Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Не привыкать… Как-то старые путиловцы, служившие с ним в одном полку, пригласили его в Ленинград на торжество открытия двух улиц в районе Кировского завода — имени Червонного казачества и имени Виталия Примакова.

Ездил он, не забыв прихватить с собою походную бандуру, на сабантуй, как он говорил, и в Стрый. В честь знаменитого Карпатского рейда 1920 года. Тогда полки Примакова далеко в тылу пилсудчиков ворвались в город Стрый, сломив сопротивление врага на двух старых мостах, вместо которых теперь соорудили новый, фундаментальный. Ему и дали имя Червонного казачества.

А вот встреча в фуникулере… Сразу бросились в глаза уши и золотые очки. Мелкие, прижатые вплотную к голове мышиные ушки… Под буравящим взглядом из-под грозных бровей попутчика джентльмен как-то съежился. А потом оба узнали друг друга. А ведь прошло с тех пор полвека… Одного выдавали уши, другого — неповторимые брови.

Назар спросил того, не в туризме ли он? А «золотые очки», порывшись в жилетном кармане, предъявили визитную карточку со знакомой Назару фамилией и… с киевским адресом. Хозяин карточки сказал, что ему сдается, будто он встретил не того парня с Предмостной слободки, а его дедушку. Однако ветеран не растерялся и заявил: «Режу тем же концом, по тому же месту…»

Джентльмен дружелюбно сверкнул плотной обоймой золотых зубов. Сказал, что очень торопится и просит старого знакомого, если он только того хочет, зайти к нему на квартиру, поговорить… Назар пошел.

Что ж? Джентльмен говорил интересно, но не совсем понятно. Сказал и о себе, не скрыл своего прошлого. Но как это было преподнесено? Очень ловко! Получалось так: вот, мол, я, обычный человек, держу в руках спичку. Она для меня спичка и есть. Ну, а муравьям, известно, та спичка будет казаться бревном…

Назар вспомнил, как этот «аргентинский ковбой» через Горация советовал пану Неплотному не забрасывать далеко красный бант…

Перейдя на пенсию по своей воле с опозданием на пять лет, Назар не томился безделием. И не проводил время, подобно иным старикам, в городских парках, где с утра до ночи в так называемых словесных циклотронах беспрерывно стрекотали любители шашек и забивки «козла».

Неугомонный дед не успевал откликаться на бесконечные приглашения школ, заводской молодежи, армейских товарищей, военкоматов. С присущим ему горячим задором и народным юмором он рассказывал новобранцам о походах и боях, о мужестве и героизме, о товариществе и самопожертвовании, о своей сложной и интересной судьбе.

Любил он вспоминать навечно врезавшиеся в память волнующие вылазки на Владимирскую горку. Не скрывал, что раз его высекли по первой категории за ту страсть. Выпороли за растрату пятака, предназначенного на керосин. Той «Панорамы Голгофы», ясно, теперь нет.

— Зато есть другое. Хотишь — идешь в оперу, в театр Франка, а хотишь — и в цирк. А тогда! Кочевая труппа Саксаганского — и все…

На одной встрече ветеран рассказал, как его однажды в Киеве пригласили на радио. Намечалась передача для Канады. Репетировали до десятого пота. А как сунули ему в руку тот рожок, махнул на всю репетицию и сказал по-своему…

— И получилось. Ничего. Та радистка, что вела передачу, даже потрясла мне душевно руку.

Завершал он обычно свое выступление так:

— Вы подумаете, что я кончал, как и все вы, десятилетку, а на худой конец — восьмилетку. Что учился я по мудрым хрестоматиям, по разновидным геометриям. По учебному кино, по башковитому магнитофону, как вас теперь учат. Ну да. Набирался я грамоты у дьячка за полдесятка яиц. Мои главные педагоги и профессора — подзатыльники. У меня и у пекаря Пешкова были одни учителя. Только он стал Максимом Горьким, а я как был Назар Турчан, так им и остался повек… Многие годы моим главным пропитанием был полевой борщ, а под голову пихал не подушку, а казацкое седло. И ничего… Я хоть внук и сын пекаря, да и сам пекарь, зато мое потомство… Спасибо нашей советской власти. Ясно? Ясно! Вот и подведем черту…

До того как подарить свою бандуру музею, Назар Гнатович являлся вместе с ней к слушателям. Он волновал молодежь не только темпераментным словом, но и звуками походного инструмента. Боевой ветеран исполнял старинные украинские песни, знал он и множество современных. Большим успехом пользовалась услышанная им на фронтовых дорогах Балкан песенка «Сын Джетысуя». Сложил ее один полковой снайпер, поэт-самоучка.

