Румынское опровержение удивило французского посла в Бухаресте, который слышал комментарии, прежде данные Титулеску во время ужина в советском посольстве в июне. Через несколько дней Титулеску приехал во французское посольство, чтобы подробно обсудить черновик пакта. Стороны стали обсуждать пункт про проход Красной армии. «Лучше мы с этим согласимся, — сказал Титулеску, — чем нам это навяжут». Таким образом, французский министр пришел к выводу, что опровержение не было правдой и просто служило прикрытием для отступления. Немцы в опровержение тоже не поверили[1127].
Литвинов не мог больше ничего сделать в Бухаресте до тех пор, пока не разберется с советскими отношениями с Францией. Он снова объяснил Островскому то, что он сказал Титулеску в Женеве: «Свою позицию я резюмировал следующим образом: до ратификации франко-советского пакта и выяснения отношений с Францией мы вообще не можем входить в какие-нибудь дальнейшие соглашения со странами Малой Антанты. Вопрос о пакте мною не ставился и моим правительством не обсуждался. Мы вообще имели в виду до сих пор региональные пакты против определенного возможного агрессора, а не общие пакты против любых агрессоров. Я лично считаю, что мое правительство никогда не пойдет на такой пакт, который обязывал бы нас защищать Румынию против любых государств, а Румыния освобождалась бы от помощи нам против одного из наиболее вероятных наших противников, — Польши. Если Титулеску готов отказаться от идеи исключения Польши, то можно будет вопрос подвергнуть обсуждению во время приезда Титулеску в Москву, причем я постараюсь заранее подготовить к этому обсуждению свое правительство».
Полпред СССР в Румынии М. С. Островский (второй слева в первом ряду) и сотрудники посольства в Бухаресте. Около 1936 года. АВПРФ (Москва)
В целом все сводится к тому, кто твой враг и против кого ты готов идти воевать. На эти вопросы Литвинов ответил следующим образом: «Титулеску заявил, что, так как Польша без Германии на нас нападать не будет, то Румыния, обязавшись помогать нам против Германии, тем самым выступит и против Польши. Во всяком случае, Румыния готова оказывать нам помощь против Германии и других европейских соседей, кроме Польши. Я указывал на возможность выступления против нас, при известных условиях, и одной Польши при неформальной материальной поддержке Германии. Я высмеивал идею [Румынии. — М. К.] помощи нам против Латвии, Эстонии или Финляндии. Я, наконец, оговорившись, что не делаю никакого предложения, а лишь выясняю позицию Титулеску, спросил его, что он думает о пакте, который обязывал бы каждую сторону выступить в случае нападения на другую сторону любых двух государств. Титулеску отверг и эту идею».
Литвинов и Титулеску обсудили польско-румынский оборонный пакт и препятствия, которые он создавал для заключения советско-румынского пакта о взаимопомощи. Литвинов пришел к выводу, что правовые ссылки Титулеску были всего лищь предлогом и не имели никакого отношения к его позиции. «Он лишь исходит из сознания того, что союз с Польшей в Румынии настолько популярен, что ни король, ни страна не пойдут на какой-либо пакт, хотя бы теоретически направленный против агрессивной Польши».
Титулеску также не забывал о Лавале. «У меня создалось впечатление, — писал Литвинов, — что Титулеску стал сомневаться в возможности дальнейшего ведения прежней линии внешней политики, в особенности если Лаваль осуществит свои антисоветские замыслы и что он, Титулеску, уже подумывает, если не об изменении своей политики, то об ее смягчении». Литвинов продолжал: «Недаром он допытывался в Женеве у Араса [министра иностранных дел Турции. — М. К.], каким образом Турции удается при дружбе с СССР завязывать и поддерживать весьма приличные отношения с Германией. Я поэтому ожидаю, что в Бухаресте Титулеску сделает несколько реверансов по адресу Германии. Более того, допускаю, что он под тем или иным предлогом откажется от поездки в Москву. Правда, он меня заверял, что он обязательно 25 ноября будет у нас, но он, вероятно, окончательно решит вопрос в Бухаресте, измерив силу антисоветских настроений, а также в зависимости от поведения Лаваля. Намечающийся или скорее предсказанный поворот во внешней политике Польши должен как будто облегчить положение Титулеску, но этот поворот, к сожалению, пока обращен лишь в сторону Франции, а не СССР».
