А близость с женщинами? В женском обществе он чувствовал себя изначально лучше, чем в мужском. Кроме матери и сестер, ему помогали и покровительствовали в это время пожилая танцовщица Удальцова, работавшая в кордебалете у Дягилева и сосланная в Уфу, и другая питерская балерина Войтович, также из ссыльных (дочь царского генерала), преподававшая теперь танцы. Обе женщины внушали ему, что у него есть талант к танцу и что ему надо учиться в Ленинграде, в училище при Кировском театре.

В Ленинграде он оказался очень поздно, уже семнадцатилетним актером Уфимского театра. Поселился у дочери Удальцовой и пришел, вихрастый, в коричневом лыжном костюме устраиваться стажером в училище. Шел 1955 год. На просмотре экзаменатор Вера Костровицкая сказала ему: «Молодой человек, вы можете стать блестящим танцовщиком, а можете — никем. Скорее никем». Он был принят. Менее энергичный Арсланов не успел поступить в Театральный институт в Москве и загремел в армию.

В училище на улице Росси диковатый 17-летний юноша оказался в одной спальне с 19 мальчиками в возрасте от 9 до 15 лет. На ближайшей койке от него спал 14-летний Сергиу Стефанши из Румынии. Нуреев сразу же утвердил свое доминирование в спальне. Он положил под матрас свои ноты и картинки и велел Сергиу присматривать. «Если кто-нибудь тронет мои ноты — убью». Когда ему было угодно слушать Баха на проигрывателе, мальчики толпились под дверью снаружи. В вошедшего тут же летел башмак.

Вернувшись из Кировского театра, он повторял не только мужские партии, но и женские. Зажигали свет, и он требовал: «Вставай, Серж, будешь девушкой, а я твоим партнером». Бывало и наоборот. Когда однажды Серж возвращался в общежитие через «Катькин сад», какой-то мужчина внезапно схватил его за яйца. Ничего подобного о поведении Рудольфа он не вспоминает.

В училище Нуреев угодил в класс, который вел сам директор Шелков. Они сразу же невзлюбили друг друга. Шелков занял место отца, выражая презрительное неодобрение, но без отцовской доброжелательности. Он добивался жесткой дисциплины мелочными придирками и находил средства как можно сильнее уязвить самолюбие юноши: оставлял его без талонов на питание, без матраса, вырывал из рук записную книжку с адресами. Шелкова возмущали самовольные уходы юноши в город, его знакомства, его вольная прическа (слишком длинные волосы). Одним из воспитательных средств были долгие беседы в кабинете Шелкова о сексуальных интересах Нуреева (Стюарт 1998: 78). Рудольф подозревал, что за этим кроется нездоровый интерес самого Шелкова к этим вопросам. Когда кубинка Мения пожаловалась Шелкову на приставания одного грузинского студента, Шелков только рассмеялся. «Ну, естественно, он посмеялся. — отозвался Рудольф. — у него любовь с этим парнем» (Солуэй 2000: 95). Вряд ли это было истиной: о Шелкове не было таких слухов, но эта реакция Рудольфа показательна: он видел эти отношения и там, где их не было.

Р. Нуреев и Александр Пушкин — преподаватель Ленинградского хореографического училища.

Хитростью Нуреев добился перевода из шестого класса Шелкова в восьмой класс Пушкина (поводом послужило желание выгадать время для устройства и избежать призыва в армию сразу же после окончания). 48-летний Александр Иванович Пушкин был прекрасным педагогом — спокойным, деликатным и настойчивым. Он продержал Нуреева в восьмом классе два года. Под его руководством Рудольф стал делать быстрые успехи. Он и физически вырос, стал мужественным и очень привлекательным. Красивое худощавое лицо с выдающимися скулами и полными губами, зеленоватые глаза под густыми бровями, на лоб спадают светлые волосы. Широкие плечи, мускулистые руки и узкая талия. Он подружился с кубинкой Менией Мартинес и их часто видели целующимися, но большей физической близости между ним не было. Рудик говорил ей: «Ты еще маленькая. Закончим школу, поженимся». Когда друзья на вечеринке предоставили им одну кровать, они провели в этой кровати ночь, «но наши отношения были абсолютно невинными. Все, о чем хотелось говорить Рудику, это танец, танец, танец» (Солуэй 2000: 94).

