Политбюро велело создать подкомитет, в который вошли Сталин, Молотов, Каганович и Крестинский. Это было необходимо для решения «всех вопросов», связанных с переговорами в Вашингтоне. В двух телеграммах Сталин одобрил все рекомендации Литвинова и дал ему полномочия договориться с Рузвельтом «по всем вопросам». Сталин напомнил, что СССР согласится выплатить долг Керенского при условии, если США выдаст кредит наличными. «В наших телеграммах мы даем Вам возможность маневрировать. От Вашего искусства зависит дать американцам минимум и вообще не продешевить»[152]. В Сталине снова проснулся грузинский кулак, но теперь он верил, что Литвинов сможет заключить сделку с наименьшими затратами для советской казны.
Перед СССР открылась возможность договориться с США. Хорошие отношения с Вашингтоном всегда были красной нитью советской политики. Мог ли потянуть за нее Литвинов, не требуя слишком многого и не предлагая чересчур мало в ответ, как обычно поступал Сталин? Литвинов сообщил еще об одной встрече с Буллитом. Она прошла 13 ноября. Переговоры шли уже неделю. Стороны до сих пор не могли прийти к согласию по вопросам религии, юридических прав и пропаганды. Литвинов сообщил, что по этим вопросам он почти не идет навстречу, но придется сделать шаг навстречу в вопросе выплаты долгов. «Буллит объясняет это желанием Рузвельта после неудачи разрешения вопроса о долгах с другими странами добиться этого хотя бы с нами хотя бы ценой больших уступок. Кроме того, Рузвельту хочется самому заняться этим вопросом, а это он сможет сделать только со мной, так как посла и других делегатов он не сможет так часто принимать, как меня, и должен будет передать дела Государственному департаменту или Казначейству», — писал он. Буллит пребывал в хорошем расположении духа, так как рассчитывал заключить сделку. Как сказал Литвинов, он полушутя заявил, что в рамках реализации американских требований советское правительство может не только построить, но и украсить новое американское посольство в Москве. Нарком был почти также прижимист, как Сталин, поэтому он не стал комментировать «шутку» Буллита[153].
Сталин быстро ответил на последнюю телеграмму Литвинова. Он слегка уступил по вопросам религиозных прав. Что касается прав арестованных граждан США, он предложил статус наибольшего благоприятствования, то есть, по сути, те же консульские права, что были у граждан Германии. «По пропаганде можете дать все, что имеете в каких-либо из наших прежних договоров, — подчеркнул Сталин, — но на большие уступки не стоит идти»[154].
14 ноября Литвинов снова встретился с Буллитом. Шел восьмой день переговоров. «Мы с Литвиновым спорили два часа на тему возмещения долгов, — отчитывался Буллит. — Наконец мне удалось слегка выбить его из колеи, сказав, что в январе наверняка будет принят закон Джонсона, запрещающий давать займы странам, не выполнившим свои обязательства перед… США, и если советское правительство будет делать абсурдные предложения по погашению, то их совершенно точно отклонит Конгресс, и тогда советское правительство не сможет получить ни одного пенни кредита»[155]. Так торговался настоящий янки, жестко, но большевик Литвинов смог справиться с этим. Рузвельт был весь день занят, но должен был встретиться с Литвиновым на следующий день. Буллит снова подчеркнул желание президента заключить сделку. Рузвельт уезжал в Уорм-Спрингс в Джорджии лечить полиомиелит и звал Литвинова поехать с ним, чтобы закончить начатое. У президента там должно было быть больше времени, чем в Вашингтоне. Литвинов ответил, что сможет поехать только после официального возобновления дипломатических отношений. Буллит затронул вопрос займов, говоря о признании долга Керенского, и снова сослался на замороженные «кредиты» США в Германии. Литвинов, кажется, был не против и попросил Сталина дать ему дальнейшие инструкции[156].
