Прижизненная портретная лесть переходила в посмертное приукрашивание и приглаживание облика поэта биографами ради создания благостного образа классика. В царской России он должен был оказаться благонамеренным и безусловно пристойным, не посягающим ни на религию, ни на мораль, ни на основы государственного порядка. Словом, памятником не рукотворным. При советской власти он, естественно, должен был оказаться свободолюбивым борцом с царским режимом, выступать атеистом и опять же быть образцом высокой морали в быту. Памятник по-прежнему обливался патокой, только другого сорта. Приторность не исчезала, и все биографии напоминали школьные учебники, которые умеют прочно и надолго отбивать вкус к литературе. В российской и советской традиции были очень добро совестные исследования биографии и творчества поэта (Щеголев, Сергиевский, Томашевский, Цявловский, Эфрос и др.), но в целом наше пушкиноведение было крайне односторонним. Для пушкинистов Пушкин был чем-то вроде номенклатурной персоны, чьей личной жизни можно было только издали завидовать, источая казенное умиление или искреннюю любовь.

Иной подход возник в исследованиях непрофессионалов, людей не являющихся литературоведами, историками литературы по профессии.

Уже философ В. В. Розанов в 1899 г. в «Заметках о Пушкине» восстал против казенного умиления и заметил, что Лермонтов или Достоевский ночами трудились над своими произведениями, а вот Пушкин ночи напролет играл в карты, если не участвовал в попойках с девицами легкого поведения.

Из биографов писатель В. В. Вересаев (1924) первым возмутился: «Скучно исследовать личность и жизнь великого человека, стоя на коленях — обычная поза биографа. Скучно и нецелесообразно… Пушкин был натура очень сложная: по-видимому, в душе его немало было разложения, зияли чернейшие провалы, много было и хаоса, и зверя» (Вересаев 1999: 236).

В 1936 г. в «Новом мире» появилась «Жизнь Пушкина» символиста Г. И. Чулкова, через два года напечатанная отдельной книгой. В книге этой была попытка представить Пушкина живым человеком со всеми страстями, с донжуанским списком и трезвым взглядом на жену, которая его не любила и рвалась к светским удовольствиям. Конечно, эта работа была сильно исковеркана цензурой (полный текст вышел только в 1999). Но уже то, что эта работа всё-таки вышла тогда в свет, было чудом. В рецензиях ее называли «опошленной».

Скандал наделал в 1976 году Андрей Синявский, который под псевдонимом Абрама Терца выпустил в эмиграции книжку «Прогулки с Пушкиным». В ней он осмелился сказать, что Пушкин вбежал в литературу на тонких эротических ножках.

Пушкин А. С., 1836–1837 гг.

Портрет работы И. Л. Линева

В последние десятилетия пушкиноведческая традиция была и вовсе нарушена блестящим и смелым исследованием физика Л. М. Аринштейна «Пушкин. Непричесанная биография» (1989/ 1999). Пушкин предстает в ней живым человеком — смолоду неустанным соблазнителем девиц и чужих жен, от крестьянок до великосветских дам, в зрелом возрасте ревнивым и нелюбимым мужем молодой жены-красавицы. Жениться ему было нелегко, многие ему отказывали: он был некрасив и несолиден. Сначала и красавица Гончарова ему отказала. В конце концов согласилась, но не по любви. Далее, в молодости это был преследуемый и дерзкий обличитель сравнительно либерального царя Александра, спасаемый от расправы супругой царя, которую обожал. Но позже это был уже обласканный и благонамеренный фаворит царя Николая (Николая Палкина!), особенно благосклонного к красавице-жене поэта. И всё это отражалось в его творчестве!

