Еще меньше надежды узнать что-нибудь из его многочисленных русских биографий. Великий путешественник, герой и академик, генерал русской армии и патриот, он выступает в биографиях как безупречный образец для романтических юношей. Все это так называемые «голубые биографии» — голубые не в современном слэнговом смысле, а потому, что они рисуют жизненный путь, светлый, как безоблачное небо, и невинный, как полет ангела. В этих биографиях тщетно надеяться найти «компромат» на великого путешественника; биографы ничего не скажут, даже если бы и знали — уж скорее заговорит верблюд на его памятнике.

Даже в таких полных справочниках о выдающихся гомосексуалах, как книги Ноэля Гарда (1964) и А. Л. Рауза (1977), его нет. Не упоминается он и у И. С. Кона (1997, 1998). В некоторых самых поздних справочниках имя Пржевальского, однако, приводится, а кое-что проскальзывает в одной амери канской биографии (Rayfield 1976), правда, без большой определенности.

Дело в том, что идея о его причастности к миру однополой любви не лежит на поверхности, не видна прямо в материалах, а вытекает из их интер претации. Идея эта обосновывается косвенными доказательствами, для обыч ного человека, возможно, слабыми, но для человека, обладающего соответ ствующим опытом или, по крайней мере, вдумчивого, эти доказательства чрезвычайно весомы. Это факты, которые сами по себе, взятые порознь, ничего не говорят и допускают другое толкование, но в совокупности стано вятся очень красноречивыми и однозначными.

Памятник недвижим, а человек все-таки жил, действовал, оставлял следы, которые можно изучать, сопоставлять, исследовать.

Николай Михайлович Пржевальский родился в 1839 г. в Кимборове Смоленской губернии, имении своих родных по матери, Каретниковых. Дед его Алексей Каретников был безземельным крепостным, но приобрел вольность, богатство, а затем и потомственное дворянство. Об отце Пржевальского сообщают, что он офицер, потомок запорожского казака Корнилы Анисимовича Паровальского. Но советские биографии умалчивают, что фамилия-то офицера звучит уже по-польски. Она начинается с типично польской приставки Пше-, только неточно переданной.

Казачий ротмистр Корнила Паровальский за успехи в войне против Ивана Грозного был возведен Стефаном Баторием в дворянское достоинство. Так что потомки казака явно ополячились. Были католиками. Прадеда звали Томаш, деда Казимир, его брата, майора, — Франц. Дед бросил Полоцкую иезуитскую школу, перешел в православие и стал Кузьмой Фомичем. Имение было в Смоленской губернии по соседству с Каретниковыми. Фамилия Паровальский при двойном языковом переходе пережила трансформации: в Польше она была осмыслена как русское Перевальский; русскому пере- соответствует польское prze-, где rz обычно сейчас читается как русское ж (не река, а «жека», «республика» — не Речь Посполитая, а Жеч Посполита), а после глухих согласных — как ш («извините» — «пшепрашам», Премысль — Пшемысль, и фамилию путешественника поляки сейчас читают Пшевальски). Но, возможно, при переходе Польши на русскую документацию это сочетание еще произносилось как рж (у чехов ведь и сейчас читается рж в этих местах: русскому Юрий соответствует польское Ежи и чешское Ержи), или русские грамотеи-писцы частью передали латинское правописание, частью польское произношение и из этой смеси вывели: Пржевальский.

Польское происхождение отцовского рода еще живо ощущалось во времена Николая Михайловича. Его прозвище у друзей было: Пшева. Когда в 1863 году в Польше разгорелось восстание против России, в Академии сделали досрочный выпуск и направили выпускников-офицеров на подавление восстания, но Пржевальский взял трехмесячный отпуск и в карательных операциях не участвовал. После усмирения восстания его все-таки направили опять же в Варшаву.

Михаил Пржевальский, отец путешественника, был офицером-инвалидом с небольшой пенсией и рано умер (когда Николаю было 7 лет). Жена, оставшись с двумя сыновьями, вышла вторично замуж и имела во втором браке (Толпыго) и других детей. Она отстроила неподалеку от Кимборова небольшую усадьбу Отрадное. В доме всем заправляли две женщины с суровым характером — мать Елена Алексеевна и нянька Ольга Макарьевна.