15 ноября Литвинов снова встретился с Рузвельтом. Шел девятый день переговоров. «Только что обменялся с Рузвельтом рукопожатием, — телеграфировал Литвинов в Москву, — в знак достигнутого соглашения с тем, чтобы завтра изготовить все документы и подписать их в пятницу»[157]. «Мы были слишком мягкими с ним сегодня утром», — сказал позднее Буллит Франклину Рузвельту[158]. Канцелярские работники всегда выступают за более трудные сделки. После девяти дней тяжелых торгов удалось прийти к соглашению, но, даже обменявшись рукопожатием с президентом США, Литвинов продолжал сомневаться. «Я, однако, нисколько не уверен, что до подписания не возникнет новых неожиданных затруднений или что Рузвельт по настоянию своих сотрудников не попытается изменить пункты соглашения». Этот комментарий очень напоминал наблюдение Довгалевского о том, как трудно заключить соглашение с французами даже в присутствии стенографистов. Рузвельт не так плох, вероятно, думал Литвинов. Я предлагаю полную секретность, телеграфировал он Сталину, пока не будут получены телеграммы, подтверждающие подпись под соглашением. Затем Литвинов кратко суммировал варианты решения сложных вопросов, начав с долгов. «Никаких заявлений о признании каких бы то ни было долгов я не делаю. Пресса сообщает, что имел место обмен мнений [так в тексте. — Ред.] о методах разрешения вопросов о взаимных претензиях, что позволяет надеяться на скорое разрешение вопросов». Литвинов должен был ненадолго остаться в Вашингтоне после подписания соглашения и постараться достигнуть договоренностей с Буллитом и Моргентау по вопросу снятия взаимных требований в обмен на признание долга Керенского или еще каким-то образом прийти к окончательной сумме, которую нужно будет выплатить в качестве дополнительных процентов к американскому кредиту. «Я дал, однако, джентльменское слово, что берусь убедить свое правительство предложить не менее 75 милл. долларов, при максимальном требовании Америки в 150 милл. долларов, но об этом моем обещании Рузвельт публично не заявляет», — писал он. Разница между этими двумя цифрами, процентная ставка, размер и длительность кредита должны были стать темой переговоров с Буллитом и Моргентау. Затем Литвинов перешел к другим вопросам, которые удалось урегулировать по мере того, как он давал объяснения Сталину и делал предложения Рузвельту.
Закончил нарком свой отчет предупреждением: «Я полагаю, что, судя по обстановке и ходу переговоров, надо считаться с возможностью новых затруднений. Переговоры были крайне трудными, и я даже не сообщал Вам о разных требованиях, которые удавалось ликвидировать немедленно». Он упомянул в качестве примера продление признания американской независимости. Рузвельт пошутил, что, когда он будет отчитываться перед Конгрессом по этому вопросу, он скажет: «Я заткнул [уши] и отказывался даже слушать»[159].
В то же время Сталин прислал дальнейшие инструкции к переговорам по вопросу долга и кредита, предложив суммы, процентные ставки и график платежей. Процентные ставки были низковаты, но все же не совсем безнадежные. Что касается размера долга, который нужно было выплатить, Сталин не стал делать никаких предложений. Эта телеграмма пришла одновременно с телеграммами Литвинова, в которых он объявил, что достиг договоренностей с Рузвельтом и более подробно рассказывал о переговорах. Нарком просил предоставить ему более подробные инструкции о предстоящей встрече по вопросам долга и кредита. Литвинов объяснил, что Конгресс должен рассмотреть в январе закон, который запретит давать кредиты любой стране, не выполнившей свои обязательства перед США. После принятия этого закона Америка уже не сможет дать кредит СССР, пока не будут выполнены все американские требования. Тогда никак не получится реализовать соглашение, подписанное в Вашингтоне. Вот почему Рузвельт торопился заключить сделку и получить одобрение в начале января. Президент предполагал, что многие будут против, но считал, что соглашение утвердят, если советское правительство согласится выплатить 150 млн долларов. Литвинов полагал, что ему придется предложить больше, чем планировалось изначально, и поднять сумму до 100 млн долларов во время переговоров. «Я имею ваше разрешение», — добавил Литвинов. Также более подробно обсуждали извлечение иностранной валюты из замороженных немецких кредитов, хотя Сталин скептически относился к этой идее[160].
