Алексей с Ромашкой вернулись в хату. На койке под разным хламом нашли связанного по рукам и ногам спящего марковца. Разбудив его, освободили от пут. Беляк, не рядовой и не офицер, в синих с трехцветными витыми кантиками погонах вольноопределяющегося, разминая отекшие члены, вглядывался в новых людей туманным взглядом. Вдруг его глаза загорелись, осветив безумным огнем бледное, изможденное, почти девичье лицо. Заметив красную звезду на шапке Ромашки, отшатнулся.

— Грядет, грядет карающий ангел Азраил! — выпалил он.

— Не лопочи, никто тебя не тронет, — попытался было успокоить вольноопределяющегося Слива.

— Да, могучий ангел Азраил, — продолжал пленный, не слушая Сливу, — уйди, рассыпься, сгинь… — И вдруг, закатив глаза, начал декламировать:

— Где ваша шинель? Одевайтесь, — мягко распорядился Алексей.

— Брось свои стишки! — сердито крикнул Слива. — Собирайся. Из-за тебя, стихоплета, сами попадем к кадетам… Вбить такому рифмачу в горло сальную свечу…

Умалишенный, уцепившись скрюченными пальцами в свою давно не стриженную шевелюру, выпалил:

Ромашка, подступив ближе к марковцу, всмотрелся в его глаза. Тяжко вздохнув, произнес:

— Слава, Святослав, не узнаешь?

Вольноопределяющийся, услышав свое имя, съежился. Опустился на койку, забился в угол. Затем подскочил, схватил обеими руками командира эскадрона, встряхнул его и упавшим голосом прошептал:

— Ты, Юрий, вижу, умница. Умница и твоя сестренка. До сих пор в моем сердце живет. Где сейчас Виктория?

— Не знаю, — ответил Ромашка.

Утихшего деникинца одели, вывели во двор. Усадили в седло.

Очутившись на коне, он снова стал бормотать, бешено вращая воспаленными глазами:

— Заткнитесь, ради бога-с, — обратился к нему капитан-москвич.

Тронутый умом беляк, вытянув тонкую руку, устремил на него указательный палец:

— Какой он сумасшедший! Настоящий большевик, только ловко маскируется под безумца, — почти отрезвев, пожал плечами поручик-марковец.

По дороге Ромашка поравнялся с Алексеем. Взволнованный встречей, он сообщил комиссару:

— Вместе учились в гимназии. Одаренный был юноша этот Святослав. Пушкина и Лермонтова знал назубок. Сам пописывал. Я его узнал по его гимназическим стихам: «Недоброй платит нам монетой». Тянуло его к белым рифмам, а вот попал, чудак, в белую армию. Да, видать, не в свои сани сел…

Пленных повели в штаб. По дороге капитан приблизился к Алексею.

— В чем дело? — спросил Булат.

— Да по секрету, господин командир.

Капитан отошел в сторону.

— Скажите, нас расстреляют?

— Мы пленных не расстреливаем.

— А офицеров?

— И офицеров! — отчеканил Булат и едко добавил, всматриваясь в нарукавную эмблему деникинца: — Как будто вас, капитан, смерть и не должна страшить.

Вокруг зловещей эмблемы золотой канителью были вышиты слова хвастливого девиза марковцев — ветеранов белогвардейщины: «Не боимся никого, кроме бога одного».

— Не я эти слова придумал, — ответил в смущении пленный белогвардеец, — и не я их вышивал. Получил вместе с формой. Одно скажу — бог высоко на небе, а вы рядом со мной. Товарищ командир, — продолжал он, — верните мне… верните мне обручальное кольцо.

— Зачем?

— Верю — раз лишился кольца, то и меня скоро убьют.

— Это суеверие, — усмехнулся Булат.

Приблизился Слива.

— Надо их порубать. Куды с ними тягаться.

— Вот видите, я был прав, — переполошился, побледнев, пленный.

