Литвинов шел на поправку, и на следующий день, 9 марта, Буллиту наконец удалось с ним встретиться. Это было впервые. С точки зрения Литвинова, конкретных результатов достичь не удалось. Что касается Японии, Буллит повторил все то, что уже сказал ранее. Вряд ли есть опасность того, что Япония вступит в войну. Литвинов спросил, что он думает о пакте о ненападении. Буллит ответил уклончиво, из чего нарком сделал вывод, что американское правительство не собирается проявлять инициативу. Что касается продажи рельсов СССР, Буллит сказал, что нужно подождать, пока не будет создан новый банк, как предлагал Уайли. Затем разговор зашел о «джентльменском соглашении». Буллит не был в курсе предложений, которые сделал Келли Трояновскому в Вашингтоне. Литвинов передал ему копию для ознакомления. Все это выглядело как саботаж. Нарком сформулировал основные сложности. Советское правительство не хочет заключать соглашение, которое может послужить прецедентом для других правительств и дать им возможность потребовать похожих условий. Именно поэтому нужно было сконцентрироваться на долге Керенского и исключить любые отсылки к царским долгам. Кроме того, вставал еще вопрос о сумме. Литвинов предлагал 75 млн долларов, в самом крайнем случае — 100. Госдепартамент хотел получить 150 млн. Заем, который взял Керенский, был в основном потрачен на финансирование белогвардейцев, и, по словам наркома, СССР не считал, что должен платить хотя бы один цент. В документе Келли говорилось о выплате в золоте, но Литвинов соглашался лишь на бумажные доллары, в которых советское правительство должно было выплачивать проценты. Это было уже слишком, причем нарком еще не до конца перечислил все уловки Келли. Вместо займа СССР теперь должен был получить кредит на коммерческих условиях. «На это мы согласиться не можем», — сказал Литвинов. По сути, Госдепартамент предлагал обложить налогом советский экспорт. Обеим сторонам это было невыгодно, и торговля с США становилась неконкурентоспособной[549]. Отношения между США и СССР должны превратиться в сделку, выгодную для США, или их должно мотивировать признание общих врагов и важность коллективной безопасности?
Буллит снова поехал к Литвинову в больницу, чтобы обсудить оставшиеся вопросы. По главному пункту не было никаких подвижек. По словам наркома, Буллит сказал, что если не будет найдено решение, то после вступления в силу законопроекта Джонсона вся советско-американская торговля, основанная на кредитах, будет остановлена[550]. Буллит отправил Хэллу отчет. Он сказал Литвинову, что о займе и речи не идет. Предлагается кредит в экспортно-импортном банке, открытом в начале февраля. Либо так, либо никак. «Я выразил надежду на то, что даже при отсутствии торговли мы все равно можем остаться в дружеских отношениях. Литвинов ответил: “Мы можем поддерживать дружеские отношения с США без взаимной торговли, но я боюсь, что США не останутся в дружеских отношениях с СССР”». Если посмотреть версию Литвинова, то Буллит сказал, что можно поддерживать дружеские отношения и без торговли, но «в этой ситуации многие круги будут разочарованы». Литвинов же ответил, что дружеские отношения могут сохраняться без торговли, но предложил отделить торговлю от выплаты долгов. Буллит рекомендовал «максимально быстро принять законопроект Джонсона, а Госдепартаменту следует жестко вести себя с Трояновским и показать ему, с какой неприязнью отнесутся в США к тому, что СССР вскоре после признания откажется придерживаться политики сотрудничества между двумя странами». Минутку, но ведь Литвинов сказал совсем другое. Напротив, по его словам, когда его выпишут из больницы, он собирается поднять этот вопрос в разговоре со Сталиным.
«Как показали предыдущие переговоры с Литвиновым, — пришел к выводу Буллит, — его решительность часто сменяется согласием, и мне не кажется, что данная проблема неразрешима»[551].
