«Гилленкрок имел с собой запорожцев. Они жаловались, что всегда их одних заставляют рыть траншеи, а не шведов. И заявляли, что они не рабы наши…»
К той выписке вожак червонных казаков добавил от себя:
«Кто отщепенец? Я или же Гордиенко — прихлебатель шведов? Или же вся ваша нечистая братия, идущая по его стопам?»
Этот вопрос был весьма кстати. С атаманами в ту пору якшался свой мрачный Гилленкрок — эмиссар французского генштаба полковник Льоле…
…В Государственном архиве Украины хранится любопытный документ, крепче любых слов свидетельствующий о победе ленинской розы ветров над всеми прочими ветрами и о том, что ошибались адресом более искушенные в жизненных вопросах и в политике, нежели паренек из калачной братии. Ошибались вплоть до перехода через роковую черту…
Весной 1919 года атаман Волох держал весь антибольшевистский фронт на Подолии. В это время Петлюра, одолеваемый скверной и мечтая все еще о реванше за Круты, продав душу дьяволам Запада, окружил себя иноземными суфлерами. Часть войска воспротивилась этому. Воспротивилась и хозяйничанью чужаков в экономике, финансах, транспорте. В Киев в адрес Совнаркома УССР полетела необычная депеша:
«Ревком Юго-Западного района Украины издает приказ своим войскам приостановить военные действия… Просим немедленно назначить время и место встречи уполномоченных для… обсуждения вопроса об объединении украинских социалистических советских войск. Председатель ревкома Рыбак. Главнокомандующий республиканскими войсками атаман Волох».
Переход той петлюровской силы, сразу после восстания назвавшейся и «социалистическою» и «советскою», состоялся. Она явилась вместе со своим непутевым атаманом, которого буйные ветры тех жестоких лет качали из стороны в сторону.
Однажды хромой солдат-фронтовик увидел в Наркомпросе бывшего податамана Кравчука. На недоуменный вопрос пекаря Кравчук достал из кармана популярной в ту пору толстовки мандат-индульгенцию десятилетней давности. Оказывается, его кармелюцкий полк, в котором гайдамаки носили ярко-красные шлыки на папахах, вместе с войсками атамана Волоха повернул клинки против Петлюры.
Среди тех, кто сменил вехи, было много хороших учителей. Они пошли работать в школы, наробразы и даже в Наркомат просвещения. Но, видать, не все окончательно порвали с прошлым.
Вот так ветер Ленина, ветер широких дорог, одолевал все иные ветры. Не зря Владимир Ильич сказал, что люди приходят в стан борцов за святое дело разными путями…
2 мая 1919 года Назара можно было встретить на Лютеранской улице, широкого в плечах, с узким скуластым лицом, с лихим светлым чубом и с густыми бровями из-под мохнатой папахи.
Вкусив как следует того бурного партизанства, он знал, что не все возвращаются с войны на коне. Иные, не закончив ее, попадают и под копыта. Его потянуло на слободку, к памятным его молодому сердцу местам. В одиночестве постоял он у полузаброшенной усадьбы Неплотных, заглянул к пекарям, с которыми проработал не один год. Переправился на Долбычку, оттуда к Кукушкиной даче, у которой его душа особенно ныла, прежде чем принять окончательное решение — быть или не быть…
Любуясь сыном с ажурного широкого балкона и вытирая слезы радости, Ганна Турчан, Нюшка, долго махала на прощанье своей натруженной рукой. Уходил на новый, деникинский фронт, опаленный суровым огнем партизанской войны, исхлестанный житейскими бурями, настоящий тертый калач. Не забыв прихватить свою звонкую бандуру, он уходил из Киева вместе с примаковским красным войском… Это было 3 мая 1919 года.
Не четыре, а пять «ко»…
В мае 1920 года пан Пилсудский захватил Киев.
Назар хорошо помнил тот день, когда хромой солдат-фронтовик, депутат горсовета, переселил пекаря Гната Турчана и его друга Костю-бородача на Лютеранскую в каменный дом пана Неплотного.