«Рос я в деревне дикарем, — вспоминает Пржевальский. — Воспитание было самое спартанское…. Розог немало досталось мне в ранней юности, потому что я был препорядочный сорванец». Николая и его младшего брата-погодку Владимира отвезли в Смоленскую гимназию. Там, по его воспоминаниям, «Подбор учителей, за немногими исключениями, был невозможный; они пьяные приходили в класс, бранились с учениками, позволяли себе таскать их за волосы. Из педагогов особенно выделялся в этом отношении один учитель. Во время его класса постоянно человек пятнадцать было на коленях». Инспектор каждую субботу сек учеников «для собственного удовольствия».

Коля был самым юным в классе и самым сильным в учебе. У него была фотографическая память — он запоминал целые страницы сходу. Скоро он стал вожаком класса. Когда один учитель выставил оценки несправедливо, по общему решению Коля похитил и уничтожил классный журнал. Его никто не выдавал. Четыре дня весь класс сидел на хлебе и воде. Тогда Коля взял на себя всю вину и был жестоко высечен. Домой его принесли на носилках.

Большое влияние на мальчика оказал его дядя Павел Каретников, страстный охотник и любитель природы. В его доме была комната, полная певчих птиц — соловьев и щеглов. Каретников брал Колю с собой на охоту, а когда тому исполнилось 12 лет, подарил ему ружье. Мальчик стал охотиться самостоятельно. Лес был для него домом. Он стал неутомимым ходоком, метким стрелком — у Пржевальских к столу всегда была настрелянная им дичь.

В этом детстве трудно усмотреть какие-нибудь задатки будущего гомосексуала. Обычный гомосексуал растет как очень домашний мальчик, чуждый соревновательных игр и озорства. А здесь сорванец и заводила, отнюдь не маменькин сынок. Единственной чертой, способной навести на некоторые сексуальные следствия, были его частые порки. Но обычно это ведет к развитию садо-мазохистских вкусов (Руссо, Лоуренс Аравийский), которые в будущем Пржевальского никак не засвидетельствованы. Так что от порок могла остаться разве что привычка к обнажению, некоторый эксгибиционизм, отсутствие стеснительности.

В 1855 г. Николай 16-ти лет окончил с отличием Смоленскую гимназию — как раз шла Крымская война, и он, полный патриотических чувств, рвался в армию. Но попал туда только к позорному окончанию войны. Оказавшись в Рязанском пехотном полку, он вынес оттуда полное разочарование военными порядками: офицеры только и делали, что пили и играли в карты. Они заставляли солдат воровать птицу у населения. Через год службы Пржевальский был произведен в прапорщики и направлен в Полоцкий пехотный полк, расквартированный в городе Белом Смоленской губернии. Там была та же картина. Николай рассказывал брату: «Офицеров этого полка никто не хотел пускать на квартиру. На площадке среди города был нанят особый дом. Посреди комнаты стояло ведро с водкой и стаканы. День начинался и кончался пьянством вперемежку со скандалами».

Пржевальский был абсолютно чужд пьянству. Дома у него стояла бочка с яблочным соком. Он читал естественнонаучную литературу (по ботанике, зоологии и географии) и собирал гербарий. К игре в карты, однако, приобщился, но, будучи всегда трезвым среди пьяных, почти всегда выигрывал. Это составляло существенную добавку к его жалованью.

Впоследствии он писал об этом времени:

«Я невольно задавал себе вопрос: где же нравственное совершенство человека, где бескорыстие его поступков, где те высокие идеалы, пред которыми я привык благоговеть с детства? И не мог дать себе удовлетворительного ответа на эти вопросы, и каждый месяц, можно сказать, каждый день дальнейшей жизни убеждал меня в противном, а пять лет, проведенных на службе, совершенно переменили мои взгляды на жизнь и человека… Я хорошо понял и оценил то общество, в котором находился» (Хмельницкий 1950: 26).