На подступах к помещичьей экономии, теперь уже наполовину засыпанные снегом, валялись зубьями вверх железные бороны. Значит, и сюда, подумал Алексей, приходили мамонтовцы. Такого рода баррикадами от налетов конных банд прикрывались комбедовские отряды, поднявшиеся на врага по зову большевиков.

К удивлению Алексея и его спутников, во дворе имения по-прежнему правильными рядами стояли сеялки, веялки, молотилка, увезенные было крестьянами во время осеннего разгрома поместья.

От погреба к кухне промелькнул знакомый силуэт барской поварихи с судками, доверху наполненными квашеной капустой и соленьями.

— Не иначе как для нас — дорогих гостей, — причмокнул языком Дындик. — Небось помнят нас.

Оповещенный, очевидно, поварихой, на крыльцо кухни с огромным ножом в руках, с белым бабьим передником на черном бешмете, вышел горбоносый кавказец.

— С таким носом, — улыбнулся Ромашка, — когда-то карикатуристы изображали турецкого султана Абдул Гамида.

— Так это ж его младший брат, — рассмеялся Дындик, — я его заметил на борту «Меджидие», с которого меня подстрелили в шестнадцатом году. Это было у самых Дарданелл.

Носач, едва держась на ногах, с высоко поднятым ножом, приветствовал всадников:

— Хош гельды! Селям алейкум! Слезай к нам на шашлык, ми мало-мало резим жирный баран!

Повар, очевидно, принял вновь прибывших за своих. Поздней осенью 1919 года почти вся советская кавалерия была одета в трофейные английские шинели.

— Инша алла! — приветствовал шкуровца Ромашка.

Кавказец, довольный собой, громко затянул, размахивая в такт песне длинным ножом:

— Это он поет заздравную за какого-то Арслана-пашу, — перевел слова кавказца Ромашка.

Алексей, отрядив Фрола Кашкина на кухню и велев всадникам стать в кустах за амбаром, спешился со своими товарищами у парадного входа.

На одной из его колонн был приклеен деникинский плакат. На нем черные контуры черепа опоясывали несколько центральных губерний РСФСР с Москвой в центре.

Ромашка, придерживая рукой оторванный угол плаката, читал:

Алексей, сорвав плакат, сунул его в полевую сумку.

— Поторопился, видать, генерал, — усмехнулся Ромашка. — Как бы его высокопревосходительству вместо Красной площади да не пришлось поплавать в Черном море.

— Кто этот Станкевич? — спросил Дындик.

— Вот сегодня и будем читать о нем приказ Реввоенсовета республики, — ответил Булат.

— А ты скажи сейчас, Леша!

— Если хочешь, могу. Начальник штаба пятьдесят пятой дивизии, бывший офицер Лауриц, сбежал к белым. Корниловцы, воспользовавшись его информацией, окружили пятьдесят пятую дивизию. Они ворвались тринадцатого октября в Орел, захватили в плен начдива пятьдесят пятой, бывшего генерала Станкевича. Белые предложили ему перейти к ним. Он заявил: «Я присягал Советскому правительству. Признаю его политику правильной. За Лениным идет весь народ, а Деникин продает Россию англичанам, французам, американцам и идет против народа».

— Вот это герой! — восхищался бывшим генералом Дындик.

— Повесили старика, — продолжал Алексей. — Сначала сломали над его головой шашку, разжаловали и повели на казнь.

— Значит, и среди генералов есть настоящие люди! — воскликнул моряк[2].

Булат, Дындик и Ромашка вошли в дом. В прихожей им бросились в глаза огромные тюки с вещами, чемоданы, сундуки, перетянутые веревками. Несмотря на спешные приготовления к отъезду, в комнатах, через которые проследовал Алексей с товарищами, царил порядок. В гостиной, по-прежнему убранной портретами именитых предков, коврами, дожидался кого-то богато сервированный стол.

