По-человечески для нас чрезвычайно увлекательна каждая из восьми жизней Дягилева, каждое из восьми его любовных увлечений. Нам интересно проследить, как эти восемь жизней складывались в одну — с единой страстью к искусству. Для нас поучительно видеть, как Дягилев в разные периоды своей жизни умел зажечь в юных сердцах горение и энтузиазм к творчеству, уверенность в своих силах и любовь к своему наставнику. Любовь духовную и плотскую — несмотря на то, что большей частью они были изначально чужды однополой любви, а окружение было враждебно к подобным отклонениям. Причем это один из первых случаев «выхода из чулана» — почти все они без стеснения признают в своих мемуарах свою интимную близость с Дягилевым. Да, годами жили вместе. Да, были любимы. Да, любили.

Чем Дягилев добивался успехов, славы и такой любви?

Сергей Павлович Дягилев.

Фото 1880-х г.

Сергей Павлович родился в 1872 г., уже в пореформенной России. Дягилевы — богатый и знатный дворянский род. Дед Дягилева служил в Министерстве финансов и разбогател на продаже водки со своих винокуренных заводов. Он был завзятым театралом и атеистом, но затем внезапно стал религиозным аскетом и стал жертвовать огромные суммы на церкви. Отец, генерал-лейтенант, Пермский губернатор, любил музыку и пел тенором. Первая жена, умершая при родах Сергея, была из семьи Евреиновых и по материнской линии происходила из широкого рода Румянцевых, которым молва приписывала происхождение от незаконного сына Петра I, и Сергей этим несказанно гордился. Мачеха его, т. е. вторая жена отца, была из музыкальной семьи Панаевых. Губернатор держал открытый дом, Дягилевы часто устраивали вечера, на которые вся знать города стремилась получить приглашение. Сергей, одаренный мальчик, больше внимания уделял этим вечерам, чем школьным занятиям. Он предпочитал списывать и пользоваться шпаргалками. В школе он был самым крупным по росту и, конечно, первым по знатности. У него была большая голова, очень красивые карие глаза, слегка скошенные книзу, щеки, румяные, как яблоки, и щетка темных волос. Когда он смеялся, он распахивал настежь рот со сверкавшими белизной ровными рядами зубов (Бенуа 1993: 638–647).

У него всегда был отличный гардероб. Он быстро завел себе цилиндр, монокль и нутриевый воротник.

В 17 лет у Сергея был первый и единственный опыт с женщиной. Отец указал ему, где этот опыт можно приобрести с минимальным риском, с хорошей девушкой. Но сын воспринял эту усладу с отвращением, а к тому же все-таки подхватил какую-то инфекцию. Он быстро вы лечился, но на всю жизнь получил фобию — страх перед заражением и отвращение к женщинам.

По словам Лифаря (1993: 36–37), такие разочарования в женщинах «навсегда» обычно проходят, но Дягилев, влюбившись после этого в некую женщину, был грубо отвергнут и как раз тут оказался в среде, культивировавшей «ненормальную» любовь. С тех пор и предался любви к юношам. Это объяснение его страсти, вероятно, восходящее к самому Дягилеву, является, конечно, попыткой пристойно объяснить «непристойную» страсть. Любовь его к женщине что-то не была замечена никем из его друзей, а среда с культом античных нравов появилась значительно позже, и в ней Дягилев был одним из застрельщиков.

Дмитрий Владимирович Философов. Фото 1880-х г.

Л. Бакст. 1885 г.

Александр Николаевич Бенуа.

Фото 1880-х г

Оканчивать гимназическое образование его направили в Петербург, где его дядя был министром внутренних дел. Это было в 1890 г. Поселился 18-летний денди в том же доме, где жила его тетка Анна. Сестра отца, в замужестве Философова, была эмансипе, либералка, давала убежище террористке Вере Засулич, а ее старый муж был прокурором Военного суда и очень ее любил. Философовы — очень древнего рода. По средам и воскресеньям у них собирались за столом все родственники. Сергей поселился в одной комнате со своим кузеном Димой Философовым, высоким светлым юношей с серо голубыми глазами. Дима был остроумным и сдержанным, но сентиментальным. Сергей также был сентиментальным — мог выражать эмоции самыми настоящими слезами. Они с Сергеем стали неразлучными друзьями, ездили с ним по европейским городам (побывали и в аналоге Петербурга — Венеции, очень полюбившейся Сергею), а поскольку Дима уже имел, по крайней мере, гомоэротический опыт, то дружба быстро переросла в любовь и интимные отношения. Здесь все было чисто, эстетично и сопряжено с духовной общностью. Сергей заменил в этом плане прежнего Диминого друга и возлюбленного Костю Сомова, юного художника. Сергей и Дима столь яростно громили «ненормальную» любовь, «что даже самые близкие друзья их не догадывались об их интимной близости» (Лифарь 1993: 37).