Наконец Литвинов вернулся к полякам. «Я считал бы очень полезным предать гласности содержание беседы Арцишевского с королем [Румынии. — Ред.]… Сообщите, считаете ли Вы это возможным», — спросил он Островского. Если это действительно так, то нужно попросить Виноградова «написать что-то вроде корреспонденции из Бухареста об антисоветских интригах польского посланника и о содержании его беседы с королем». Это может быть опубликовано в Москве в «Журналь де Моску»[1128]. Борис Дмитриевич Виноградов ранее служил в Берлине первым секретарем советского посольства, а также был агентом НКВД. В настоящий момент он занимал должность первого секретаря посольства в Бухаресте.
Если проанализировать отношения Литвинова с Титулеску, то на ум приходит слово «достойные». Нарком не просто согласился прикрыть его в вопросе прохода Красной армии по территории Румынии, но и освободил от необходимости приезжать в Москву, то есть поговорил со Сталиным, чтобы объяснить ситуацию в Бухаресте. «Титулеску мне сообщил, — отчитался Островский Литвинову, — что в последней с ним беседе Вы не настаивали на его поездке, оставляя решение за ним в зависимости от внутреннего положения и от устойчивости его министерского портфеля. Титулеску добавил, что он был глубоко тронут этим проявлением искренности и сердечности». С точки зрения Островского, поездка Титулеску в Москву была совершенно необходима[1129].
В целом Литвинов не возражал. Приедет Титулеску в Москву или нет? Он сам должен это решить. Если приедет, то кто будет его сопровождать, на сколько дней он останется и что бы он хотел посмотреть в Москве? Вариантов было много: спектакли, опера, балет, музеи, галереи, заводы. Островскому нужно было это выяснить и отправить телеграмму Литвинову[1130].
Через несколько дней Литвинов снова затронул этот вопрос, напомнив Островскому, что Титулеску сам предложил приехать в Москву, это была его инициатива, а не СССР. К сожалению, Титулеску рассказал о возможном визите прессе, и это вызвало проблемы в Бухаресте. Он хотел приехать, чтобы подписать пакт о взаимопомощи или чтобы СССР признал, что Бессарабия подчиняется Румынии. «Впустую он, очевидно, ехать не хочет, — писал Литвинов. — Нам тоже поездка ничего не даст, если за ней последует какой-нибудь поворот в политике Румынии». Все зависело от ситуации в Бухаресте: будут ли король и правительство поддерживать сближение с СССР? Если нет, Титулеску придется балансировать между двумя сторонами. Поэтому Литвинов велел на него не давить, поскольку он может сообщить об этом прессе. Но нужно попросить его дать окончательный ответ, так как необходимо подготовить его визит[1131].
Через три дня, 19 ноября Титулеску сообщил Островскому, что поездка отменяется. Его политическое положение слишком неопределенное. Он не может никому доверять, так как обещания нарушаются на другой день после того, как их дали, поэтому единственный человек, на которого Титулеску может полагаться, — это король. А король никогда не будет другом СССР, «но он боится вас, как моральной силы, так и, в особенности, силы материальной… поэтому король кровно убежден, что лучше иметь Советы в числе друзей, чем врагов». Однако на Кароля II давили со всех сторон, а франко-советский пакт еще не был ратифицирован[1132]. Даже французы вступили в дискуссию. Как узнали немцы из достоверного источника, заместитель начальника штаба Франции генерал Виктор-Анри Швейсгут, наблюдавший в этот момент за маневрами в Румынии, предложил «замедлить сближение с Россией»[1133]. Вряд ли Швейсгут дал бы такой совет по своей собственной инициативе.
