М. Кузмин.
Силуэт работы ЕС. Кругликовой. 1910-е.
Сапунова был приятель, тоже художник, Сергей Судейкин, сын жандармского полковника, известного своей искусной агентурной войной против народовольцев и убитого за это террористом. Художник родился в Петербурге, уже в 13 лет заразился венерической болезнью от некой женщины, а потом был исключен из Московского художественного училища за показ «непристойных картинок». Поступил в Академию Художеств. В 1906 г. Мейерхольд пригласил Судейкина и Кузмина участвовать в его спектакле, а также позвал Сомова. У Судейкина с Кузминым разгорелся молниеносный роман, полная близость отражена была в стихах, а потом Судейкин отбыл в Москву, подарив Кузмину картонный кукольный домик. Недели три не писал, а затем прислал известие, что женится. Вот повесть «Картонный домик» — это и есть очень близко к реальности рассказанный эпизод об измене Судейкина. О том, как красавица-артистка Ольга Глебова разбила любовную пару Кузмина с Судейкиным. Все были под другими именами, но легко узнаваемы.
На основе общих музыкальных (и сексуальных) интересов познакомился с Кузминым Вальтер Нувель и ввел его в круг театральных деятелей. Вальтер жил в одном доме с Философовыми, на его глазах юный Костя Сомов дружил интимно с красавцем Димой Философовым. Но того увел у него кузен Философова Сергей Дягилев. Нувель и свел Сомова с Кузминым, с которым они и раньше читали стихи Кузмина. Художник Константин Сомов, дворянин, сын хранителя картинной галереи Эрмитажа, был исключен из Академии Художеств за участие в студенческих беспорядках, уехал в Париж, вернулся. Приятели обозвали его «Содомовым». Подружившись с Кузминым, он даже воспылал желанием познать его плотски. Но в 1910 г. нашел себе постоянного друга в Мефодии Лукьянове и прожил с «Мифеттой», как он его называл 22 года, до смерти Мефодия. Кузмин посвятил Сомову «Приключения Эме Лебефа», а Сомов написал портрет Кузмина в красном галстуке.
К. А. Сомов.
Портрет М. А. Кузмина. 1909 г.
Итак, художники Сапунов, Судейкин, Сомов и Бакст, музыкант Нувель, где-то тут же организатор спектаклей Дягилев. Так уж подобралось, что все эти люди гомосексуальны и занимают не последние места в искусстве Серебряного века. Это среда, питавшая вдохновение Кузмина. Очень характерная деталь: Сережа, племянник Кузмина, знался с Н. И. Петровской, демонической возлюбленной Белого и Брюсова, и когда Сережа поклялся ей, что не связан интимно с Кузминым, что это ему вообще противно, то, как она написала В. Брюсову, говорил он «так убедительно, что я поверила, хотя жалко. Какая-то интересная черточка отпала» (Богомолов и Малмстад 1996: 294, прим. 33).
В январе 1906 г. Кузмин впервые посетил «среду» у поэта Вячеслава Иванова в «Доме с башней» на Таврической. Кузмин тогда увлекался старообрядцами, ходил в косоворотке и с ассирийской бородой. Иванов был женат вторым браком на Лидии Дм. Зиновьевой- Аннибал. Оба интересовались гомо эротизмом, хотя имели много детей. Возникла идея собрать сугубо мужскую компанию для свободных бесед и «возлияний» в духе Хафиза (Гафиза). Вот все друзья Кузмина и вошли в эту компанию. Каждый участник получил свое прозвище: Кузмин — Антиноя, Сомов — Аладдина и т. д. Между ними была не столько плотская любовь, сколько духовное общение на основе общности интересов. Любовь была ориентирована вовне этого круга.