В деникинщину бывшего фронтовика-брусиловца вновь загнали в подвал. По слухам, «дружок» Назара Гораций, любитель четырех «ко», вошел тогда в город вместе с солдатами Бредовского корпуса и добился восстановления отца — булочника и домовладельца в его «законных» правах. И получилось как на весах в бакалейной лавке Неплотного. Идет вверх одна чаша, опускается вниз другая. И наоборот…
С победой советской власти старикам тут же вернули квартиру на Лютеранской. А что с родными теперь, при пилсудчиках, Назар не знал. Всякое лезло в голову.
Конное войско Примакова, брошенное из-под Перекопа на Подолию, чтобы изгнать оттуда наглых интервентов, переправилось к Каховке. Затем его маршрут все более и более отклонялся от седого Днепра.
Вскоре Конная армия Буденного, прорвав фронт у Сквиры, обрушилась на тылы интервентов. Южнее — червонные казаки, сломив сопротивление «познанчиков», ринулись в глубину их обороны. В Проскурове разгромили штаб шестой армии генерала Роммера.
Участником разгрома роммеровского штаба, и даже весьма активным, был Назар Турчан. Его клинок поработал тогда на славу. У подъезда огромного старинного школьного здания, где ныне размещается Хмельницкий обком партии, бывший пекарь ловким ударом свалил с коня по-щегольски экипированного молодого всадника. На миг Назару почудилось, что из-под широкого козырька голубой рогатой конфедератки его насквозь пронизывают изумленные голубые глаза. Глаза того человека, который в гостиной пани Ядвиги высокомерно бросал: «Эй, хлоп, подай запалки!» Из той самой шатии, которая звеня шпорами, обступала хлебосольную пани Ядвигу с рыцарскими словами: «Целую рончки…»
24 июля ленинские посланцы впервые появились на галицийской земле. Нет, не латыши и китайцы, как о том шумели прислужники Клемансо, Гувера, Ватикана, несли те знамена. Шли через Збруч на святой бой с иностранными захватчиками боевые сыны Украины — 41-я дивизия (донбассцы), 47-я (хлеборобы Херсонщины, Одесчины), 60-я (черниговцы).
Иной мир, иные дали, иные перспективы возникли перед их восторженным взором. Перед взором и линейного борца и прославленного начдива. Шутка ли, впервые полки Страны Советов преодолели государственный рубеж между двумя бывшими империями, а ныне рубеж между двумя мирами — старым и новым…
Неистово шумела мировая пресса. Клемансо: «Между нами и большевиками спор может быть решен только силой». Галлер: «Не вложим меч в ножны, пока не раздвинем границы государства до Днепра». Гувер: «Если Пилсудский потерпит поражение, то вся европейская цивилизация будет под угрозой». Чтобы не отпугнуть интервентов, Петлюра объявил: «Вся земля польских помещиков на Украине остается неприкосновенной».
На все шумные декларации и угрозы Ленин отвечал: «Мы к этой новой авантюре относимся вполне спокойно».
Неутомимые комиссары обо всем этом ежедневно рассказывали Назару Турчану и его товарищам по походам и боям. Неустанно напоминали они воинам о том, что есть не одна, а две Галичины.
Иной мир, иные дали, иные перспективы никому не вскружили голову. Газеты и листовки напоминали воинам-освободителям: «Помните — хозяином галицкой земли являются только галицийские рабочие и селяне…» А коммунисты-галичане звали своих земляков под ленинские знамена громовыми словами Ивана Франко:
До відважних світ належить.
К чорту боязнь навісну!
В любой атаке (а их было немало, от Хмельника до Карпат), когда в крепких руках Назара блестел острый казачий клинок, ему все мерещились лощеные господа в рогатых кашкетках, которые обжирались на слободке у пани Ядвиги. И его рука не знала устали.
В Збараже он увидел своими глазами, как комиссар третьей бригады Альберт Генде-Ротте, чистокровный лодзинец, ткач, лихо рубил стрелявших в него офицеров-пилсудчиков. И киевский пекарь понял, что родство по духу бывает крепче родства по крови…
Довелось ему слушать командира третьего полка червонных казаков Ивана Фортунатовича Хвистецкого, домбровского шахтера. Тот говорил: «Не такое это простое дело… Пшя крев! Сколь я пролил крови легионеров и в Проскуровском рейде, и на Збруче. Один у нас с легионерами язык, одна родина, один народ. И все же… Вот ради счастья этого самого народа, всех его рабочих и всех его хлопов, в любом бою голос крови не глушит во мне голоса пролетария…»