Иначе вырисовывается и гибель поэта. Дантес был обычным светским волокитой — таким же, каким был сам Пушкин в молодости, с тем же кодексом моральных (или аморальных) правил. В Наталью Гончарову- Пушкину Дантес был действительно влюблен без памяти. Пушкин злился на него, поскольку Наталья Николаевна только терпела своего мужа и была, видимо, в красавца-кавалергарда тоже влюблена. Несчастный поэт готов был вызвать на дуэль любого (и вызывал!). Не царская камарилья травила его — наоборот, и царь, и его приближенные, и барон Геккерен делали всё, что было в их силах, чтобы предотвратить дуэль. Да и Дантес — он ради мира даже женился на старшей сестре Натальи Николаевны и стал свояком Пушкина. Ядовитый анонимный памфлет, намекавший, что поэту наставили рога, вовсе имел в виду не Дантеса, а царя, и был написан не бароном Геккереном, а завистливым другом Пушкина Александром Раевским. Царь жестоко (и с точки зрения кодекса дворянской чести несправедливо) расправился с Дантесом и Геккереном: первый был разжалован в солдаты и первоначально приговорен к повешению, затем выслан из страны, второй лишился надолго карьеры дипломата.

Появившийся недавно охальный журнал «Дантес» (пока вышел только один номер) по весомости и доказательности не идет ни в какое сравнение с трудом Аринштейна, но добавляет множество мелких штришков в создание новой, более реалистической картины жизни и облика поэта, как и роли Дантеса в его трагедии. Приведена масса свидетельств проказливости и злонравия поэта, непредсказуемости его поведения, а также приметы его двойной морали: что он считал позволительным для себя, он не склонен был допускать для других. Как и многие гениальные натуры, он был часто несносен в общежитии.

Теперь уже можно более объективно рассмотреть и отношение Пушкина к содомскому греху. Нет, Пушкин, несомненно, был завзятым ревнителем любви к женщинам, и нет ни малейших оснований подвергать это сомнению. Даже такой охотник увеличивать число содомитов, как Ротиков, готовый причислять к ним любого по самым ничтожным косвенным основаниям («На первый взгляд полное алиби,… а всё же как-то вот…» — с. 116), оставляет Пушкина вне подозрений («на шевелящийся в душе читателя вопрос ответим решительным: нет. Уверены, что нет». — с. 278). Но обилие содомитов вокруг поэта и его разнообразные с ними связи (дружбы, ссоры) должны были как-то сказаться на его восприятии самой этой склонности, выработать какое-то отношение к ней, а это могло найти отражение в творчестве. А может быть, и не только в творчестве? Поэтому анализ этого окружения и его связей с ним может добавить некие черточки к облику поэта.

А. С. Пушкин.

Гравюра художника Е. Гейтмана

Для последующего анализа напомним общую канву всем известной биографии поэта.

1. Московское детство. Пушкин происходит из древнего, но обедневшего дворянского рода. Несколько деревенек с сотнями душ крепостных у них всё-таки имелись. Отец Сергей Львович был потомком бояр, мать — внучка царского арапа Абрама (Ибрагима) Ганнибала. Хозяйство вели безалаберно. Александр родился в 1799 г. в Москве. Гувернерами были французы, да и библиотека отца состояла из французских книг вольнолюбивого и фривольного века Просвещения. Сын уже в детстве читал Вольтера, Парни и более эротических авторов. Русской речи учился у своей бабушки и няни. В семье часто бывал дядя Александра Василий Львович, поэт, известный своей фривольной поэмой «Опасный сосед».

2. Лицейская юность. Шесть лет — с 1810 по 1816 — Пушкин провел в Сарскосельском лицее (тогда еще это село под Петербургом называлось своим исконным именем — Сарским, а не Царским). Это было привилегированное заведение, только что созданное. Порядки были там весьма либеральные (без телесных наказаний, обращение к воспитанникам на «вы»), но строгие. У каждого воспитанника своя комната, но с окошком для надзора. Воспитанников приучали к самостоятельности мышления и независимости поступков. Французскую литературу преподавал, как ни странно, родной брат «друга народа» Марата — Давид Иванович Будри, музыке обучал Теппер де Фергюссон, учившийся ей в Вене у того же учителя, который обучал и Бетховена.