«Советское правительство, — продолжил Майский, — не может относиться с полным равнодушием к этой новой опасности на Западе. Мы хотим мира, но мы должны как-нибудь оградить нашу страну от возможности атаки с этой стороны». Этой цели удастся достичь, заключив Восточный пакт, подчеркнул Майский. Он разразился длинным монологом, пытаясь прояснить позицию Великобритании по этому вопросу. Москву тревожит британский курс. Не подталкивает ли британское правительство Германию к походу на восток, против СССР?
«Я вполне согласен, — ответил Ванситтарт, — с тем, что гитлеровская Германия представляет большую опасность для целого ряда окружающих ее стран, и я ничуть не удивляюсь тому, что эти страны пытаются найти какие-либо эффективные способы самозащиты». А затем — возможно, неожиданно для Майского — Ванситтарт упомянул о недавней кровавой расправе Гитлера над бывшим товарищем, главой штурмовиков Эрнстом Рёмом, и этот факт красноречиво свидетельствовал о том, что никаких перемен во внешней политике от Германии ждать не приходится. В этих обстоятельствах Восточный пакт мог бы быть «полезной вещью», если бы он был заключен при участии Германии. Только так можно было заставить Гитлера уняться. Отметив, что у кабинета нет официальной позиции по поводу Восточного пакта, Майский поинтересовался, есть ли таковая у британского МИД. Ванситтарт ушел от прямого ответа, но еще раз постарался убедить собеседника, что Германия представляет собой «большую опасность для мира и спокойствия Европы». Майский посчитал, что имеет место значительное расхождение во взглядах относительно Восточного пакта у Ванситтарта и Саймона; последний был против.
После этого Ванситтарт «с явным раздражением» заговорил о «Таймс». В подавляющем большинстве случаев эти публикации не отражают точку зрения МИД. Ванситтарт сказал, что его мнение очень редко совпадает с мнениями авторов, особенно по германскому вопросу. «Я нахожу ее чересчур германофильской и не отвечающей истинным интересам Великобритании». Большинство этих статей принадлежат перу Э. Л. Кеннеди, а «вдохновение он черпает по большей части в германском посольстве». Подводя итог в разговоре с Майским, Ванситтарт посоветовал послу СССР, если у того возникнут вопросы по внешней политике Великобритании, обращаться непосредственно к нему. Майский предложил, чтобы кто-нибудь из британского правительства сделал по этому вопросу официальное заявление. Ванситтарт идею поддержал. Под конец дискуссии были подняты вопросы разоружения и Лиги Наций. Разоружение представлялось неосуществимым: Майский еще раз изложил точку зрения Литвинова о том, что «разоружение в данный момент не имеет никаких шансов на практическое осуществление». Ванситтарт согласился с тем, что «та идея безнадежна». Затем, конечно же, заговорили о вступлении СССР в Лигу Наций. Здесь Ванситтарт не сказал ничего, о чем бы не было бы уже известно читателю, а именно что Великобритания поддержит вступление СССР в Лигу, но не будет сама выступать с данной инициативой[732]. На том и закончилась эта долгая встреча. Ванситтарт и Майский разошлись по кабинетам сделать запись разговора, каждый свою.
Вообще-то Майский отправил в Москву две записи беседы: одна представляла собой телеграмму, другая — многостраничную депешу. Телеграмма весьма лаконична и отражает лишь общих ход беседы[733]. В депеше больше подробностей, приводятся слова и Майского, и Ванситтарта. Отчет британского МИД об этой встрече также был отправлен депешей с порядковым номером, отправителем был Саймон, адресатом в Москве — Чилстон. Любопытно, насколько разнится в двух отчетах оценка этой встречи. Разумеется, полностью исчезло упоминание леди Ванситтарт, сдвинувшей дело с мертвой точки. Отсутствуют продолжительные обсуждения на тему опасности Японии и нацистской Германии. Читая британский отчет, невозможно понять обеспокоенность Советского Союза по поводу исходившей от двух упомянутых государств угрозы безопасности.
