Из приведенного огромного списка (более 280 имен), разумеется, далеко не полного, здесь отобрано для биографических очерков всего несколько десятков, хотя материалов у меня собрано гораздо больше.

Есть в русском переводе книга Рассела (1996), специально посвященная именно биографиям выдающихся гомосексуалов — там отобрана «первая сотня». Он отобрал эту сотню и даже расположил их в книге по их значению для освободительного движения сексуальных меньшинств: самые важные — сначала, менее важные — под конец. Однако критерии этого отбора чрезвычайно субъективны и вызвали насмешки критиков: почему, скажем, Чайковскому уделено 29-е место — ниже локальных американских политиков Гарри Хэя и Харви Милка (места соответственно 22-е и 23-е)? Почему американские лесбиянки Джейн Адамс и Эмили Дикинсон (порядковые номера 26 и 27) расположены намного выше, чем Дягилев и Нижинский, уместившиеся вместе на одном 46-м месте? Сравнивается их участие в политике? Вообще, как точно выстроить светил в шеренгу? Почему Паоло Пазолини на один пункт важнее, чем Юкио Мисима (номера 61 и 62), а не на три пункта важнее или на четыре пункта зауряднее? И т. д. Кроме того, у Рассела биографии очень сжаты — по каждому, кого он включил в свою книгу, приведена в сущности только краткая информационная справка: даты рождения и смерти, перечень основных деяний, основные проявления гомосексуальности. Разобраться в психологии героя на двух-трех страницах невозможно.

Я решил посвятить каждому деятелю, отобранному для анализа, по меньшей мере десяток страниц — стараюсь рассмотреть перипетии его жизни, осветить этапы сложения личности, разобраться в его психологии, проследить воздействие гомосексуальности на творчество и т. п. А чтобы книжка не вышла слишком громоздкой, я решил разделить материал на серии и издать каждую отдельным выпуском.

Для первой серии я решил рассмотреть русские биографии, поскольку они ближе русскому читателю, и гомосексуальность их героев менее освещена в литературе. С другой стороны, русская история чрезвычайно любопытна для прослеживания судеб гомосексуалов. С одной стороны, у всех на памяти недавнее время, когда Советский Союз преследовал гомосексуалов более жестоко, чем ведущие западноевропейские государства (из коих некоторые вообще не преследуют уже давно). С другой стороны, преследование гомосексуалов по закону введено в России лишь при Петре Первом и осуществлялось до самой Сталинской эпохи спустя рукава. В средние же века и в начале нового времени, когда во всех европейских государствах (а в начале нового времени — и в Америке) гомосексуалов свирепо казнили, в России, по единодушному свидетельству западных путешественников, гомосексуальность была чрезвычайно распространена в быту, и особых наказаний за нее не было. Видимо, языческая русская культура не отличалась в этом отношении от греческой, а внедрение христианства долго не могло вытеснить старые нравы.

Критериями для отбора биографий мне послужили два: во-первых, сравнительная известность личности русскому читателю или, по крайней мере, несомненная значительность личности и, во-вторых, достаточная обеспеченность биографическими материалами по теме. Лжедмитрий I, видимо, предавался не только гетеросексуальным, но и гомосексуальным утехам, и, разумеется, был крупной исторической фигурой, а биография его весьма разработана. Но о его гомосексуальных приключениях известны лишь крайне скудные сообщения современников. Чаадаев — ближе к нашему времени и очень интересен для нашего читателя, но о его гомосексуальности тоже можно составить лишь самое общее представление, основываясь на горстке косвенных данных. По Чаадаеву все, что можно, собрано в книге К. Ротикова «Другой Петербург». Нарком Чичерин — это уже почти наше время, фигура крупная и интересная, но его интимная жизнь была заботливо укрыта и остается в глубокой тени. Помещать эти биографии в мое собрание нет смысла. Гомосексуальность поэта Рюрика Ивнева или художника Судейкина, наоборот, достаточно освещена в мемуарной литературе и в архивах, но в истории литературы и искусства они не занимают видных мест. Поэтому их также нет в этой книге.