Из тогдашних учеников училища только Саша Минц, впоследствии тоже оказавшийся на Западе, был женственным и манерным. Он слыл гомиком и флиртовал с другими мальчиками в раздевалке. «Но, — добавляет Мения, — я никогда не слышала никаких разговоров о том, будто Рудик гомосексуалист, и он никогда со мной не говорил ни об одном мальчике». То ли этих интересов у него тогда не было, то ли он был очень скрытен. Его отношения с Менией весьма похожи на типичный для начинающих гомосексуалов маскировочный флирт с девушкой, флирт прикрытия, близкий к целительной любви, на которую они возлагают надежды, что она избавит их от пугающих желаний своего пола.

Его соперником среди сверстников был фаворит всего училища Юрий Соловьев — высокий белокурый парень с нежными голубыми глазами. Он танцевал изумительно чисто и легко поднимался в воздух. В погоне за ним Рудольф вставал на высокие полупальцы, удлиняя ноги и весь силуэт, хотя в то время в балете это делали только женщины. Он соревновался в растяжках с балеринами. Все это придавало его танцу некоторую если не женственность, то двусмысленность. А его гибкость, энергия и темперамент плюс выразительность его красивого лица делали его танец чрезвычайно чувственным, сексуальным.

К окончанию училища его выбрала своим партнером Дудинская, жена Сергеева, художественного руководителя Кировского театра. Нуреева приняли в состав Кировского театра солистом, минуя кордебалет, впервые после Нижинского и Фокина. А Соловьева зачислили в кордебалет, и лишь позже он стал солистом. И, действительно, дебют Нуреева состоялся с Дудинской. Ей было 46, ему 21. Отзывы были великолепными. «Нуреев, — писала известная балерина Вечеслова, — … так захватил нас быстрым темпом танца, элементами полета, точной, порой ошеломляющей динамикой поз, что мы невольно думаем о большом будущем молодого артиста» (Там же, 107).

Рудольф ознакомился и стал своим человеком в нескольких семьях ленинградской интеллигенции — у профессора Волькенштейна, специалиста по молекулярной физике; у Елизаветы Михайловны Пажи, работавшей в музыкальном магазине; у близнецов Любы и Леонида Романковых (Леонид был студентом Политехнического). Через много лет, когда один их общий приятель побывал на Западе и повидался там с Нуреевым, тот спросил: «Как поживают Любаха с Лехой?» и добавил: «Это была наверно моя первая любовь, только я не отдавал себе тогда в этом отчета». Когда приятель передал этот разговор Любе, она, польщенная, запротестовала: «Ну что ты, между мной и Рудиком никогда не было нежных чувств…». «Ты что, дура? — засмеялся приятель. — Ведь он имел в виду Леху, а не тебя!» (Рудольф 1995: 113).

Но в те годы в Ленинграде он особенно освоился в семействе своего преподавателя Пушкина. Нурееву дали квартиру, но не отдельную, а на паях с другой выпускницей училища, Сизовой, его напарницей по балету. Полагали, что он может на ней жениться («Никогда!» — отреагировал на эти надежды Рудольф). С Сизовой он поместил свою сестру Розу, которая оказалась совершенно чуждой ему и весьма неуживчивой особой. Чтобы не встречаться с ней, он стал останавливаться на ночь у Пушкиных — они жили в доме училища, в однокомнатной квартире. Когда же Рудольф растянул связку и выбыл надолго из танцевальной практики, Пушкин пригласил его пожить у них до выздоровления.

Барышников, который тоже жил у Пушкиных потом, описывает уютную и приятную атмосферу. «Стол был всегда полон еды, красиво сервирован — графины с вином, водкой, подсвечники, деликатесы. Атмосфера была очень теплой». Он отмечает, что жена Пушкина была «великолепной кулинаркой. Они с мужем редко ходили в рестораны. Все было свежее, с рынка». Теперь Пушкину был 51 год, а его жене Ксении Юргенсон («Ксане», как ее звал Рудик) 43. Она только что оставила карьеру балерины и свободное время пожертвовала «Махмудке», как они с Пушкиным прозвали Рудольфа. Она готовила, стирала, убирала за ним. Романковы дружили с Пушкиными домами. Люба Романкова видела, что Ксения «любила его деспотичной материнской, а может быть, и не только материнской любовью. Муж был намного старше ее и, по-моему, она была готова сделать для Рудольфа все, что угодно». Сам Рудольф рассказывал друзьям, что она соблазнила его и «была великолепна в постели». Что он часто занимался с ней любовью в гримерной во время антракта.