Литвинов, как и обещал, выдвинул свое предложение, которое одобрило Политбюро. Он отверг вариант Келли и предложил американскому импортно-экспортному банку предоставить СССР кредит в размере 150–200 млн долларов на 20 лет под 7 % годовых. Нарком изначально предлагал то же самое: 3 % пойдет на выплату долга Керенского, который составит от 75 до 100 млн. 100 млн были важной уступкой СССР, учитывая, насколько скупым был Сталин. Литвинов и сам был непрост. Сумма кредита должна была в два раза превосходить сумму долга[552]. В то же время НКИД решил отправить Рубинина, которого читатели помнят по делу «Метро-Виккерс», в Вашингтон и проинформировать Трояновского о выработанном направлении в советской политике. Это свидетельствовало о том, что НКИД все еще искал способ двигаться вперед. Буллиту нравился Рубинин, и он полагал, что этот визит может быть полезен. Как он сказал помощнику государственного секретаря Муру, «Рубинин может нам как очень сильно помочь, так и очень сильно навредить, и я надеюсь, что вы окажете ему еще больше почестей, чем положено. Он приятный молодой человек. Прекрасно говорит по-французски и может общаться по-английски»[553]. В конечном итоге Буллит получил больше информации о целях приезда Рубинина в Вашингтон. «Меня неофициально проинформировали, но я считаю источник вполне надежным, что, по сообщению Трояновского, он не знает, что делать, не может успешно интерпретировать гарантии, которые Литвинов дал в Вашингтоне, или оспорить позицию Госдепартамента»[554].
В это время 8 апреля Буллит снова встретился с Литвиновым. Советское встречное предложение было неприемлемым, и если СССР не примет изначальное предложение Госдепартамента (Келли), в силу вступит законопроект Джонсона. Таким образом, никто не оценил советский компромисс. Литвинов начал терять терпение. Нарком обвинил Госдепартамент в шантаже, а это был именно шантаж. Буллит предложил, например, экспортировать большую партию советской платины, чтобы смягчить позицию США. Он не был уверен, что Госдепартамент передумает, но это может подсластить пилюлю. На Литвинова предложение не произвело никакого впечатления. Законопроект Джонсона не распространялся на экспортно-импортный банк. «Но по чьему неудачному совету, — спросил Литвинов, — решено было связать руки банку?» И сам ответил на свой вопрос:
«Такой совет мог дать человек, совершенно не разбирающийся в наших позициях и в истории наших взаимоотношений с внешним миром. Если он думал этим советом нас запугать и оказать на нас давление, чтобы вынудить у нас то или иное урегулирование старых претензий, то его ожидает горькое разочарование. Подобные давления на нас оказывали со всех сторон в течение десятилетия европейские страны, и они должны были убедиться в недействительности подобных средств и от них отказаться».
СССР торговал с другими странами с более серьезными требованиями, чем у США, без всяких условий. Попытка Госдепартамента обложить налогом советские заказы не увенчается успехом. Забудьте об этом. Литвинов подчеркнул, что мы будем торговать с другими странами, раз США хочет обложить наши сделки налогами. Он выложил все карты на стол. «Буллит был очень смущен, — написал Литвинов в своем дневнике, — ибо он явно приходил проверить впечатление тех мер запугивания, автором которых он сам является». Поэтому Литвинов задал вопрос об авторе мер Госдепартамента. Он хотел вывести Буллита на чистую воду. В будущем необходимо придерживаться «твердого тона», пришел к выводу Литвинов[555]. Буллит предпочел занять жесткую позицию. Но Литвинов тоже умел играть в эту игру.
Буллит также составил отчет о встрече с Литвиновым. Итак, США заняли жесткую позицию. Буллит сразу отказался от предложения СССР и не захотел даже его рассмотреть. «Я крайне неудачно поговорил сегодня днем с Литвиновым. Он был зол и непреклонен».