Старая помещица, в нарядном шелковом платье, с черным кружевным шарфом на голове, узнав Алексея, побледнела и, выпустив из рук лорнет, безжизненно упала в кресло. Элеонора, в строгом светлом костюме, еще более похудевшая и пожелтевшая, бросив испуганный взгляд на фотокарточку юнкера, вновь появившуюся на письменном столе, судорожно сцепив пальцы, склонилась над матерью.

— Это для нас? — спросил Дындик, указывая на закуски и бутылки с вином.

— Садитесь, — неприветливо бросила Элеонора, — всем хватит…

— Ах, mon dieu, боже мой! — глубоко вздохнула старая барыня. — Сколько еще раз мы будем переходить из рук в руки?

— Теперь уж раз и навсегда, — успокоил ее Алексей.

Помещица, поддерживаемая дочерью, с трудом поднялась с кресла.

— Схожу приму капли…

В гостиную в рваном тулупчике ввалился взбудораженный паренек.

— Чего тебе, Прохор? — спросила его Элеонора.

— А мне вот надо к ним, — сняв шапочку, повел ею Прохор в сторону гостей.

— Пошел, Прошка, смотрел бы ты лучше за печами…

— Нет, барыня, зовите себе в истопники иного, а я после бариновых плетей вам теперь не работник. Пойду с Красной Армией.

— Каких плетей? — изумился Булат, подступая к пареньку.

— Я лучше выйду, — передернула плечами Элеонора.

— Нет, посидите с нами, — твердо отрезал Дындик.

— Так вот, — продолжал Прохор, — вскорости после вас пожаловал сам барин, Глеб Андреич значит. Не один, с казаками. Долго его не пускали наши комбедчики. Возле боронок, — видали их? — считаю, побили много казачьих лошадей. А беляки — обходом и все же прорвались. Ну, чего было, нелегко рассказать. Пол-Ракитного выпороли. Потребовали свезти все барское. Мужики и приволокли. Глеб Андреич пригрозил и полдеревни перевешать, ежели что обратно тронут…

Дындик, стиснув зубы, не спускал злобного взгляда с Элеоноры, тяжело опустившейся в кресло.

— А нынче прискочил ихний новый зятек, говорят — из азиатов. Сейчас венчаются на деревне с нашей барышней, Наташей. Вот это и закуски, для них припасенные. Да еще на кухне другой азиат все шашлык жарит… Сбегаю туда, а то он все к Стешке-поварихе липнет, не дает ей проходу, басурман…

— А там наш человек, не бойся, — успокоил ревнивца Дындик.

— Этот ваш человек, — насупился Прохор, — видать, тоже не лаптем щи хлебает… Как Стеша в сени, он за ней…

— Ну, что вы скажете, мамзель? — достав с блюда соленый огурец, повернулся к Элеоноре Дындик. — Скажете, врет ваш Прохор?

— Мы за Глеба не отвечаем, — надменно бросила молодая помещица. — Он не спрашивал нашего совета ни тогда, когда шел к вам, ни тогда, когда уходил от вас.

— Товарищ Дындик, — приказал Булат, — пойдите к людям. Распорядитесь на случай приезда жениха.

Командир эскадрона вышел.

В гостиную, без шапки, взволнованный, влетел снова Прохор. Протянул Алексею клочок измятой бумаги.

— Вот, читайте, старая барыня послала с этой депешей Стешку. Я и перехватил.

Алексей развернул записку. Но прочесть ее не смог. Она была написана по-французски.

— Разберете? — спросил он, протянув послание Ромашке.

Командир эскадрона, пробежав записку глазами, не запинаясь перевел ее содержание:

Вернулся в гостиную Дындик.

— Цепляйте погоны, — скомандовал Алексей, как только Ромашка кончил переводить записку старухи. Разведчикам полка не раз для обмана врага приходилось прибегать к такой маскировке.