Книгу эту я начал писать случайно, как производное другой книги — «Другая любовь». Там я поместил несколько биографических очерков, каждый из которых должен был иллюстрировать некую сторону однополой любви на примерах исторических личностей — известных писателей, мыслителей, ученых. Ведь интимная жизнь известных личностей, особенно писателей, лучше освещена — в их произведениях, в переписке, опубликованных дневниках и мемуарах. На одном примере можно было проиллюстрировать скрытую гомосексуальность, на другом — бегство от нее в брак с женщиной, на третьем — переход от гетеросексуальности к гомосексуальности и т. д. Но в итоге в ту книгу включены лишь некоторые биографии, другие вошли лишь отдельными эпизодами. А материала было собрано значительно больше. Было жаль его упускать.

Как раз при обсуждении издательских перспектив для книги «Другая любовь» петербургские деятели культуры и бизнеса, ознакомившиеся с рукописью, заказали мне лекции о замечательных людях, причастных к гомосексуальности. Так и другие материалы сформировались в биографические очерки. На этих лекциях слушатели и подали мне идею объединить их в отдельную книгу.

Только один очерк (о Льве Толстом) взят из моей книги «Другая любовь» и расширен, так же как и некоторые материалы, вошедшие в данное предисловие. Остальные очерки написаны специально для этой книги. Основой для них послужили мои лекции, читавшиеся в 1999–2001 гг. в Русском клубе в Петербурге и спонсированные графом С. В. Осинцевым. Перед сдачей рукописи в печать ее просмотрели А. М. Марков и Ю. М. Пирютко, которым я весьма признателен за ценные критические замечания и советы. Я использовал также подсказки доктора ист. наук Р. Ш. Ганелина, проф. Л. И. Гительмана, А. А. Панченко и А. В. Шарова. Помощь в поиске литературы и книги из своих личных библиотек любезно предоставили Г. Г. Алябьев, А. Е. Кузнецов и П. В. Меляков, а также проф. А. А. Кухарский. Им я приношу свою искреннюю благодарность. А так же отдельное спасибо редакторам А. А. Селину, В. Кустову, С. И. Дергачевой и М. И. Плясецкой.

Как ни странно, этот кровавый раздел русской истории находит своих апологетов, а образ жестокого и изобретательного деспота — своих защитников и фанатов. Впрочем, это естественно: если обнаруживаются аналогии, если такие же явления повторяются вновь — доносительство, пытки, массовые казни, — то есть ведь не только те, кто от них страдает, но и те, кто их проводит или получает от них выгоды. Ясно, что этим выродкам угодно отыскивать в истории свои прообразы и они ждут воспевания и приукрашивания таких периодов и таких исторических фигур.

Так, именно в эпоху Сталина лояльные ему историки начали повторять Кавелина и с особенным ражем возводить на пьедестал фигуру Ивана Грозного, отыскивать в нем черты великого и благого исторического деятеля, всячески оправдывать его бесчинства и преуменьшать их масштаб и причиненное ими зло.

Но даже в Сталинскую эпоху в фильме Эйзенштейна «Иван Грозный» есть эпизоды, в которых воскрешается склонность Ивана к содомскому греху. Показан его смазливый кравчий Федька Басманов, танцующий для царя в женском платье. Более того, сам глава опричников Малюта Скуратов, ославленный в народных сказаниях как страшный палач, подползает к царю, и царь почесывает его под бородой, спрашивая: «Что, соскучился по царской ласке?». А тот лишь покряхтывает умильно.

Виктор Шкловский в своей биографии Эйзенштейна скупо упоминает, что в общем это вполне соответствует исторической действительности, что Федька Басманов «всеми обвинялся в мужеложестве» (1976: 252). Но Шкловский — не историк, на источники не ссылается и уж критической проверке их и подавно не подвергает. Что же было в действительности? Был ли царь причастен к содомскому греху или это напраслина, возводимая на него недругами, коих у него было предостаточно? Так сказать, коли уж злодей, то и в этом. А если это реальная черта его поведения, то каков ее характер — была ли то особенность его природной сексуальной ориентации или всего лишь еще одна примета его распутства, нарочитое злоумышление против благочиния ненавистной боярской среды, или разновидность оскорбления и унижения подданных?