Сергей вошел в круг друзей Димы. В том же доме этажом выше жил Валечка (Вальтер) Нувель, увлекавшийся музыкой французских композиторов. Лидером группы тогда был Шура (Александр) Бенуа, молодой художник, сын императорского архитектора и потомок французских эмигрантов. В его доме Дягилев познакомился с другим молодым художником, Львом Розенбергом, евреем из семьи французских коммерсантов, рисовавшим уже для великого князя Владимира. Он учился во Франции, а в 16 лет поступил в Академию художеств и впоследствии принял фамилию (своего деда?) Бакст, став продолжателем стиля Врубеля. Сформировался небольшой дискуссионный клуб, с докладами и обсуждением, — Бенуа, Нувель, Бакст, Философов и Дягилев.

К Дягилеву его друзья относились с легким пренебрежением: для них он был несколько провинциален и фатоват, поверхностен. Кроме того, с явно карьерными амбициями. Так, в театре он мог едва поздороваться с друзьями кивком, однако дарить приятнейшие улыбки и усердные поклоны влиятельным персонам.

Но он очень быстро набирал знания, авторитет и с 1893 г. стал перехватывать лидерство. В этом году он вступил во владение состоянием, унаследованным от матери, и начал покупать картины, украшать квартиру, где он поселился вместе со своим слугой Василием Зуйковым (с 1894 г.) и своей старой няней. Слуга этот был раньше обвинен в изнасиловании несовершеннолетней, и Дягилев сумел его вызволить из напасти. Теперь Василий был бесконечно предан хозяину и молчалив, как Гримо. Даже был готов убивать его недругов.

Через два года Дягилев отправился за границу, где посетил знаменитостей — Золя, Гуно, Верди, Бердсли. Он считал, что знаменитостью станет и он сам и избрал для себя карьеру композитора (к юридическим наукам, которые он проходил в университете, он относился так же, как к школьным занятиям). Будучи в дальнем родстве с Чайковским, он звал его за глаза «дядя Петя» и очень горевал, когда тот умер. Самозванный «племянник» серьезно изучал музыку, занимался в консерватории. Отправился с Нувелем показывать свое творчество к Римскому-Корсакову. Нувеля тот покритиковал, но одобрил, а Дягилева вежливо попросил никогда не сочинять музыку: великим композитором ему не стать. Дягилев в ярости воскликнул что-то вроде: «Будущее покажет, кого из нас будут считать более великим в истории!» или «Вы еще услышите обо мне, когда я стану знаменитым!» — и выбежал из зала (Haskell 1935: 50). Но когда он показал Нувелю и Бенуа свой дуэт Лжедмитрия и Марины для оперы Мусоргского «Борис Годунов», те единодушно сочли вещь очень подражательной, и Дягилев оставил попытки сочинять.

В Москве он подружился с художниками нового направления — Серовым, Коровиным, Васнецовым, Врубелем, которые отвергали академическую манеру, но не шли и за передвижниками, с их социальной направленностью, а предпочитали декоративную сторону в искусстве. Он познакомился с их покровителем, Саввой Мамонтовым, который, не будучи сам художником, определял многое в развитии искусств, организуя выставки, концерты, оперные спектакли и поддерживая определенных художников и артистов, например Шаляпина. Эта роль произвела впечатление на Дягилева. Он увидел и для себя возможность воздействовать на искусство и распоряжаться его событиями и людьми, даже не будучи сам артистом. Он сообразил, что организационная и распорядительная деятельность — меценат, импресарио, постановщик — тоже необходима для искусства и занимает в нем видное место. Она близка режиссуре и также может подниматься до уровня творчества! Правда, Дягилев не обладал таким собственным богатством, как Мамонтов, но зато у него были обширные связи в свете и при дворе, так что он мог мобилизовать нужные средства.