Мастер дни и ночи петь я,
Тигра снять рукой неробкой
И волка крученой плетью
Затравить лесистой тропкой.
Где ползком, а где навалом,
Не хвальбой, не детским криком…
Надо быть великим в малом.
Но не малым быть в великом!
И у ног моих в расцвете
Солнца знойного, понурый,
Вот он — лучший тигр на свете
В золотисто-черной шкуре.
И таков закон — еще бы,
Погибай же, если зверь ты.
Раз любить, так уж до гроба,
Ненавидеть, так до смерти.

А переписка… Замучила она письмоносцев. Особенно в праздники. Писали ему со всех сторон Советского Союза. Писал и он. Однажды по два-три письма на день гнал в Винницу. Там объявился один ветеран. Но то был лишь однофамилец хромого солдата-фронтовика, которого Назар усердно разыскивал много лет. И не зря…

За чаркой бренди

После вылазки к памятным местам бравый «богомолец» вернулся на Печерск. Нестор Недогон сразу же преподнес дорогому гостю традиционную казацкую чарку.

— С наградой, дорогой Назар! Честно скажу, опасался: обойдут Тертого Калача Ленинской медалью. А опасался, видать, зря. Когда мне ее вручали, подумал и о тебе, Назар…

Гость осушил посудинку, аппетитно крякнул. Вытер тыльной стороной ладони казацкие усы. Подняв высоко на лоб лохматые, до отказа посеребренные свирепые брови, он тронул рукой новенькую медаль и высказался:

— Нет, не обошли, вельмишановный Нестор Минович. Напротив. Выдали… А почему бы и нет? Воевал я, как и все наши люди, безотказно. К тому же давали награду за доблестный труд. Так возьмемте и прикинем, что мы с вами за всю жизнь проворочали. Взять хотя бы дневную норму — по два мешка муки на нос. За год это шесть сотен кулей. Три тысячи пудиков. И все собственными, вот этими безотказными руками, без конвейеров и автоматов. Три вагона. А за всю жизнь? Худо-бедно наберется их полторы сотни. Считайте, три полногрузочных эшелона. Шутка ли?

— Смотри на этого героя, Дуся! — повернулся хозяин к своей половине. — Что кибернетика подсчитает за час, наш Назар Гнатович определил в одну минуту…

— Наше дело трудиться, дело начальства — одобрять, — лукаво усмехнулся Назар. — А вот шо скажу, добрый у вас, Нестор Минович, коньячок. Бренди, будто сказали вы. Первый раз слышу. Видать, привозной. Восприму еще баночку за ваше здоровье и за здоровьечко Евдокии Федоровны. Бог троицу любит. Известно!

— А как приговаривали наши пекаря, Назар? Забыл? Так я напомню. «Первая чарка сушкой, вторая птушкой, а третья — сдобной пампушкой…»

— Можно и добавить: третий гудок — пароход отправляется…

Гость усмехнулся и опрокинул содержимое чарки в широко раскрытый рот. Крякнул от удовольствия, вытер усы.

— Это и есть натуральный ожог первой степени. Ничего не скажешь. А вот, признаюсь по правде, все же у нашей бабки Мотри бренди смачнее. Ее медовуха славится по всей Ворскле. Мне, как знаете, перевалило на восьмой червонец, а мои казачьи саквы принимают то Мотрино варево…

— Вот это уже зря, дорогой Назар Гнатович, — строго через тонкие невесомые «профессорские» очки посмотрела на гостя хозяйка. Достав из серванта чайный прибор, подала его Турчану. — Лучше я тебе налью чайку. — Ее мягкий, как у всех библиотечных работников, голос звучал не по годам молодо. Из-за природной сухощавости Евдокия Федоровна выглядела куда моложе своих немалых лет.

118
{"b":"868836","o":1}