразу же закрываются от короткого осознания произошедшего. Голова женщины опускается вниз, а грудь перестает опускаться и подниматься.

Всё.

Теперь она мертва, отправилась вслед за Дэрилом. Теперь их меньше. На две гнилые души меньше. Возможно, это и не изменит мир к лучшему, но это мой шаг… Мой выбор.

Я опускаю пистолет.

Тишина режет слух, и я лишь продолжаю смотреть на тело перед собой, понимая, что это моё третье убийство. Только вот отличие от первых двух в том, что это мой осознанный выбор, совершенный не в состоянии аффекта.

Что я чувствую?

Крупицы чего-то такого, что зарождаются во мне. Это похоже на облегчение и удовлетворение.

Кажется, будто огромный груз, что был внутри, вдруг стал легче, но его место заняло что-то другое – холодное, твердое и непоколебимое.

Должна ли я испытать раскаяние или ужас от того, что совершила? Или вину? Может, даже отвращение к самой себе. Но ничего этого нет.

Теперь… Будто пазл передо мной сложился, и картина, пусть и ужасная, наконец, обрела свою форму.

Я прикрываю глаза и просто усмехаюсь.

Она мертва, они оба мертвы.

Чувствую, как Ашер подходит ближе и забирает из моих рук пистолет, поэтому я открываю глаза и смотрю на него.

Почему-то в моих глазах всё равно застывают слёзы, не из-за того, что я убила человека, а по другой неизвестной причине.

Отдаю ему оружие и также тихо спрашиваю:

– Почему? – это слово вырывается также из глубин души, также, как было, когда я думала, что он мертв. – Почему ты всё это время… помогал мне? Почему спасал? – на мгновения голос срывается, а после я почти кричу. – Почему?! Почему ты всё это делал…?! Почему помог мне бежать из Анклава?! Почему чуть не умер из-за того, что помог тогда…? Почему издевался и спасал???

Слеза скатывается одна за другой, когда я всё это спрашиваю.

Я замолкаю так же резко, как и начала говорить. Смотрю на него, на его лицо с тем самым ужасным шрамом и вспоминаю, что навсегда запомнила его. Ашера. Тогда с самой первой встречи в лесу, полагая, что он монстр. И все дальнейшие события лишь подтверждали это, пока моё восприятие не дало сбой, пока я не увидела правду.

Лицо ликтора сейчас выражает спокойствие, что заставляет меня вспомнить такое чувство, как раздражение. Да, он раздражает меня тем, что может оставаться таким спокойным, когда у меня внутри вновь происходит буря.

– Почему? – шепотом повторяю вопрос так тихо, что думаю Ашер его не услышит.

– Потому что ты заслуживаешь этого, Эйвери. Заслуживаешь спасения, – тихо отвечает он, словно произносит давно известную истину.

Ашер медленно поднимает руку и касается щеки, смахивая слезу. Этот жест кажется неожиданно нежным, почти неуместным в ситуации, где только что пролилась кровь. Его взгляд остается спокойным, но в глубине глаз мелькает что-то похожее на грусть.

Какой смысл он видит в том, чтобы спасать меня, чтобы рисковать собой ради того, кто презирал его, кто видел в нем лишь чудовище?

Я пытаюсь найти в его словах ложь, обман, хоть что-то, за что можно было бы зацепиться и оттолкнуть его. Но не могу. В его глазах лишь искренность и какая-то странная, непонятная мне забота.

Я больше не задаю вопросов, уже зная на них ответ. Всё окончательно складывается в голове.

Да, сначала он правда хотел избавиться от меня. Но в какой-то момент это изменилось, как и изменилось у меня, когда я начала обо всём догадываться.

Все его дальнейшие действия, даже тот удар, от которого я отправилась в отключку на несколько дней, были для того, чтобы я стала сильнее. Вероятно, он проверял меня, мой предел. Пытался сделать так, чтобы я наконец научилась давать сдачу, чтобы смогла постоять за себя. Чтобы училась анализировать и думать, оценивать соперников.