Эта мысль проходит разве что вскользь. «Есть два момента, — сообщил Майский, — которые вызывают подозрительное отношение к британской политике у него на Родине, и это Япония и Германия». То есть про страхи СССР перед угрозами безопасности с востока и запада сказано настолько подспудно, что можно и не догадаться. Про «Майн кампф» также не упоминается. Нет и свидетельств солидарности Ванситтарта с выдвинутой Майским оценкой японской и германской угрозы миру и безопасности в Азии и Европе. Из мидовского отчета эта мысль практически изъята, что лишь подтверждает обозначенную Майским в своем отчете мысль о разнице политических взглядов Ванситтарта и Саймона. В свою очередь, Ванситтарту свои взгляды насчет этих двух угроз было неловко афишировать перед членами кабинета.
Майский не уделял должного внимании жалобам Ванситтарта на статью в советской печати; Ванситтарт — наоборот. Он писал о «зловещих подозрениях» Майского насчет британской политики, как если бы они возникли на пустом месте в результате паранойи, а не по итогам контактов с британскими властями по всему свету. Темы вступления СССР в Лигу Наций и британской позиции по поводу «Восточного Локарно», а также редакционной политики «Таймс» в отчете МИД отражены, и здесь мы не видим большой разницы между двумя документами. Майский проявляет инициативу, чего-то требует; Ванситтарт в разговоре более пассивен: ему предлагают контактировать чаще и продуктивнее — он соглашается[734]. Майский спешит открыть людям правду; Ванситтарт, напротив, напускает тумана в наиболее важных вопросах: например, вуалирует свои взгляды на Японию и нацистскую Германию и свое восприятие совместных англо-советских интересов, которое у него и у Майского совпадало.
Встреча произвела на Майского сильное впечатление, поэтому он отправил Литвинову еще одну депешу. «Прежде всего, считаю необходимым отметить, что данная беседа, насколько могу судить, является первой в своем роде в истории наших взаимоотношений с Англией. Возможно, что в периоды лейбористских кабинетов аналогичные беседы бывали (хотя я в этом не вполне уверен), но совершенно несомненно, что такой беседы, какую я только что имел с Ванситтартом, до сих пор не было и не могло быть при господстве консервативного правительства. Несомненно, что обстановка, тон и содержание самой беседы знаменуют собой известный сдвиг в благоприятную для нас сторону в настроениях британского правительства, ибо я не допускаю мысли, чтобы Ванситтарт решился вести со мной подобный разговор на свой страх и риск. Надо полагать, что он предварительно советовался с членами правительства, во всяком случае, с Болдуином».
Майский также упорно полагал, что между Ванситтартом и Саймоном существуют политические разногласия. Он сослался на июньский разговор с Саритой за обедом, но утверждал, что слышал мнения, подобные этому, и от других:
«Суть этих разногласий вкратце сводится к следующему: Саймон — прояпонский и пронемецкий, Ванситтарт — профранцузский и антинемецкий, а наряду с этим и антияпонский (или осторожнее — с большой опаской относится к Японии). Аппарат Форин-офиса, главой которого является Ванситтарт, в основном разделяет точку зрения последнего. Между Саймоном и Ванситтартом давно уже идет борьба. Тот факт, что Ванситтарт решился вести со мной такую беседу, какую он вел, свидетельствует, на мой взгляд, о том, что, очевидно, линия Ванситтарта начинает побеждать в кабинете линию Саймона. Поведение же жены Ванситтарта на завтраке заставляет думать, что, по мнению Ванситтарта, дни Саймона как министра иностранных дел сочтены».
В то же время Майский не мог понять, когда именно Ванситтарт говорит, следуя указаниям кабинета, а когда выражает собственное мнение. Будет интересно, писал Майский, дождаться публичных заявлений в прессе по поводу британской политики, которые Ванситтарт согласился организовать. «Поживем — увидим», — заключает он. Рассуждая о перспективах англо-советских отношений, Майский руководствовался именно этим девизом. Он указывает на признаки улучшения англо-советских отношений, но замечает, вторя словам Ванситтарта, что необходимо разрешить затянувшийся спор вокруг Ленских приисков[735]. Учитывая, что в собственном отчете о встрече 3 июля Ванситтарт старался скрыть свою точку зрения и нивелировал германскую и японскую угрозу, можно сделать вывод, что он в беседе выражал не чье-то мнение сверху, а свое собственное.