Алексей строго ответил:

— Вы не были правы и тогда, когда пошли против своего народа с оружием, и тем более сейчас, когда мы вас обезоружили.

В штабе Булат вызвал нескольких отличившихся кавалеристов и наградил их ценными подарками. Епифану достался портсигар московского капитана.

— А что тут золотом написано?

Алексей прочел:

— «Боже, царя храни».

— Черт с ним! — плюнул Епифан, возвращая подарок.

Бойцы засмеялись.

— Чудак ты, генерал Скобелев. Бери, сколупаешь то золото и на зубы сделаешь колпачки.

— Вот это я понимаю, — высказался Чмель, — береги солдата в деле, да не обидь его в разделе.

Алексей вызвал в штаб капитана-марковца. Перед допросом напоил его чаем. Моментами в глазах пленного, не верившего, что его оставят в живых, вспыхивал холодный блеск ужаса.

Деникинец, отхлебывая чай, исподтишка наблюдал то за командиром полка Парусовым, понимая, что перед ним сидит бывший собрат — офицер, то за Булатом.

— Вы говорите, — обливаясь потом, обратился беляк к Алексею, — что мы уничтожаем пленных. Вот найдите мою книжку. Я вам ее сдал там, на хуторе.

Алексей порылся в документах, отобранных у марковцев, и достал записную книжку капитана. На одной из ее страниц он нашел именной список первого взвода третьей роты Марковского полка. Среди многих фамилий значилось — «рядовой Брусилов».

— Ну, я думаю, — сказал Булат, — вам нет расчета повесить Брусилова. А вот сотни и тысячи простых красноармейцев и командиров…

Сын генерала Брусилова, в прошлом кавалерийский офицер царской армии, командовал 3-м конным полком 3-й советской стрелковой дивизии. В одно утро при очередном налете деникинцев он исчез вместе со своим штабом. Носились разные слухи в связи с этим.

Толковали, что бывшего офицера белые захватили в плен, иные утверждали, что он сам к ним перебежал.

— А старик Брусилов сейчас где? — заволновался пленный.

— В Москве. На отдыхе.

— Вот и начальник штаба вашей Тринадцатой армии Зайончковский — видный генерал, — продолжал деникинец. — Наш командир Добровольческого корпуса генерал-лейтенант Кутепов как-то сказал: «Этот выдающийся стратег командует у красных. Было бы куда лучше, если б он был с нами, а не против нас».

— Скажите, у вас в Марковском полку нет ротмистра Елисеева? — поинтересовался Парусов.

— Как же? Есть. Командует взводом.

— Да? — оживившись, воскликнул Парусов. После минутной паузы добавил с необычным для него многословием: — Как чертовски непостижимо складывается судьба! Ротмистр Елисеев, этот безупречный службист, всегда шел впереди всех и командует лишь взводом, а я — полком.

— Вы, верно, знали штаб-ротмистра князя Алицина? — спросил капитан. — Он вместе с Елисеевым пробрался к нам из Москвы, погиб…

— Известно, — подтвердил Алексей, доставая из сумки княжеский блокнот.

Пленный, пробежав глазами нравоучительное посвящение Натали Ракиты-Ракитянской, ехидно усмехнулся:

— У князя таких бабочек был целый эскадрон. В своем чемодане он возил толстую колоду фотокарточек своих любовниц. Да, он умел пожить… Vive l’amour! — вздохнул глубоко белогвардеец.

Словоохотливого марковца после допроса, во время которого он без утайки сообщил все о дислокации и планах белых, увели. Вернули ему обручальное кольцо, убедившись, что он его законный хозяин.

Попавшихся на хуторе белогвардейцев вместе с безумным поэтом отослали в дивизию. В то время вошел в действие приказ Реввоенсовета республики, строго запрещавший уничтожать захваченных офицеров, хотя в данном случае это были не простые пленные, а самые настоящие мародеры в офицерских погонах. Во всяком случае, большинство беляков, застигнутых на одиноком хуторе.