Кузмин по-прежнему влюблялся часто, жил этими чувствами, посвящал возлюбленным стихи, и часто по стихам трудно определить, сколь примитивен был предмет, вдохновивший поэта. Так об стояло дело с «тапеткой», панельным мальчиком Павликом Масловым. Павлика, которого целовали втроем Кузмин, Сомов и Нувель, сменил юнкер Инженерного училища Виктор Наумов, ласковый, но неуступчивый. Ему посвящен стихотворный цикл «Ракеты». Зимой 1907 г. настойчиво домогался любви поэта студент Сергей Позняков. На «среде» у Ивановых он скромно ответил задевшему его Волошину: «Мне 18 лет, это мое единственное достоинство. Я русский дворянин». Дягилев порекомендовал Кузмину московского гимназиста Володю Руслова, который хвастался тем, что имеет до 30 юношей, готовых «par amour». Кузмин с ним переписывался, кстати, именуя его по имени-отчеству. В 1909 г. Кузмин сблизился с фабричным приказчиком Афанасием Годуновым, «Фонечкой».
В том же году начался роман с гусарским юнкером Всеволодом Князевым, продолжавшийся три года. Но юнкер был бисексуалом, любил и женщин. Познакомила их одна весьма любвеобильная дама, и гусар перебегал всю ночь от нее к Кузмину и обратно. Кузмин без памяти влюбился в Князева, целовал ему не только руки, но и «ботинку». Князев, сын литератора, преподававшего в училище Штиглица, и сам писал стихи.
Рисунок Вл. Милашевского
1-е изд. «Занавешанных картинок», 1920 г. 1
Адресовали любовную лирику друг к другу. Сева писал:
Я говорю тебе: «В разлуке
Ты будешь так же близок мне.
Тобой целованные руки
Сожгу, захочешь, на огне…»
Михаил Алексеевич отвечал:
Целованные мною руки
Ты не сжигай, но береги:
Не так суровы и строги
Законы сладостной науки.
Кузмин предложил ему сделать совместный сборник «Пример влюбленным. Стихи для немногих», с обложкой работы Судейкина. Офицером Князев служил в Риге, и Кузмин навещал его там, а Князев бывал в Петербурге. На одном из вечеров 1913 года его (на диване Кузмина) соблазнила роковая женщина Ольга Глебова-Судейкина. Когда-то она увела у Кузмина Судейкина, теперь — Князева. Потом Князев вернулся в Ригу и в марте 1913 года застрелился.
В 1913 г. при поездке в Киев 41-летний Кузмин познакомился с 17-летним литовцем Осипом Юркунасом, который уже подростком имел опыт «со взрослой тетей и знакомым студентом» (О. Гильдебрандт в ДК34: 163) и искал себя в литературе. По совету Кузмина юноша принял псевдоним Юрий Юркун. Уже в 1914 г. Кузмин помог ему опубликовать рассказ «Шведские перчатки», потом другие. Юркун и рисовал, участвовал в выставках художников-графиков. Как и Кузмин, любил музыку — Моцарта, Дебюсси, Стравинского. Собирал лубки и… дневники. За восемь лет до того (запись от 27 августа 1905 г.) Кузмин мечтал «иметь друга, которого любил бы физически, и способного ко всем новым путям в искусстве, эстета, товарища во вкусах, мечтах, восторгах, немножко ученика и поклонника, путешествовать бы по Италии вдвоем, смеясь, как дети, купаясь в красоте, ходить в концерты, кататься, и любить его лицо, глаза, тело, голос, иметь его — вот было бы блаженство» (ДК5: 32). В Юрочке Кузмин нашел не только любовника — ученика, последователя, друга, сына — того, кому мог отдать неистраченный запас любви, заботы, надежд. Любовь с ним оказалась надолго — на всю жизнь. Видимо, ему адресованы стихи из сборника «Глиняные голубки» (1914):
Жутко слегка и легко мне…
Целую, целую в уста.
Теперь я знаю: запомни!
Без тебя моя жизнь пуста.
С тобою пройду до могилы,
Измена — ложь!
И будешь мне так же милый,
Даже если умрешь.
9. Занавешенные картинки
В 1917–18 годах революционная волна снова снесла цензуру, и Кузмин опять почувствовал тягу к запретному слову. Теперь — и, вероятно, по тем же причинам, — он симпатизирует революционерам, большевикам (ода «Враждебное море», посвященная Маяковскому). Прямо представляется: «я — большевик», хотя эти симпатии были очень ненадолго. Нина Каннегисер, сестра расстрелянного большевиками «тираноубийцы» (стрелявшего в Урицкого), вспоминает 1919 году