Чтобы я выжила. Чтобы не сломалась, когда мир попытается сломать. Правда это всё равно случилось.

В этом есть смысл, хоть и жестокий, как и мир в целом.

Ты либо убьешь, либо умрешь.

Мне больно всё это осознавать, но одновременно с этим я испытываю и облегчение. А еще дурацкую благодарность.

Зейн тогда не смог убить меня, а Ашер умер из-за меня, своего действия.

Я даже не могу произнести это, поблагодарить его.

Я не знаю, сможет ли кто-то понять это… Как можно быть благодарной за боль, за насилие, за почти смертельный опыт? Но знаю, что внутри меня что-то изменилось.

Между нами воцаряется молчание, когда у меня продолжает внутри происходить что-то странное. Не знаю, как объяснить, словно это волнение перед настоящим и будущим.

Мне хочется сбежать, хочется…

Смотрю ему в глаза и делаю полтора шага, что разделяют нас.

Целую ликтора.

Так резко, словно в любую секунду могу передумать. При этом держу руки опущенными вдоль туловища.

Его губы жесткие, неподатливые, как высеченные из камня. Вкус крови и металла. Не его, мой. Я, наверное, прикусила губу от волнения. Но я не отстраняюсь.

Мысли вышибает из головы, и я даже на мгновения забываюсь, где именно нахожусь.

Мир вокруг замирает.

Руки Ашера поднимаются, обхватывая мое лицо, грубо, но осторожно. Поцелуй становится глубже, настойчивее. Я чувствую его силу, его боль, его отчаяние. И свою.

Будто это и не я вовсе.

Сердце стучит так сильно, что я слышу его стук в ушах, будто оно стремится вырваться наружу и успокоиться, но не может.

Когда воздух заканчивается, я отрываюсь.

Смотрю в его глаза, и вижу там отражение себя: испуганной, растерянной, но живой. Впервые за долгое время я чувствую себя живой. Парадокс? Возможно.

Тяжело дышу, словно пробежала несколько миль, а после отхожу на шаг и качаю головой, начав сбивчиво говорить:

– Прости… я… Я не знаю, что на меня нашло. Это… Не знаю, как объяснить.

Замолкаю, ведь не могу подобрать правильные слова, чтобы объяснить свое состояние и поступок.

Ашер молчит, не отрывая от меня взгляда. И это ещё хуже. Чувствую себя так, словно у меня лихорадка. Кидает то в жар, то в холод.

Не понимаю, что происходит со мной, и это пугает еще больше. Я просто хотела… что? Поблагодарить?

– Не извиняйся. Точно не передо мной, – наконец произносит Ашер хоть что-то, и в его интонации нет никакой усмешки, нет того, что я привыкла видеть в нем. Словно нет маски.

Ашер вытирает последнюю слезу с моего лица и… улыбается. Опять же по-другому. Спокойно, даже как-то расслабленно и по-настоящему.

Это его улыбка действует на меня ещё страннее. Сердце бьется как сумасшедшее, готовое вырваться из груди.

Сегодняшний день всё изменил. Он заставил меня заново почувствовать себя живой.

Ночь я плохо спала и не из-за кошмаров в этот раз, а из-за постоянного анализа собственного поступка.

Я совру, если скажу, что убийство на меня произвело большее впечатление, чем поцелуй. Да, возможно, часть меня всё-таки безвозвратно отмерла, но другая часть хочет жить, хочет продолжать дышать и просыпаться днем за днем, хочет чувствовать.

Стоило мне прикрыть глаза, как я вновь чувствовала поцелуй. И это третий раз, когда мы с ликтором поцеловались. Второй, когда я сама полезла к нему, правда, теперь иначе… и правда желая этого, а не чтобы отвлечь.